Никогда-никогда (др. перевод)

– Итак, что ты думаешь, мы должны сделать? Поцеловаться?

Я пожимаю плечами.

– Хуже не будет, не так ли?

– Ты сказала, что в сказках сначала они должны в чем-то разобраться…

– Ага. Например, Спящей Красавице, нужен был кто-то храбрый, чтобы поцеловать ее и разбудить от спящего проклятья. Белоснежке нужен был поцелуй истинной любви, чтобы вернуть ее к жизни. Ариэль нужно было, чтобы Эрик поцеловал ее, чтобы разрушить заклинание, которое на нее наложили.

– Это мультики, - оживляется он.
– Ты помнишь, как смотрела их?

– Я не помню, что смотрела их. Просто запомнила, как сегодня на английском мистер Дитсон говорил о сказках. Вот почему мне пришла эта идея.

Мы начали движение в сторону уличного музыканта, который играл что-то медленное и печальное.

– Звучит так, как будто снятие проклятья лежит на парнях, - усмехается Сайлас.
– Он должен что-то значить для нее.

– Да…

Я затихаю, и мы останавливаемся, чтобы послушать. Хотелось бы мне знать, что за песню он играет. Я, как будто слышала ее раньше, но не могу вспомнить название.

– Есть девушка, - начинаю я тихо.
– Я хочу с ней поговорить… Может она что-нибудь знает. Несколько людей называют ее Креветка.

Брови Сайласа сходятся вместе.

– Что ты имеешь в виду? Кто она?

– Я не знаю. У нас есть несколько общих занятий. Это просто интуиция.

Мы стоим среди небольшой кучки зрителей, и Сайлас берет меня за руку. В первый раз, я не отталкиваю его. Позволяю его теплым пальцам переплестись с моими.

Свободной рукой, он делает фотографию скрипача, потом смотрит на меня.

– Вот так, я смогу помнить, как впервые держал тебя за руку.

Глава 12

Сайлас

Мы прошли два квартала, а она так и не отпустила моей руки. Не знаю, то ли это потому, что ей нравится держаться за меня, или потому, что Бурбон Стрит... ну...

– О, Боже.
– стонет она, поворачиваясь ко мне.

Она сжимает в кулак мою рубашку и прижимается лбом к моему плечу.

– Этот парень просто промелькнул у меня в голове, - смеется она в рукав моей рубашки.
– Сайлас, я только что видела свой первый член!

Я смеюсь и продолжаю вести ее через нетрезвую толпу Бурбон Стрит. После того, как мы преодолели путь мимо них, она снова поднимает глаза.

Мы приближаемся к еще большей группе, воинственно настроенных парней, и все без рубашек. Вместо них - большое количество бус, висящих на шее. Они смеются и кричат на людей, сидящих на балконах над нами. Она крепко сжимает мою руку, пока мы успешно не проходим мимо них. Затем она расслабляется и увеличивает пространство между нами.

– Зачем бусы?
– удивляется она.
– Зачем тратить деньги на такое вульгарное украшение?

– Это часть традиции Марди Гра, - рассказываю я.
– Я читал об этом, когда исследовал Бурбон Стрит. Изначально, его праздновали в последний вторник перед Великим постом, но я предполагаю, что он стал ежемесячным.

Я тяну ее на свою сторону и показываю на тротуар перед ней. Она обходит нечто, что выглядит как рвота.

– Я голодна, - заявляет она.

Я захожусь смехом.

– Переступив через блевотину, ты пришла к выводу, что хочешь есть?

– Нет, рвота заставила меня подумать о еде, а еда заставляет мой желудок урчать. Покорми меня.

Она показывает на ресторан, расположенный чуть дальше по улице. Мигает красная неоновая вывеска.

– Давай пойдем туда.

Она идет впереди меня, по-прежнему, сжимая мою руку.

Я смотрю на экран своего телефона и следую за ней. У меня три пропущенных вызова. Один от "Тренера", другой от моего брата и третий от "Мамы".

Впервые я подумал о своей матери. Интересно, какая она. Интересно, почему мы с ней до сих пор не встретились.

Всем телом врезаюсь в спину Чарли, когда она резко останавливается, чтобы пропустить транспортное средство. Она хватается рукой за затылок, куда я ударился подбородком.

– Ой!
– восклицает она, потирая голову.

Я тру подбородок и смотрю, как она перекидывает вперед свои волосы через плечо. Мой взгляд падает на краешек чего-то, похожего на татуировку, выглядывающую из-под рубашки.

Она снова начинает двигаться, но я хватаю ее за плечо.

– Подожди, - останавливаю я ее.

Мои пальцы тянутся к воротнику рубашки, я оттягиваю его на пару сантиметров. Прямо под затылком нарисован черными чернилами небольшой силуэт деревьев. Я обвожу пальцами по их контуру.

– У тебя татуировка.

Ее рука касается того места, где я трогаю ее.

– Что?!
– ужасается она.

Разворачиваясь, она смотрит на меня.

– Не может быть.

– Может, - я поворачиваю ее обратно и тяну рубашку вниз.

– Здесь, - показываю я, снова трогая рисунок.

На этот раз, я заметил, как по ее шее побежали мурашки. Я следую глазами за крошечными бугорками, которые пробегают через плечо и прячутся под ее рубашку.

Я снова вспоминаю о татуировке, потому что ее пальцы теперь пытаются почувствовать то, что чувствую я. Я беру два из них и прижимаю к коже.

– Очертания деревьев, - уточняю я.
– Прямо здесь.

– Деревья?
– удивляется она, склонив голову на бок.
– Почему деревья?

Она оборачивается:

– Я хочу увидеть это. Сфотографируй камерой телефона.

Я тяну вниз ее рубашку достаточно, чтоб она смогла увидеть всю татуировку, хотя она почти восемь сантиметров в ширину.

Убираю ее волосы вперед через плечо, но не ради фотографии, а потому что действительно хочу сделать это. Меняю положение ее руки так, что теперь она располагается впереди ее тела и натягивает кожу на плече.

– Сайлас, - ворчит она.
– Просто сфотографируй. Это не художественный класс.

Я усмехаюсь, и задаюсь вопросом, всегда ли я такой - отказываюсь делать простой снимок, зная, что, приложив чуть больше усилий, можно сделать его исключительным.

Я достаю телефон и делаю снимок и смотрю на экран, любуясь, как хорошо получилась татуировка.

Она разворачивается, берет телефон у меня из рук, смотрит на картинку и вздыхает.

– Боже мой.

– Очень милое тату, - отзываюсь я.