Ночь упавшей звезды

По его изменившемуся дыханию я поняла, о чем он думает, и что мысли эти горьки.

Родной мой... грустное солнце мое... я вернусь... но если я утром останусь, поддавшись твоим уговорам, поддавшись моему страстному, невыносимому желанию остаться -- я же перестану быть собой. Пожалуйста... Мы здесь и сейчас -- вместе. И если можно расцепить пальцы, это вовсе не значит, что разорвется душа. Даже если мы не поняли, даже если мы не верим -- она у нас одна на двоих.

– - А... а ты скоро вернешься?
– - тихо спросил он, пристально вглядываясь в мои глаза.

– - Я постараюсь не задерживаться. И ведь... мне же нужно будет как-то сообщать, что я узнала. Как это можно устроить?

Я села, обхватив колени руками. Одрин приподнялся, опершись на локти и, тряхнув головой, постарался сосредоточиться на делах:

– - Ну, во-первых, у нас есть элвилинская почта -- летавки. Потом, нам может помочь симуран. Ну, я так понял, если Алиелор его попросит как следует, -- мужчина с усилием сглотнул комок, так некстати застрявший в горле.

– - Хвостатого, нахального... любителя музыки! И свинины...
– - я постаралась улыбнуться.
– - Одрин... а давай пойдем куда-нибудь. Не хочу, чтобы тебе было плохо... ну, там дождь... но если гулять под дождем, может, это поможет?
– - выдала я на одном дыхании.
– - А как использовать летавок?

Мевретт ласково провел ладонью по моей щеке:

– - Не волнуйся, я объясню. Может, поспишь? Для дороги тебе нужны силы.

– - Потом. Мне все равно не хочется. И... мне очень хорошо с тобой, так легко, я совсем не устала. Но если ты хочешь, то отдохни.

– - Ну уж нет!
– - возмутился лилейный.
– - Тратить время на сон, когда ты рядом!

Одрин схватил рубашку и начал натягивать ее на меня.

– - Я хочу показать тебе одно уютное местечко. Правда, это не близко, но мы можем взять лошадей.

– - Хэй!
– - я помогла ему себя одеть и кое-как застегнулась. Высунула нос в кабинет, пытаясь сообразить, где лежат мои сапоги. Вспомнила, что в библиотеке, и махнула рукой. Верхом и босиком можно... Клеймору тоже не буду тащить. Только перенесла ее в спальню, подальше от сырости. Не полировать же снова!

Пояс с басселардом застегнула на талии.

– - Плащ... у тебя найдется?

Он молча залез в сундук у стены, вытащил темно-синий плащ, расшитый серебром, и накинул мне на плечи, мимолетно обняв при этом:

– - Ну что, пойдем, Триллве?

Я поразилась дивной красоте вышивки и мягкости легкой, но прочной ткани. Хотелось ввернуть что-то о дланях элвилинских дев, но я прикусила язык. Оперлась на руку Одрина и... изо всех сил постаралась не хромать.

В конюшне пахло сеном -- сладким, дурманящим голову запахом. Сверху в крышу мерно стучался дождь. Кони сопели и всхрапывали, громко топотали в денниках, вероятно, боясь грозы.

Ну вот, все же нашлась конюшня. И такая здоровая! А я опасалась... Причем, ворота в нее открывались лишь тогда, когда были нужны, а так стена и стена...

Одрин ушел седлать, а я, задумавшись над этой загадкой Твиллега (всего лишь одной из многих), осталась в беленой ротонде, полной сена, освещаемой молниями сквозь узкие продухи под крышей и парой фонарей. На стропилах гугукали голуби, довольно жевала, таская клочья из стога, маленькая мохнатая лошадка странной масти, словно разрисованная черными ромашками. Она ненадолго повернула ко мне голову и задумчиво втянула воздух нежно-розовыми ноздрями, качнула светящимся рогом.

Я с приоткрытым ртом остолбенела среди опилок в натекшей с меня лужице. Нога еще побаливала, да и повязка испачкалась. Стараясь не спугнуть единорога, я мягко упала в стог. Подо мной кто-то ойкнул, завозился, и я увидела два горящих круглых глаза на зареванной мордочке. Я вскрикнула и отпрянула. Единорог зафыркал, топнув передней ногой. А из сена выкопался и принялся вытаскивать соломинки из волос мальчишка. Тот самый, с длинным именем, из которого я помнила только Себастьяна, и то с трудом. Был он все таким же угловатым и костлявым, похожим на недокормленного ежа. Только в этот раз одетым для разнообразия в сапоги со шнуровкой, темные тувии и белую рубаху, вышитую ромашками. Тоже черными.

– - А что это вы тут делаете, молодой человек?
– - прозвучал вкрадчиво-ехидный голос Мадре.

– - А... ну-у...
– - Себастьян попытался спрятать под себя что-то тускло блеснувшее. С носа скатилась капля, и мальчишка широко вытер его тылом ладони.

– - Спит, -- я сделала вид, что ничего странного под мальчишкой не вижу.
– - Или рыдал?

– - Ничего я не рыдал! Я от Виолет прячусь, -- он дернул растрепанной головой, поерзав на блестящем и утопив его в сене.
– - Она не дает Ромашку в комнату брать, а ей без меня скучно, -- костлявый хлюпнул.
– - Ну почему она вредная?

Единорог на минуту бросил жевать и согласно запыхтел, качнув рогом.

– - А... вроде, единороги только к девочкам идут, а ты мальчик, -- брякнула я.

Себастьян поковырял ногой земляной пол:

– - Ну, я... я ее нашел... в лесу... она ногу сломала... И мы теперь дружим.

– - Это не повод тащить ее в покои.

"Ежик" с укоризной взглянул на моего жениха:

– - Ну вот, и вы туда же.

– - Меня Аррайдой звать, -- перевела я разговор.
– - А тебя?

Отрок изысканно поклонился -- право, не хуже Сианна:

– - Себастьян Лери Морион, можно Сябик. Мне очень приятно. А это вот Ромашка...

Единорожка, словно понимая, что речь о ней, изогнула шею, демонстрируя темные ромашки на атласной белой шкуре. Сябик же посмотрел на гневно зафыркавших лошадей, которых Мадре держал в поводу:

– - Ой, а вы куда? А нам с вами можно?

Старший мевретт тяжело вздохнул.

Похоже, в ночную прогулку под дождем выбирались не только мы трое. На широкой спине вороного жеребца во внутреннем дворе нетерпеливо ерзал мевретт Сианн, дожидаясь, пока откроют ворота. В этот раз симурана при нем для разнообразия не было. Остывать от свары с Колдуньей-с-Болота лучше на скаку и в гордом одиночестве. Еще в большой, но мелкой луже у ворот маялись завернутые в плащи экономка Виолет (ее я узнала по приземистой пышной фигуре и свисающим на грудь косам с серебряными кольцами) и нахохленный стражник. Должно быть, старались Сианна от поездки отговорить. Капли звонко стучали по укрытому капюшоном островерхому шлему стражника и стекали по закрывающей нос пластине, отчего казалось, что у бедняги жуткий насморк.

– - Ворота открыть!
– - скомандовал Одрин.

– - А ведьма?

– - Пусть въезжает, раз нас здесь не будет.

Стражник махнул фонарем. Внутри башни заскрипели вороты; гремя цепями и лязгая, вниз громыхнул подъемный мост. Кони по ту сторону рва шарахнулись с ржанием, казалось, даже послышалось, как заскрипела в сочленениях карета. Не дожидаясь, пока поднимется до конца герса, мы выметнулись наружу. Виолет рассерженно заорала в спину:

– - Понесло ж вас, на ночь глядя! Правительство...

Сябик засмеялся.

Продробили по бревнам моста копыта. С чавканьем разбросали грязь на дороге. Кони пролетели так быстро, что юбка Исы, стоящей у кареты, взметнулась колоколом. Вид Ведьмы-с-Болота был страшен -- прическа растрепана и промокла, по лицу размазались краска и пятна грязи. Иса куталась в ротонду из промокших соболей и мелко дрожала. Но -- едва ворота распахнулись -- ловко вскочила в экипаж и заорала кучеру, чтобы гнал во двор. Мы не стали ждать, чем все закончится. Ветер, мешаясь с дождем, бил в лицо.