Ночь в конце месяца

тех пор зарекся пить на работе, понял: близко до беды... А Вальке сказал, будто поймал меня

начальник цеха, почувствовал спиртной запах и предупредил, что отдаст под суд.

Вот так и работал я первый год. Без особого интереса, без особого старания, без планов

на будущее. Зарабатывал неплохо, свой подлый «Болей» изучил до винтика, чувствовал себя

в цеху своим парнем... Но по-прежнему было мне наплевать, как жить дальше. Течет

помаленьку жизнь, ну и пускай течет, авось куда-нибудь вынесет.

Единственно, о чем я подумывал, — это как повеселей вечер провести. В пять часов

кончается работа, Валька запирает на зaмок свою кладовую, и выкатываемся мы за ворота.

Что делать? Как время убить?

А вы помните, какой тогда город был? Еще повсюду разрушенные дома, фонарей на

улицах мало, редкие прохожие в темноте... Раздолье для веселых парней!

Завернем мы к заводскому клубу, а там уже знакомые ребята стоят. Валька насунет

мичманку на глаза, руки в карманы, папироска на губе:

— Здорово, урки-малолетки, Мишани, Гришани, Витьки и Ленчики!

Это приветствие у нас такое.

—Здорово, если не шутишь! — отвечают урки-малолетки. — Как живете?

—Лучше всех!

—Желаем дальше в том же духе.

Не знаю, слышали вы или нет, но до сих пор встречаются такие разговоры. Это когда

люди перекидываются готовыми фразами. Словно в карты играют: вопрос — ответ, вопрос

— ответ.

Вот мы так разговаривали.

—Куда сегодня?

—Приключений искать.

—Найдем, так на твою шею.

—Э, тебя заберут, меня выпустят.

—Будь спок!

Ни одного словечка от себя, все — чужие. Как будто форма такая и иначе говорить

неприлично.

И в одежде у нас — тоже общее. Почти у всех флотские фуражки с обрезанными

козырьками. Воротники обязательно подняты. Брюки — клеш, чтобы носки ботинок

закрывали.

К чему это все надо, я не понимал. Просто старался быть похожим. Эту самую фуражку,

мичманку-то, ездил разыскивать на барахолку, достал за большие деньги...

Постоим мы у клуба, поговорим. А после идем приключений искать на чью-то шею. Чаще

всего приставали к девчонкам на улице. В этом деле опять-таки особенная манера была.

Валька заметит каких-нибудь молоденьких, загородит им дорогу:

—Извините, девочки, вы на рояле не играете?

—Н-нет...

—Вот совпадение! Я тоже. Есть повод познакомиться...

Или еще какую-нибудь штуку отмочит в таком же роде. Чтобы не обычное приставание

было, а с эффектом...

Иные, бывало, сразу в сторону отшатываются, иные заругаются или кричать станут. А

кое-кто, поглупей, отзывались на затравку, знакомились.

Не забудьте, мне тогда семнадцатый год шел. Для мальчишек это тяжелое время, вы не

смейтесь... Черт знает что в голове! Я, помню, первый раз поцеловался в парадной, так

совсем ошалел. И девчонка была некрасивая, набитая дурища, и пахло у нее изо рта, и нос

какой-то кривой, а все равно... Не мог дождаться следующего вечера, чтоб опять ее в

парадной притиснуть.

Конечно, расскажи такое незнакомому человеку, непременно скажет: вот, мол, щенок, до

чего испорченный! Нет, чтобы мечтать о красивой любви, он сразу тискать полез...

А я убежден, что у многих так было. Вот вспомните про себя! Только честно: не было

такого? Разве не сидели вы рядом с девчонкой в кино и не хотели обнять ее? Еще так хотели,

что экрана не видели, круги перед глазами... А вспомните, как первый раз целовались?

О чем тогда думали — о красивой любви? Нет, о ней вы гораздо поздней начали думать. В

том и беда, что мы поздно умнеем. Раздумья появляются тогда, когда за спиной уже немало

глупостей понаделано...

Ну, да ладно. Это опять к слову пришлось.

В общем, вот так мы и развлекались. С девчонками познакомиться, иногда — подраться с

кем-нибудь (для этого были у нас флотские пояса с латунными пряжками), на танцы

заглянуть — вот и все удовольствия.

Следить, как мы время проводим, некому было. Мать возвращалась с работы усталая, с

хозяйством еще надо возиться. Приду я домой — она уже в постели. Только и буркнет сквозь

сон:

—Опять среди ночи явился! Вот и вся нотация.

Так больше года прошло. На животе у меня от «Болея» мозоль натерлась, в ладонь

шириною. Но расставаться с ним я не хотел — слишком привык, да на другом станке столько

не заработаешь.

Но пришлось расстаться.

Вызвал меня начальник цеха, сказал:

—Ты парень грамотный, в чертежах разбираешься. Хотим назначить установщиком. Ты

как?

А должность установщика — повыше, это вроде бригадира. Дадут мне шесть

револьверщиков, и я им буду налаживать станки.

Я помялся, помялся: —Давайте, — говорю, — попробую.

На следующий день вывесили на доске приказ, принял я бригаду. Вот тут-то и

почувствовал, что у меня за профессия.

Только налажу один станок, запущу в ход, глянь — уже соседний замолчал: сверло

сгорело или резец выкрошился... Бегу в кладовую, принесу новое сверло, заточу, а в это

время еще два станка замерли.

Вспомнил я тогда Капитаныча... Вот, думаю, у него был бы порядок. Опытные

установщики весь инструмент под рукой держат, всякие приспособления, оправки

придуманы. Раз-два, и наладил. А у меня ничего нет, бегаю за каждым пустяком.

И, кроме того, бригады своей не знаю. Шесть человек, а все разные. Один сразу кричать

начнет, если неисправность в наладке. Другой просто отойдет в сторонку, сядет и дожидается

молча, покуда я не замечу. А потом была еще третья — одна, правда — пожилая работница,

тетей Соней звали.

Тихая такая, в платочке, в халатике стареньком. Молчаливая, слова не добьешься. И как