Нова и Куинтон. Без сожалений

– Знаешь, что? Ты серьезно можешь претендовать на самого крутого человека, которого я когда-либо встречал, Нова Рид.

– Взаимно, Куинтон Картер, - я наклоняюсь и подбираю барабанные палочки с тумбочки. Затем я начинаю барабанить ими по моим ногам, пока мы вместе слушаем песню.

Когда дело доходит до припева, он говорит мне, - эта песня заставляет меня думать о тебе.

Я перестаю стучать барабанными палочками и откладываю их в сторону.
– Как так?

– Я не знаю... слушая текст песни, я хочу тебя увидеть.

Я поворачиваюсь на бок, стараясь не улыбаться.
– В этом секрет, почему я выбрала ее. Чтобы ты захотел приехать и увидеть меня.

– Не думаю, что я готов к этому, - он, кажется, раздражен.
– Прости, Нова. Я бы хотел, но я боюсь. Не только того, как я буду чувствовать себя и смогу ли справиться с этим, но и того, что это будет значить для нас. То, что есть между нами на данный момент, это здорово. Я просто не хочу разрушить это.

Это немного больно, но я отпускаю это чувство, потому что он честен со мной.
– Это нормально. Когда-нибудь мы увидимся, верно?

– Да, однажды, - но его голос не звучит уверенно, что кажется странным. Мы тратим все это время на телефонные разговоры, и мне казалось, что мы куда-то направляемся, но, возможно, у него совсем другие планы. Возможно, он может говорить со мной только тогда, когда между нами барьер в несколько сотен миль.

После этого мы мало что говорим, а когда песня заканчивается, мы прощаемся и кладем трубки. Сейчас около одиннадцати часов, не очень поздно, но в то же время, все, что я хочу сделать - это лечь в постель.

Надев пижаму, я решаю, что перед сном сделаю запись. Я делаю это, лежа на спине, подняв камеру над собой, ту, которую подарила мне моя мама, потому что разрешение у нее лучше. К тому же, она лежит прямо на моей прикроватной тумбочке.

После того, как я нажимаю на запись, оставив iPod включенным, чтобы на заднем плане была музыка, я просто лежу некоторое время. Интересно, если кто-нибудь действительно посмотрит это, то они подумают, что я спятила. Наверное. Но, возможно, они меня поймут. Возможно, однажды я соберу каждое видео, которое я когда-либо делала вместе и назову его «Дневник беспорядочной, чрезмерно мыслящей, безумно сумасшедшей женщины». Определенно не видео, которое меняет жизнь.

Делаю глубокий вдох и собираюсь перед тем, как начать говорить на камеру.
– Знаете, некоторое время назад мне приснился сон о том, что Куинтон прыгает с обрыва. Я думаю, что это было мое подсознание, мой страх, что он снова возвращается к наркотикам. Сон, к счастью, больше не повторяется, после того, как я начала регулярно разговаривать с ним, и я слышу ясность в его голосе - трезвость. Но сейчас у меня начались другие странные сны, где он стоит на одной стороне длинной дороги, а я на другой, и мы просто машем друг другу. Когда я впервые увидела его, я подумала, что это - представление о нашем скором воссоединении, но теперь я начинаю догадываться, что, возможно, это просто означает, что мы навсегда останемся друзьями на расстоянии. Или, возможно, что мы никогда не продвинемся вперед в наших отношениях.
– Я крепко сжимаю губы, собираясь с мыслями.
– Знаете, когда мы впервые встретились с Куинтоном, я была в странном состоянии. Наполнена растерянностью и воспоминаниями о Лэндоне. Застрявшая в прошлом и не знающая, чего я хочу для моего будущего. Потом этим летом, все мои мысли были поглощены стремлением спасти Куинтона... я ничего особенного не сделала, но ему стало лучше, и в этом был весь смысл поездки в Вегас. Теперь мне действительно не о чем думать, кроме как о том, что у Куинтона все хорошо, так что я вижу свое будущее, вспыхивающее передо мной, как дурацкая неоновая вывеска, напоминающая мне, что мне придется что-то делать со своей жизнью. И я не говорю о выборе карьеры. У меня уже есть своего рода планы после колледжа и моя подработка в фотомастерской. И хотя это никоим образом не то, что я хочу делать с остальной частью моей жизни, я знаю, что хочу сделать одну из двух вещей. Одна из них, сделать карьеру, помогая людям, как я надеюсь, уже делаю, когда помогаю на горячей линии, или вторая, снять фильм, подобный тому, что мы видели на занятиях... хотя я и не решаюсь вступить в команду профессора...

Я на мгновение замолкаю, размышляя о том, сколько людей я знаю, кому есть что рассказать. Затем я возвращаюсь к камере.
– Но в любом случае, не в этом суть этой записи. Дело в том, что я куда-то направляюсь в своей карьере, но, когда дело доходит до отношений, я никуда не направляюсь. Я не ходила на свидания с конца второго курса. Мне двадцать, скоро уже двадцать один, а я до сих пор девственница, что просто странно. Однажды я уже почти решилась сделать это с Лэндоном, но я слишком долго тянула, а потом его не стало. А потом я собиралась позволить Куинтону лишить меня девственности, когда была под кайфом, но он был слишком хорошим парнем, чтобы воспользоваться мной.

– Я вспоминаю тот момент на озере, когда он уже почти был внутри меня, но отступил и оставил меня там. Это был момент, когда воспоминания, которые я подавляла, наконец-то прорвались. Момент, в который я вспомнила Лэндона свисающего с потолка в петле.

– Но я думаю, что очень странно, что я даже не думаю о свиданиях. Меня приглашали в этом году пару раз, но я отказалась. Раньше я делала это потому что все еще цеплялась за свою любовь к Лэндону, но теперь... ну, я думаю, это потому, что мои мысли заняты кем-то другим... и иногда я задумываюсь, влюблена ли я в Куинтона, но я не знаю, куда это меня приведет, так как уверена, что он не любит меня. Да, я знаю, что он заботится обо мне, но любит ли... я не уверена. И что действительно пугает меня, что, если это никогда не произойдет?

Глава 5

Куинтон

9 декабря, день сорок первый в реальном мире

Моя группа поддержки вполне нормальная. По большей части я просто сижу позади и слушаю все разговоры. Хотя Уилсон, парень, который отвечает за встречи, несколько раз пытался загнать меня в угол и просил поделиться своей историей. Я сказал ему, что не готов. Что я только месяц, как с реабилитации…хорошо, сорок один день, если быть точным… но я не готов делиться тем, что происходит внутри меня, пока даже с самим собой, не говоря уже о целой толпе народа. Он сказал, что понимает меня, и я действительно ему верю, учитывая то, через что он прошел. Что меня удивляет, так это то, как он совсем обычно выглядит, несмотря на то, что случилось. Как и сейчас. Я слушаю, как он говорит об аварии и его вине в этом, и это самое странное для меня, потому что, для начала, он может говорить об этом трезво. А также потому, что он не выглядит, как будто сейчас сломается.

– Знаете, я помню, как сидел в больнице, зашивая порезы, которых было довольно много, единственные отметины, что у меня остались после аварии, - он кажется спокойным, но я вижу в его глазах раскаяние, хоть оно и не пожирает его, как это происходит со мной.
– И я все думал, почему я? Почему я выжил?
– Он поправляет галстук, это вошло в его привычку, когда он выступает перед аудиторией. Я думаю, что, возможно, он надевает галстук с единственной целью, чтобы поправлять его.
– Почему я не мог один погибнуть в этой автокатастрофе?
– Он останавливается на этом, ослабив галстук и оглядывая десять-двенадцать человек, сидящих на раскладных стульях, уставившись на него. Все разного возраста, высоты, веса. Мужчины. Женщины. Такие разные, но мы все разделяем одно и то же чувство. Вину.

Он начинает ходить по комнате, делая короткие, медленные шаги, несмотря на то, что у него длинные ноги, ощущение, что он специально тянет время. Ему тридцать пять лет, и на днях он сказал мне, что авария случилась почти десять лет назад. Десять лет будет семнадцатого марта, если быть точным, в день его рождения. Когда он сказал мне это, я подумал, что это полный отстой, если что-то подобное происходит на день рождения, и он ответил, что это и так полный отстой, и неважно, в какой день это произошло.

Он внезапно останавливается и встает перед группой. Его спокойное поведение меняется, и он выглядит злым.
– Долгое время я спрашивал себя, почему я? И было много людей, которые спрашивали то же самое, особенно дети и внуки людей, которых я убил, проехав на красный свет. Они обвиняли меня…и до сих пор это делают. И я не осуждаю их. Это моя вина. Я знаю это, и долгое время я думал, что должен страдать за это. Заплатить за то, что сделал.
– Он скрещивает руки на груди, злость переходит в страсть.
– И знаете, я должен был... заплатить за это, не имея жалости к себе, - он качает головой.
– Но позвольте мне сказать вам, я жалел себя. Огромная жалость к себе помогала мне накачивать свое тело наркотиками, и знаете что? Это помогало мне чувствовать себя лучше, и я думаю, что это был самый ужас во всем этом - что я чувствовал себя хорошо. Был под кайфом, в то время как людям было больно из-за потери близкого человека, все потому что я не мог отложить этот чертов телефон, пока ехал.
– Он замолкает, опустив голову, и я думаю, что, возможно, он плачет.