Новая жизнь
Шрифт:
Все чиновники земской и городской управ прилипли носами к окнам!
Где находится почтамт, Иван Палыч примерно себе представлял — уже пообвыкся. Пугая извозчиков, с треском пронесся по главной улице и, свернув к площади графа Суворова, подкатил к серому помпезному зданию в стиле модерн.
Мотоциклет тут же обступили мальчишки. И откуда только взялись?
— Дяденька, это ведь «Дукс», да?
— А скорость какая?
— А он с коляской может?
— А…
— Парни! Почтамт здесь?
— Да, дяденька, вон он…
— А телефоны?
— На втором этаже.
Шлем с
Быстро поднялся на второй этаж в телефонную залу. Всмотрелся, вслушался в рабочий шум.
— Петербург, квартира Добринских… Соединяю!
— Соединяю… Дэ триста пять…
— Говорю же, еще раз повторите номер! И пожалуйста, не надо кричать.
Машу Иван Палыч узнал сразу, подошел, взял за локоток.
— Поговорить бы… Дело важное!
— Да-да… я знаю… Анна телефонировала вчера… Верочка! Подмени минуты на две… Вот спасибо! Ага…
Оба вышли в коридор.
— Заварский? — опустив глаза, переспросила Мария. — Нет, не видела. Где он — не могу даже предположить.
Не знаешь? Тогда зачем отводишь взгляд? Ой, врешь девочка, врешь…
— Хотел предупредить… Вдруг появится? Иннокентию грозит опасность! Шпики идут по следам. Адреса ваших квартир им могут быть известны! Если вдруг увидите… Пусть Заварский срочно уезжает из города… Срочно! Вот так.
Сказал — и немедленно вышел. Экипировался, уселся в седло… Родная мать не узнает!
Ага, вот на улицу выбежала Маша. Вся такая растрепанная, нервная… Помахала извозчику… Села. Поехали… Клюнула, рыбка, на уловку.
Запустив двигатель, Артем покатил следом. Мотоцикл легко делал километров сорок в час и, верно, мог ехать быстрее…
Подпрыгивая на ухабах, навстречу прогрохотал грузовик. А вот попался на пути таксомотор, похожий на гужевую пролетку! Двадцатый век… Автомобиль уже не был такой уж редкостью. Даже в уездных городах.
Извозчик остановился у проходного двора. Маша выскочила. Пролетка осталась ждать. Поправляя очки, чуть в отдалении ждал и доктор.
Ага! Вот из подворотни вынырнули двое. Маша и…
Иван Палыч узнал Заварского!
И, чуть выждав, запустил мотор, легко нагоняя пролетку…
Что теперь было делать? Как-то сообщить в полицию? Или, пока что просто проследить?
Глава 19
Городской полдень был шумным, и площадь гудела, как улей: извозчики покрикивали на лошадей, мальчишки сновали меж телег, ругался сам с собой пьяный в дым дворник. Иван Палыч притормозил мотицкл, решил пока активный действий не применять. И было от чего.
Маша, растрёпанная, нервная, шла за Заварским. Тот, в потёртом сюртуке и военных штанах, шагал быстро, даже не оборачиваясь на девушку. Доктор прищурился, примечая интересную деталь: рука Заварского, небрежно лежащая у пояса, то и дело касалась чего-то под сюртуком, словно поправляя.
«Револьвер…» — понял Иван Палыч, и внутри всё сжалось, как пружина. Этот тип не так прост. Посреди города, в людном месте — и с оружием. Отчаянный. Или дурак.
Впрочем, молодость видимо списывала многое. Кровь у парня кипела, а вместе с кровью бурлили и мозги. Кажется, совсем не понимает, чего творит.
Артём заглушил мотор,
чтобы не привлекать внимания, и слегка откатил транспорт в сторону, прячась за телегой с сеном. Лезть сейчас к Заварскому опасно. Мало того, что самому можно схлопотать пулю, так и остальные ни в чем не повинные люди могут пострадать. Начнет еще палить во все стороны.Маша и Заварский остановились у стены дома, их голоса, резкие и торопливые, доносились обрывками, перебиваемые стуком колёс, ржанием лошадей и гомоном площади. Артём напряг слух, пытаясь расслышать хоть что-то.
— … Полицаи поймают, Иннокентий! — тонкий голосок Маши прорезал шум. — Они уже рыщут, шпики везде! После трактира все на ушах! Уезжай, пока не поздно! Мне сказал…
Лицо Заварского покраснело от гнева, он шагнул ближе к девушке. Его рука снова легла к поясу, и доктор заметил, как пальцы сжали рукоять револьвера под тканью. Каторжник был разгорячён.
— Поймают? Кто? Гробовский? — прорычал громко Заварский и сплюнул в пыль. — Да я этого пса сам убью!
— Иннокентий, да ты чего? — испугалась Маша. — С ума сошел?!
— Решено! — отмахнулся тот. — Следующий — он! Это будет жест эсеров, знак всем этим сатрапам! Пусть знают, что с нами шутки плохи. Они думают, нас задавят? Мы им покажем кровь!
— Одумайся!
— Чего ты боишься? Не надо боятся. В губернатора стреляли — что мне сделали? Ничего!
Маша отступила, её глаза округлились, и она схватила его за рукав,
— Иннокентий, не надо! — голос девушки задрожал, как струна. — Ты… ты нас всех подведёшь! Анну Львовну, ребята… Их же схватят! Подумай!
— Не схватят!
Иван Палыч, слушая, сжал кулаки. Первой мыслью была: Заварский приукрашивает. Горячий, как всегда, размахивает руками, кричит про кровь, Гробовского грозиться убить, но это же просто слова, бравада юнца, чтобы впечатлить Машу и держать её в узде. Он ведь всегда так — трибун, а не боевик, любит речи, а не пули. Его харизма, его громкие фразы — это театр, чтобы гимназисты вроде Николая, Степана и Юлия хлопали в ладоши.
Но тут же, как удар молнии, в голове всплыло воспоминание: школа, собрание, Заварский, с горящими глазами, кричит про «дорогу» и «губернатора». Тогда доктор тоже думал — пустое, шутка, парень горазд языком молоть. Он даже посмеялся про себя, представляя, как Заварский размахивает руками, а сам прячется в подвале. А потом — трактир, стрельба, кровь Чарушина, стекающая по шинели, стоны Кругликова, и Парфенов, чудом уцелевший, потому что его приняли за шофёра.
Вот тебе и горячая молодая кровь…
Заварский не шутил тогда, и не шутит сейчас. Его рука на револьвере, его голос, полный ярости, — это не игра. Он убьёт Гробовского, или Лаврентьева, или любого, кто встанет на пути, и Зарное утонет в жандармских облавах, а Анна, её гимназисты, Маша — все окажутся в кандалах.
Маша что-то пробормотала, её голос утонул в гуле площади. Заварский, отмахнувшись, двинулся к пролетке, где извозчик, дремавший на козлах, встрепенулся, поправляя кнут. Доктор решил последовать за ним, но как назло прямо перед ним, перегородив дорогу, остановился воз с сеном. Доктор принялся обходить преграду, но пролетки с Заварским уже и след простыл.