Новая жизнь
Шрифт:
— Да он же…
— Согласен! Заварский произвел на меня впечатление психически неуравновешенного человека. Такой мог! И да — берегитесь! Я случайно узнал — он поклялся убить вас!
— Меня? — Гробовский искренне изумился. — Но, я же никто! Не губернатор, не гласный городской думы, не…
— И все же, он поклялся. Так говорят. Случайно в разговорах услышал…
— Убить — меня? — вдруг рассмеялся агент. — Этот вот полудурок? Ну-ну… Повадился теляти до волка!
Гробовский все же промурыжил доктора почти до самого обеда. Все допытывался о Заварском, как
Покинув, наконец, казематы, Иван Палыч завел мотоциклет и неспешно поехал по городу.
Позади катила пролетка — фаэтон с понятым верхом. Извозчик. Таких в городе тьма…
У аптеки господина Фидмана доктор тормознул, заглянул за лекарствами, примостил коробку на багажнике…
Фаэтон стоял на углу, неподалеку. Бородатый извозчик в треухе, в синем армяке с темно-зеленым околышем. Гнедая лошадка с поникшим левым ухом. Желтый номер на передке фаэтона — «Л-12–3». Седока Иван Палыч не рассмотрел — да тот, верно, сошел уж…
Теперь — в трактир, пообедать, а потом…
И снова тот же извозчик! Впрочем, нет — другой. Номер другой. И возница — в темно-зеленом кафтане с синим колышем.
Номер-то другой. Да вот лошадка — та же! А кафтан, видно, наизнанку вывернут да надет.
Ай да Гробовский, ай да сукин сын! Вот уж точно — сатрап сатрапыч. Ла-адно…
С полчасика погоняв по городу, Артем остановился возе почтамта и быстро заскочил внутрь.
Отстоял небольшую очередь…
— Девушка, мне бы телефонировать в Санкт-Петербург! Денька через три возможно? Скажем, в пятницу?
— Да, конечно.
Девушка благожелательно улыбнулась — юная совсем красотка.
— Это хорошо, что вы заранее зашли. На какое время удобней?
— На три часа…
— Хорошо. Говорите номер… Ну и — куда, кому.
Номер молодой человек назвал что называется «от балды» — какой пришел в голову… а вот — куда и кому…
— Таврический дворец… Керенский, Александр Федорович… Да-да, тот самый! Депутат Государственной Думы!
Простившись с девушкой, доктор нырнул в толпу и, сняв шлем, затаился у столика для писем и телеграмм.
Ага! Вот, растолкав очередь, шмыгнул к стойке прыткий молодой человек в кургузом студенческой тужурке… Что-то показал девчушке… Какую-то бумагу… Удостоверение? Мандат? Ну, до мандатов, пожалуй, еще рановато… Ага! Что-то выспросил. Заглянул в журнал… повернулся…
Гвоздиков!
Черт побери!
Теперь уж точно — все с ним понятно…
* * *
Ближе к вечеру из больнички забрали Чарушина. Приехали на таксомоторе! Земский деятель был бледен, но бодр и, прощаясь, искренне благодарил доктора:
— Вот ведь, Иван Палыч — как оно пришлось! Как он вышло-то. А еще говорят — сапожник без сапог! Ах, Иван Палыч…
— Вы, Виктор Иваныч, особо-то пока не хорохорьтесь. Лежите больше! Вот… — доктор обернулся к сопровождающей сестре милосердия в шапочке с кранным крестом и глухом светло-зеленом платье. — Я тут все написал… Впрочем, коллеги посмотрят… Удачи вам, Виктор
Иваныч! Выздоравливайте!Заурчал мотор. Включив фары, таксомотор развернулся во дворе и покатил в город.
Отойдя от окна, доктор потер руки:
— Ну, что, Аглая? Чайку? Да потом пойду спать… Устал — сил никаких нету.
— Конечно, конечно, Иван Палыч! — санитарка, взяв чайник, набрала из бака воды… — Да, Иван Палыч — вы новость-то слыхали?
— Хорошую?
— Да уж, не знаю, как и сказать… Аристотеля Субботина помните? Здоровый такой… Сын…
— Да помню конечно… Ну?
— Говорят, добровольцем записался… На фронт!
— О как! Ну, храни его Бог, коли так!
Вот вам и мажор!
Чай пили с калитками из ржаной, с лебедою, муки и картошки. Аглаина матушка испекла. Все жаловалась, хватит ли картошки хотя бы до весны… Такие уж наступали времена, не до жиру…
— А вкусные! — заценил Артем.
На крыльце вдруг послышались шаги…
— Видать, срочный вызов… — доктор поставил чашку. — Что ж, бензин еще есть.
Кто-то постучал в смотровую.
— Да заходите уже! Ну… Анна! Ты?!
— Да я ж, — девушка смущенно зарделась… или просто раскраснелась с холода.
— Отпустили! — всплеснув руками, ахнула санитарка.
— Отпустили. Извинились еще! Я — на последний поезд и…
— Ой, Анна Львовна! Давайте-ка с нами чайку…
Они просидели до позднего вечера. Лишь только под утро доктор проводил Анну Львовну домой… в школу…
Там еще попили чаю…
И уж потом Артем зашагал обратно в больничку… Было морозно, темно. В бархатно-черном небе еще сверкали звезды, луна… И лишь где-то на западе шевелилась, светлела алая полоска близившегося рассвета.
Чу! Что такое? У больницы ошивались какие-то люди! Ох, не к добру такая суета…
— Здравия желаю! Вы доктор?
По виду — проводник или… какой-то железнодорожник.
— Да, я…
— Спасский. Ипполит… Экспресс — «Санкт-Петерург — Пермь». Старший вагона… Доктор, мы остановили поезд!
— Что, рожает кто? — догадался доктор.
Спасский махнул рукой:
— Хуже! В вагоне перестрелка была!
— Что-о?!
— Пострадавшего мы уже доставили… Похоже, того… А другой на ходу соскочил, скрылся!
— Та-ак… Ладно, поглядим…
Иван Палыч вбежал в больничку, на ходу скидывая шляпу и пальто… Слава Богу, Аглая была на месте.
— Что там такое?
— Ой, Иван Иваныч! Там… Кровища! Говорят, в поезде стреляли. Я сказала, чтоб сразу в операционную.
— Что, так плох?
Надев халат, доктор вымыл руки.
Мужчина в окровавленном исподнем лежал на операционном столе бледный, как сама смерть, и, кажется, уже не дышал.
— Так, глянем… — наклонился Иван Палыч.
И тут же дернулся, словно получил удар током!
— Господи… Гробовский!
Глава 21
— Гробовский? — прошептал Иван Палыч, глядя на знакомое лицо.
— Он самый, — шепнула Аглая и зачем-то перекрестилась. — Говорят, в поезде его так… Какие-то политические.