Новичкам везет

Хэдли нагнулась. Дорожка, выложенная кирпичом, почти не видна под слоем земли и мха. Среди массы сухих стебельков и веточек то там, то тут торчат всевозможные листочки – все разные. Мэрион тыкала пальцем, объясняла, и Хэдли разглядела крохотные, остренькие листики тимьяна, широкий, серебристый овал шалфея.

Хэдли трогала маленькие ростки и тихо радовалась каждому новому аромату.

Хэдли работала в саду. Она вонзала лопату в землю, подрезая корни сорняков вокруг старой сливы. Почти бесполезно бороться с одуванчиками, они так упорно стараются выжить. Корни уходят глубоко в землю, глубже, чем межевые столбы. Зеленое кружево листьев, едва появившись, разливается повсюду, упрямо захватывает все вокруг. И, завоевав жизненное пространство, потихонечку краснеет. Но тут есть и другие зеленые побеги – тюльпаны, гиацинты и ирисы. Надо же и им расчистить место.

Сад шаг за шагом обретал форму. Еще через пару дней Хэдли и Тайлер отчистили кирпичную дорожку. Тайлер притворялся, что он пленник пиратов и его заставляют драить палубу. Хэдли решила быть Золушкой, которой злые сестры велели к их возвращению начисто вымыть полы. Они щетками оттирали кирпичи до теплого красноватого блеска. Потом кирпичи высохли и приобрели приятный оранжевый оттенок.

– Теперь, – Тайлер гордо оглядел результаты их труда, – у тебя есть безопасная тропа через болото, кишащее аллигаторами.

С безопасной тропы Хэдли и начала, потихонечку продвигаясь в глубь сада. Шла неделя за неделей, хаос отступал, давая место рыхлой, мягкой почве. То и дело она находила таинственные приветы от прежней владелицы сада. Лилейник и луговая герань, махровые примулы, серебристые листочки шалфея, зеленые ростки розмарина, голубовато-серые листья лаванды. Неторопливо, одно за другим, растения вылезали из земли, стоило только расчистить им дорогу. Теперь она часами размельчала комья земли, обрезала засохшие побеги роз, а те, ценя ее заботу, благодарно и пылко разрастались. Прямо под ее руками рождалась живая жизнь.

Она полюбила тихие весенние дожди. Земля раскрывалась навстречу воде, падающей с небес, а корни сорняков куда легче вылезали из земли. Хэдли купила себе клеенчатую шляпу и дождевик – Мэрион сказала, что она похожа на желтый гриб. И что в этом плохого? Ей нравилось прятаться в свой сухой домик, и пусть вода стекает по широким полям шляпы и по дождевику. Когда она возвращалась из магазина, ее радовали зеленые сапоги, ждущие на крыльце, словно собаки, мечтающие о прогулке. Иногда под дождем Хэдли казалось, что ее мучает жажда и ей не меньше, чем земле в саду, нужна вода.

Как-то раз она нашла старое гнездо и пристроила его между веток толстой сливы. Отыскала и положила в гнездо камешек, который ей дала Кейт, – там он казался гладким черным яичком.

– Странный этот сад, правда? – как-то спросила Хэдли у Мэрион.

Мэрион теперь приходила с садовыми инструментами, заняться «садотерапией», как она это называла. Зачем Мэрион нужен еще второй сад, когда у нее есть свой собственный, большой и роскошный, Хэдли было невдомек. Впрочем, незачем в это вдаваться. Ясно же, что ей, Хэдли, ужасно нравится быть рядом с Мэрион, просто излучающей материнскую заботу. Мать Хэдли приезжала на неделю после смерти Шона, но ей надо было возвращаться на работу, да и вся остальная семья жила на Восточном побережье. Она пыталась убедить Хэдли вернуться домой, но та ни за что не хотела переезжать. А когда Мэрион была поблизости, казалось, что дом и вправду здесь.

– А что в нем странного?

– Понимаешь, мне кажется, что все цветы в этом саду белые.

– Да? Похоже, что у нас тут ночной сад.

– Ночной сад?

– Сад, которым можно любоваться по ночам. Особенно в лунные ночи. Довольно странно для нашего дождливого климата.

– А ты про нее вспоминаешь? Про ту, что все это посадила.

– Все время вспоминаю. – Мэрион отряхнула руки. – Она тут под каждым кустом. О человеке можно много чего сказать, посмотрев, что растет у него в саду.

– Это как?

– Вот она, например, отличалась бережливостью и готовила хорошо – посмотри, сколько всяких пряных травок насажала. А с другой стороны, зачем ей понадобился ночной сад? Работала весь день? Бессонницей мучилась? Или просто оказалась безнадежным романтиком?

– Мне это и в голову не приходило.

– Только начни глядеть на чужие сады, потом не остановишься. Человек порой сам про себя не знает того, что сразу видно, как посмотришь на сад.

И то правда. Сколько раз Хэдли гуляла с Тайлером и близнецами по соседним улицам, но только после этого разговора стала приглядываться к чужим садам. Ужасно увлекательно, словно чужие письма читаешь. Вот этот домик на углу, тихая и незаметная хозяйка – мать большого и шумного семейства. Дом весь зарос жимолостью, вокруг светленькие цветочки лаванды и шалфея, пастельные цвета так и молят о сочувствии. А рядом внушительный, глухой не забор даже, а заборище. Как-то раз калитку забыли запереть, и Хэдли разглядела внутри такое садовое буйство, что застыла на месте от изумления.

В одном саду сажали растения на века, в другом тыкали в землю однолетники, купленные на распродаже или случайно попавшиеся на глаза возле кассы. У многих работали садовники, хозяева не любили пачкать руки.

Чем больше Хэдли возилась в саду, тем меньше понимала, как она раньше без этого обходилась. С ним ей было на что опереться, сад давал ей почву под ногами.

Теперь Хэдли ходила на прогулки, просто чтобы разглядывать чужие сады, чужие истории, чужие жизни. Иногда даже без Тайлера. Он был ужасно занят: на лето приехал дедушка. Работая в саду, Хэдли слышала, как дед и внук что-то строгают и пилят в гараже, переговариваются, пересмеиваются. Но иногда Тайлер все же выбирался на прогулку с Хэдли. В свои восемь лет он был удивительно догадлив.

– Вот этот точно был пиратом до того, как дом купил. – Тайлер жестом указал на выглядывающий из-за верхушек деревьев высокий, узкий дом в глубине неширокого участка.

– А эта леди, – он тыкал пальцем в идеально выстриженную лужайку и ровненькие клумбы с цветами-однолетниками, – печет печенье каждый вечер, только оно у нее невкусное.

Хэдли было трудно объяснить, на что она, собственно, смотрит во время этих прогулок, о чем думает в своем саду. Как расскажешь о розах? Они свисают с решетки и ласково касаются макушки, пока идешь к дому. А на огородике тебе приветливо кивают ажурные листья морковки – можно гордиться собой, молодец, сама себе растишь еду. Все вокруг дома сияет цветочной белизной, и чуть темнеет, сразу хочется выйти из дома, тихонько посидеть, а то и покопаться в саду. Вокруг такие знакомые звуки – соседи возвращаются домой, семьи садятся за ужин, все успокаивается к ночи. Сад, словно любящие родители, сам знает, что ей нужно, угадывает еще не высказанные желания.

Как-то раз, когда они с Мэрион сидели на крыльце, потягивая холодный чай со свежей, только что сорванной в тенистом уголке сада мятой, Хэдли пыталась выразить эти неясные чувства словами.

– Вот бы разбить такой сад, чтобы он заботился о хозяине.

– А почему бы тебе не стать ландшафтным дизайнером? – улыбнулась подруга.

Хэдли ничего не ответила, но эту мысль так просто не отгонишь. Она крепко засела в ней, ходила по пятам, как маленький ребенок, и в конце концов за ручку привела ее в местный колледж, где Хэдли записалась на летние курсы.

Она знала, что ей нравится ухаживать за растениями, но оказалось, что планировать сады еще интереснее. Она с головой погрузилась в расчеты сложных соотношений между почвой, водой и светом, в постоянно меняющийся танец ароматов и цветовых сочетаний. Она научилась относиться к саду, как к книге, читать главу за главой – весна, лето, осень и зима. Переворачиваешь страницу, и меняется ландшафт, и каждый цветок живет своей жизнью, кто год, а кто – десяток лет. Однолетние цветут весной и летом, разгораются всеми возможными красками, плодоносят, несутся на всех парах к зиме с одной лишь целью – оставить потомство. Многолетние, стоит только надвинуться холодам, прячутся обратно в землю, а потом снова возвращаются – и эта игра в прятки продолжается многие годы. У сорняков одно стремление – выжить, и в день они прибавляют в росте не сантиметрами, а метрами. Создание эстетической гармонии посреди растительного буйства оказалось делом куда более сложным, чем она себе это представляла, да только каждое маленькое действие доставляло ей настоящую радость – чувство, которого она не испытывала со дня смерти Шона. Что может быть краше высокого синего ириса рядом с красной розой, изящнее мягких, пушистых бледно-желтых цветочков водосбора, обрамляющих тенистую, выложенную камнем дорожку.