Новичкам везет
Шрифт:
Курт недовольно выключил мотор. Бесси лукаво глянула на Мэрион:
– Радость моя, теперь время бежит куда быстрее меня.
И то правда. Она раньше не так остро ощущала, как несется время. Теперь, когда неуклонная работа яичников остановилась и месяцы без капли крови и той сумеречной грусти, которая всегда сопутствует кровотечениям, растянулись на год, она вдруг поняла, что из жизни навсегда ушло что-то невероятно важное. Ушло и не вернется. Никуда от этого не денешься, жизнь катится под горку, словно ты на самой высокой точке колеса обозрения – отсюда только вниз. Пока кабинка идет вверх, вид – до горизонта, гляди – не хочу, время тянется бесконечно. А теперь все ясно – осталась одна-единственная колея,
И приливы. То ли они начались от этой печальной мысли, то ли мысль от них, кто знает. Неудержимый жар зарождается где-то внутри, в самой сердцевине, а по дороге будто выжигает все вокруг – как несказанные слова, хорошие и плохие, так и невысказанные злость и недовольство. Что только не вылезает наружу с потом, обильно выступающим по всему телу.
Зеркальным отражением творящегося внутри стало неодолимое желание расчистить все вокруг – пропахать насквозь все шкафы и полки; выкинуть все старые тряпки, вышедшие из моды, растянувшиеся и севшие; книжки, которые она так и не удосужилась прочесть; странные приправы и пыльные специи, о которых не вспоминала много лет. В каком-то смысле она путешествовала во времени назад, к той девочке, какой была давным-давно – сильной, свободной, ни к чему не привязанной. А может, и не так, может, дело в том, что если нет вещей, их у тебя не отобрать.
И вот теперь, в тату-салоне, она вдруг сообразила, что есть куча всего, за что она держится, чего не отменишь и назад не возьмешь. Есть обещания, которые даешь, не раздумывая, прыгаешь, не волнуясь, где приземлишься, потому что точно знаешь, чего хочешь. Изумительное, кристально чистое чувство – стоишь у алтаря с Терри, зачинаешь с ним детей. Раздумывать не о чем, разве что о самом подходящем моменте. В глубине души знаешь, что хочешь, и не двигаться вперед просто невозможно. Какая разница, что случится по дороге, у кого что поменяется? Она-то уже решилась.
Так почему она не может сделать это теперь?
Казалось, Бесси все это прекрасно понимает и даже немножко посмеивается над Мэрион. Словно она, Мэрион, молодая, неопытная девчонка. Смешно, ничего не скажешь.
– Татуировки похожи на свадебные обеты, – сказала Бесси. – Ты растешь и меняешься, но что сказано, то сказано. Как мой муж всегда говорил – верь в будущее и не суди прошлое слишком строго.
– Ну что, начнем? – спросил Курт.
– Но разве это не больно? – Мэрион смотрела на тонкую, как бумага, кожу пожилой женщины.
Бесси фыркнула. Вылитая Дария, подумала Мэрион.
– Деточка, я шестерых родила.
Татуировщик галантно, словно для поцелуя, потянулся к пальцам Бесси. Она согласно кивнула. Они склонились друг к другу, и Курт поднес вибрирующие иглы к переведенному на палец узору из листьев.
Когда прозвенел телефон, Мэрион варила утренний кофе.
– Мам! – голос дочки звенел от восторга. – Я жду ребенка!
«Но ты же еще сама ребенок», – чуть ни сказала Мэрион. – Я еще держу тебя на ручках».
– Как же я тебя люблю, девочка моя драгоценная, – произнесла она вслух.
Дженни, захлебываясь от восторга, не могла остановиться и все рассказывала и рассказывала, как быстро получилось зачать и как до смешного долго эта узкая белая полоска теста не показывала положительного результата. И ты, мамочка, конечно, должна приехать и пожить у нас не меньше месяца, когда ребенок родится.
– Мы уже комнату приготовили, и папа пусть приезжает, если хочет.
А Мэрион никак не могла отделаться от видения тускло освещенной больничной палаты. Вот ее девочка лежит в пластмассовой колыбельке, почти прямо у кровати, а кажется, что ужасно далеко, словно между ними холод и невесомость,
так что и не слышишь, как сердечко бьется. Она, Мэрион, с огромным усилием сползает с кровати, бредет к дочке, хватает маленькое, как буханка, запеленутое тельце и сваливается обратно в кровать, крепко держа дочку в объятьях.– Ты же приедешь, да? – прозвучал вдруг потерявший уверенность голос Дженни.
– С фотоаппаратами и видеокамерами, с кучей детских шмоток и таким количеством материнских советов, что ты меня через неделю выставишь.
В первый раз Мэрион забеременела в двадцать шесть. Той ночью она лежала в постели рядом с Терри, сонная и расслабленная после долгих часов любовных игр. Она прислушивалась к тихому дыханию мужа и вдруг совершено ясно поняла, что беременна. Как будто кто-то вошел в комнату и заговорил с ней, и она точно знала, что она больше не одна в собственном теле и никогда больше одна не будет. Даже после рождения ребенка связь не прервется, возникнет новая близость. Пусть они больше не делят одно тело, узы, которые удерживают их вместе, идут от сердца к сердцу.
И теперь, двадцать восемь лет спустя, беременна дочка.
Бывают в жизни такие моменты, когда передаешь эстафету следующему бегуну. Одно мгновение деревянную палочку держат оба, и тут один отпускает, а другой вырывается вперед, в пустоту, и бежит, бежит.
– Ну и как поживают татуировки? – поинтересовался Терри. Они зашли в секцию садоводства в огромном хозяйственном супермаркете. Была суббота, дочкину беременность они уже бурно отпраздновали и теперь просто тихо радовались. Терри нужны были кое-какие детали – туалет на втором этаже снова подтекал. А Мэрион обещала Хэдли купить самый большой мешок мульчи для сада, как только Терри выберется в магазин на грузовичке.
Мэрион рассказала Терри о пожилой даме и татуировке в форме обручального кольца.
– Она даже не поморщилась ни разу. И явно не пожалела о сделанном.
– Знаешь, родная моя, если бы тебе надо было сделать татуировку ради меня или ради детей, ты бы бегом побежала. Для себя-то сделать куда сложнее.
Они вместе приподняли здоровенный мешок мульчи и положили в тележку.
– Может, нужен стимул?
Терри выпрямился и огляделся вокруг.
– Как тебе эта? – Он указал на девушку поблизости. Из-под майки вылезает голова дракона с длинным, раздвоенным языком. – Экзотика тебе пойдет.
И он ласково начертил пальцем на плече раздвоенный язык. Потом кончик пальца лениво прошелся от плеча куда-то к подмышке.
– А эта? – рассмеялась Мэрион, указывая на красно-оранжевое пламя, взметнувшееся на шее спутника девушки. И сама ласково провела пальцем – от мужниного воротничка до кромки волос.
– Мне вот тут татуировки нравятся, – небрежно заметил Терри, поднося запястье жены к губам. Губы нежно прижались к коже.
– Гляди, к этому кассиру почти нет очереди, – ответила Мэрион. – Быстрее домой попадем.
Мэрион с тихой улыбкой уселась перед компьютером. Скоро придется приниматься за ужин, но пока можно посидеть за рабочим столом. Тишина, покой. В мире и в самой себе.
Сантехнические детали все еще в грузовичке, туалет не починен. Мэрион провела пальцем по коже левого запястья, почувствовала кость и уже заметные вены. Не так давно она в первый раз подумала – в один прекрасный день у меня руки будут как у бабушки. Но время еще не пришло, и пока они с Терри могут в эту медленную предвечернюю пору ласкать друг друга. Какая дряблая у него кожа под подбородком, и у нее уже живот обвис. Волосы у него уже седеют, и паутинка варикозных вен расползается у нее на левой ноге. И все равно они, как в былые годы, словно молодые любовники, ласкают груди и крутой изгиб бедра, плавятся от страсти, как золото в тигле.