Новый день

Тексты к песням писал Джеймс. Потому что получалось, потому что больше никто из ребят не проявлял рвения к этому, потому что всем нравилось то, что он делал. Иногда он играл риффы в одиночестве, искал особые линейки мелодий, делал звук чище, глубже и раз, сам того не замечая, писал текст. Он мог написать его на салфетке за обедом, или в гримёрке перед концертом, или в дневнике, который иногда вёл.

Внешне спокойный, внутри он кипел. Его возмущали ложь и нелепые условности. Он пытался разобраться в себе, в том, что происходит вокруг. По большому счёту, его богатый внутренний мир представлял собой крупномасштабную войну между его ценностями и требованиями окружающей действительности, и череду мелких стычек между многогранными сторонами его творческой натуры. Битвы эти порождали сначала неуверенность, затем раздражение и досаду, а дальше - гнев и ярость. Ярость, как способ избавится от неуверенности, как способ получить то, что хочешь: всё. Или ничего.

Открытую агрессию в силу мирного характера он не проявлял, ну, за исключением случаев спасения попавших в беду дев. Но гнев свой выражал в текстах и в музыке. Песни были осмысленными, искренними и часто наполненные протестом. Со временем юношеский нигилизм перерос в поиск смысла происходящего - от того тексты стали только поэтичней и убедительней.

Итак, он был предан делу, жаждал признания, славы и богатства. Ему удалось. Им удалось вместе.

Ближе к тридцати Джеймс женился. Семья для него всегда много значила, потому, что он не знал, что это такое на самом деле, но познать хотел. Отца он не помнил толком. Он его видел несколько раз, когда был маленьким. Отец приезжал на огромном грузовике, трепал его по волосам, привозил в подарок игрушечную машинку и уезжал наутро. Как к нему относиться, Джеймс не знал. Он его побаивался. Отец был большим: Джеймс рядом с ним казался себе ничтожным и незначительным. С мамой отец разговаривал грубо, бывало - кричал не неё, с ним особо ласковым не был, скорее равнодушным. Не брал его на руки, не спрашивал как дела. И когда он перестал приезжать совсем, то Джеймс забыл, как выглядит его лицо, забыл, как звучит его голос и ни разу не спросил у мамы, где он и почему больше не едет.

Мама у него была красивая. Красивая и добрая. И очень сильная. Нет, она была миниатюрной хрупкой женщиной, но заботится о себе и сыне ей приходилось самой, а она кроме красоты и доброты не имела особых талантов, знаний или связей. Они часто переезжали с квартиры на квартиру, питались кое-как, а мама всегда была на работе: продавала одежду в супермаркете днём, по ночам стирала в прачечной, но денег всё равно не хватало.

Она приходила с вечной работы, обнимала Джеймса, читала ему книжки, пела колыбельные нежным голосом и говорила, что у них скоро всё наладится - она никогда не унывала. Пока мама работала, Джеймс сидел дома. Один. Он сидел и, чтобы не было страшно, слушал радио - всякую разную музыку. Из-за частых переездов у него не было постоянных друзей. А случайных он не заводил. Он считал, что друг - он один и навсегда. А где его взять, если ты по пять раз в год меняешь место жительства и вынужден торчать в четырёх стенах: гулять одному в новом районе в шесть лет ещё страшней, чем сидеть дома, а присматривать за ним было не кому. Вот он сидел, слушал радио и разбирал немногочисленные игрушечные грузовики - отцовские подарки.

Когда ему исполнилось восемь, мама привезла его к своей старшей сестре. Та очень жалела маму. Джеймсу нужно было идти в школу, а переезды и недостаток денег этому не способствовали. Тогда мама ему объяснила, что он поживёт у тётки, а она уедет на время, чтобы заработать побольше денег. Сказала, что будет навещать его, просила слушать тётку и её мужа. Сказала, что они их очень любят и хотят помочь. И что их дети, сын, который был вдвое старше Джеймса и дочь - вдвое его младше, будут ему хорошими друзьями. И что у него будет много новых друзей и в школе, много интересных занятий, а ещё любые подарки, которые он захочет, потому что мама нашла работу на фабрике, где ей будут много платить. Фабрика находится далеко, и она сможет приезжать к нему пока раз в месяц. Она говорила это стоя перед ним на коленях и гладила его по лохматой голове. Говорила и вдруг расплакалась. Он впервые видел как его красивая неунывающая мама плачет. Чтобы скрыть слёзы, она обняла маленького Джеймса, но его было не обмануть. От её тихих всхлипов и слёз, которые текли такими потоками, что намочили его рубашку, он сам хотел разреветься. Но вместо этого он только крепко обнимал её и повторял:

– Мама, мамочка, мамулечка...

Это был последний раз, когда он её видел.

На следующий день мамы не стало: автобус, на котором она уехала на ту чёртову фабрику, слетел с трассы в пропасть.

Джеймс молчал три года. Когда он открывал рот, чтобы что-то сказать, оттуда вырывалось какое-то шипение и бульканье. И он прекратил попытки заговорить.

Тётка здорово переживала за него, как и её муж. К нему относились с трогательной заботой, словно к родному сыну - у них была нормальная семья. Повзрослев, Джеймс понял, что в его приёмной семье не то чтобы царила любовь, но обитал мир. Простой бытийный мир.

Тётка преподавала в школе математику. Она была строгой, но доброй, как его мама - они ведь сёстры. Джеймс молчал, и учёба давалась с трудом. Он всё понимал, был способным учеником, но то, что нужно было произносить словами, ему приходилось писать на бумаге. Его хотели перевести в специальную школу, но тётка не позволила - просила дать ему время. Так, кое-как он и учился.

И если предметы ему давались не легко, то в спортивных играх он был на высоте - в школьную футбольную команду он попал с первого дня. Он играл по правилам, сильно, смело, а болтать в игре было лишним. Там он вскоре стал молчаливым лидером по призванию, и вошёл в отдельную школьную касту в одном лице.

После школы он прилежно делал уроки и шёл помогать в автомастерскую тёткиного мужа. Честно говоря, ему очень нравилось, как пахнет в мастерской: мазутом, бензином, железом. Он убирал, подавал инструменты, держал, крутил и изучал, как там всё устроено - в железном нутре машин. Его никто не принуждал, но делать было нечего, тем более машины были ему по душе. Тёткин муж болтать не любил, он работал усердно - от клиентов не было отбоя, и помощь Джеймса приходилась кстати.

Друзей он в школе не завёл. Кому нужен тип, который всегда молчит и держится особняком. Ребята из футбольной команды тянулись к нему, но вне поля Джеймс был замкнут и всегда спешил домой или в автомастерскую.

Джеймс жил в одной комнате с двоюродным братом, к которому часто наведывались друзья. Они притаскивали старую акустическую гитару и пытались на ней бренчать. Джеймс слушал неумелые арпеджио, и его так и подмывало попробовать. Однажды он пришёл со школы - брата дома не оказалось, но оказалась забытая его друзьями гитара. Он украдкой взял её и то, что испытал в первый раз, когда зажал первый в жизни аккорд, подсмотрев, как это делали старшие, ему не забыть никогда. Тогда ему исполнилось десять.

Он всё ещё молчал. Зато играл на старой акустике - ему её отдали за ненадобностью: ребята играли для баловства, пытаясь привлечь внимание школьных подружек. Но заметив сильную тягу к гитаре у младшего товарища - подарили её.

Джеймс взял у преподавателя музыки самоучитель. Он читал, изучал, играл. Потом сами собой полились мелодии и зазвучали риффы - сильные неумолимые риффы - к ним ещё предстояло привыкнуть домашним обитателям.

Сначала его слушателем была шестилетняя сестричка Мари. Её часто оставляли с Джемсом - он за ней присматривал, когда не находился в школе или в автомастерской. Слушать его игру, виртуозную и чистую, несмотря на самообучение и малый срок этого обучения, она напрашивалась сама. Мари брала его за руку, уводила в его комнату, влезала на кровать, садила рядом с собой игрушечного щенка, визжала и хлопала в ладошки:

– Концерт по заявкам зрителей начинается!

Джеймса это вдохновляло безумно. Он так расходился, что придумывал риффы на лету. Приделав верёвку к старой гитаре вместо ремня, вешал гитару на плечо, вставал напротив кровати и бил по струнам что есть мочи. Малютка Мари покатывалась со смеху над его выкрутасами.

В один из таких джем-сейшенов его застигли врасплох тётка с мужем, которые, придя домой, услышали наверху невесть какие громкие звуки, состоящие из воплей прыгающей на кровати Мари и безумных риффов упавшего в исступлении на колени Джеймса. Они стояли и смотрели, пока сет не был окончен. После этого Джеймс получил комбик, не новую, но неплохую электрогитару и ключ от гаража, чтобы не сводить сума домашних громким музицированием.

В гараж заглядывали друзья брата. Он стал местной звездой и учителем для старшего поколения в игре на гитаре. Как-то один из них притащил с собой двенадцатилетнего мальчишку по имени Дейн. Он учился в той же школе, что и Джеймс. Дейн подошёл к нему и заявил, что он хочет играть в его группе. Джеймс опешил - никакой группы не было, Джеймс и не думал. Но Дейн всё болтал и болтал без умолку про своих рок-кумиров, обещал принести их записи и свой барабан.

Джеймсу он не понравился - слишком много говорил, а Джеймс всё ещё не произнёс ни слова, навязывался со своим барабаном, короче говоря, доставал его. Потом Дейн пришёл ещё и ещё раз. Джеймс не знал, как от него отделаться, но сказать ничего не мог. Нарисовать ему на лбу что ли! Но записи, которые приносил Дейн, он слушал - они его завораживали, по радио не часто крутили такую увесистую музыку. И Джеймс решил по чисто деловым соображениям: пусть Дейн приходит, приносит записи, за это он потерпит немного его болтовню и его барабан.