Новый Мир ( № 1 2012)

— А она проезжая?

— Должна быть проезжая. Она ведет наверх, в каменоломни. Раньше там добывали камень. Половина Баку была построена из этого камня…

В это время верхний ярус горы, о котором вел я речь, внезапно стало затягивать туманом. Только потом я догадался, что это были низкие облака: все менялось слишком быстро. Вот туман только еще закурился над темнеющим гребнем горы, а вот уж стек вниз дымящимися клубами, скрадывая не только гребень, но и нагромождения каменных глыб под ним. Все это было очень красиво: едва различимая в тумане серая линия гребня, выступающие из тумана крупные обломки скал и куст осыпанного розоватыми цветами кустарника, который я снял на фоне ближайших к нему влажных, почти черных камней, покрытых серым, чуть голубоватым лишайником. Получилось красиво: горний мир в предчувствии весны…

Внезапно упало несколько капель дождя.

Я не успел даже испугаться, что дождь испортит мне все дело: порыв ветра сорвал присевшее на вершине облако и, скомкав, унес в сторону моря. Вновь стало почти ясно.

— Ну что, поехали? — скорее поманил, нежели спросил я Азера. Надо было успеть до темноты.

Мы спустились от заповедника асфальтовой дорогой и свернули на грунтовку: дорога была вполне набитая, лишь в одном месте машине пришлось немного «поплавать» в свежем выносе глины, но вскоре она вновь прихватила колесами дорогу. Все было в точности так, как рассказал Эмиль: слева было несколько громадных скальных обломков, на которых летом проходили соревнования по скалолазанию, справа… Не помню уже, что было справа, видимо камни, в Гобустане камни везде, они рассыпаны до самого моря, и даже там, на отдельно лежащих камнях, есть знаки и рисунки. И тем не менее я не помню: выходит, неизбежное объяснение с Азером, которое становилось все неотвратимее, тяготило меня. Наконец дорога стала задираться вверх: мы доехали до поворота на серпантин.

— Останови, — сказал я.

— Здесь?

— Да, здесь останови, — твердо сказал я, ничего не объясняя. — И не на дороге, а где-нибудь в сторонке…

Азер остановил машину, сдал назад, на аккуратный коврик зеленой травы у дороги, и огляделся по сторонам, не понимая, что привлекло мое внимание. Я вылез наружу. С площадки, которая, по сути, была крайней северной оконечностью горы Беюк-даш, открывался прекрасный вид как на верхний ярус горы, где невероятными изваяниями чернели упомянутые Эмилем «сумасшедшие камни», так и на открывающуюся перед нами во всю ширь страну вспученностей. Предмет моего вожделения — грязевой вулкан Кягниздаг, пугающе огромный при всей своей скромной высоте (397 м), закрывал весь вид на север. На западе его отроги тянулись до идеального купола другого грязевого вулкана — Турагай, который на этот раз явлен был нам в желтоватом предвечернем свете. Время поджимало.

Я внимательно оглядел склоны вулкана, чтобы понять, как мне подниматься. Вблизи они оказались изрезанными глубокими глинистыми балками, угодив в лабиринт которых я неизбежно потеряю и время и силы, если вообще смогу подняться по скользкой глине. Но вот, впрочем… Почти идеальная, чуть взявшаяся зеленой травкой «спина», которая вела почти от самого подножия вулкана до самой почти вершины. Я два раза говорю «почти», потому что начало этого склона я не мог увидеть раньше, чем спущусь вниз. А наверху… Наверху вулкана все непонятным образом менялось… Издалека я не мог рассмотреть, в чем именно дело, но похоже было, что у вершины все устроено как-то не так, как везде, и мне придется действовать по обстановке. Но ничего. Как сказал Эмиль: час — туда, час — обратно…

— Знаешь, Азер, — сказал я, чувствуя, что во мне много решимости и самое главное — сейчас все быстро выложить ему и пускаться в путь, пока он не принялся меня отговаривать, убеждая, что здесь он за меня отвечает и пустить одного не может… — Сейчас я уйду. На два часа. Я должен сходить на этот вулкан. — Я сделал жест в сторону Кягниздага. — Это грязевой вулкан. Неопасный. Еще вчера я решил сходить на него. Но мы были слишком далеко. Сейчас ты видишь. Это займет не так уж много времени. Не отговаривай меня. Можешь покурить, попить кофе. Можешь лечь поспать. Через два часа я вернусь…

Какое-то мгновение в глазах Азера стоял ужас непонимания. Но уже в следующее мгновение, к моему большому удивлению, он произнес:

— Я пойду с тобой…

— Ты понимаешь, это моя идея, — повторил я. — Ты можешь спокойно оставаться тут.

— Нет, — сказал он с необъяснимой решимостью. — Дай только я переставлю машину.

То есть я хочу, чтобы вы поняли: Азер был шофером. Обычным водилой. Он не был ни моим другом, ни любителем лазать по горам. Что-то авантюрное глубоко сидело в нем, но он не обязан был вместе со мной искать приключения на свою голову. Но он сказал: «Я пойду с тобой». И я сразу почувствовал, что мне стало легче.

Когда он переставил машину, мы стали спускаться меж живописных камней и все того же цветущего белым с розовым кустарника.

— Послушай, — сказал Азер, который не воспринял наше вчерашнее приключение как предупреждение и вновь оказался в любимых легких ботинках, весьма мало подходящих для горных приключений. — Но если мы упремся во что-нибудь такое… Если там, внизу, обрыв — мы не пойдем?

— Давай не принимать необратимых решений, — милостиво согласился я, окрыленный тем, что, как бы то ни было, нас двое. — В случае чего мы просто вернемся назад.

— Вот и хорошо, — сказал Азер и замолчал.

Я прыгал с камня на камень, пытаясь найти тропинку, которая на обратном пути привела бы нас назад к машине. Тропинки не было, но временами мне удавалось обнаружить проходы среди завалов камней, а заодно и запомнить (и сфотографировать) некоторые камни как ориентиры.

— Отара, — вдруг без выражения сказал Азер. — Видишь?

Я посмотрел на гору. Нет, я не видел. Чуть подернутые зеленой травкой склоны. Бурые разрезы балок. Пожалуй, чтобы попасть на выбранную мною «спину», придется сначала войти в ближайшую балку, а потом уже — если Бог даст — выкарабкиваться из нее на склон.

— А где эта отара? — спросил я. — Так далеко я не вижу. Мы будем подниматься вот здесь, по этому склону. А она?

— Идет прямо навстречу нам, как раз по этому склону. Овцы — как белые точки. Видишь?

— Нет, — сказал я.

В это время порыв ветра донес до меня собачий лай.

— Собака, — без выражения констатировал Азер. Потом, послушав, добавил: — Две.

Я похолодел.

Сторожевые псы.

Страшные кавказцы, которым пастухи даже мяса не дают, кормят мучным взваром — называется по-азербайджански «ял», — чтоб не привыкли к крови и не порезали ненароком половину стада и самого хозяина.

Если бы Азер не продолжал спускаться, я бы остановился. А может быть, повернул бы назад. Скрывать нечего: есть породы собак, которых я смертельно боюсь. Туркменские безухие овчарки и кавказцы — полудикие сторожа стад — внушают мне ужас.

В это время мое ухо различило человеческий голос.

— Там люди! — попытался утешить себя я.

— Один человек. Кричит собакам. Видишь собаку?

— Нет.

— Во-он. Белая. Она уже нас заметила.

Не скажу, что все это приободрило меня, но Азер не выказывал ни малейших признаков страха, и я, загипнотизированный его героизмом, следовал за ним.

Мы давно уже спустились со своей горы и теперь действительно, чтобы вылезти на склон, ведущий к вершине, по которому на нас надвигалась отара, вынуждены были войти в глубокую балку с голыми склонами из серой и бурой глины. На ходу Азер подобрал с земли острый камень, взвесил в руке, подобрал другой.