Новый Мир ( № 1 2012)

— Ты тоже возьми.

Я послушно поднял камень, показавшийся мне немного похожим на первобытное рубило.

— Жаль, нету ружья, — сказал я.

— У меня был друг. Он ходил в горах с ружьем, — отозвался Азер. — Когда собака бросилась, он выстрелил. И даже попал. В зубы. Но она все равно достала и порвала ему горло.

Липкое дно балки. Липкие от пота руки, сжимающие камень.

— Если она бросится, — сказал Азер, — закрой рукой горло и подставь ей локоть. И когда она укусит — не вырывай! Иначе порвешь себе вены, я тебя даже до машины не дотащу. Просто бей ей камнем в ухо. Или в нос. Пока она не отвалится. После этого она уже к тебе не подойдет…

— Знаешь, — попросил я, — если что — станем спина к спине. Я боюсь собак. К тому же эти истории… А ты?

— А я почему-то не верю, что мне суждено умереть из-за какой-то собаки, — беспечно сказал Азер. — Что-нибудь другое, но только не это. И собак я не боюсь.

Почему-то эти слова в последний миг поддержали меня.

Почему я написал «в последний миг»? Да потому, что мы прошли по балке до конца и теперь нам надлежало вскарабкаться туда, где нас поджидали псы.

Как мы вскарабкались, я не помню. Помню, что, когда мы очутились на склоне, у нас было время, чтобы несколько раз притопнуть ногами и обить с обуви килограммы навернувшейся на ноги глины. Ну, может, две секунды. А потом появилась она.

Не буду описывать всего, да всего и не упомнишь. На мое счастье, это оказался не дикий кавказец, заросший вонючей шерстью, которую даже волки не могут прокусить — давятся. Пес был меньше и гораздо красивее — густая, но не слишком длинная белая шерсть в рыжих и черных пятнах, упругая грация движений. Он остановился наверху седловинки, посмотрел на нас и без рыка, без лая молча бросился. Мы прижались друг к другу — спина к спине. А дальше началось! Пес кругами носился вокруг нас, осаживая грозным и частым лаем и скаля пасть, обнажал белые, блестящие, как ножи, зубы. Потом он отошел и остановился метрах в двух. Под блестящей, холеной шкурой бугрились молодо играющие мышцы, шерсть на холке то опадала, то снова вставала дыбом. Потом он зарычал и гавкнул на меня, и хотя я не выпустил из руки камень, жуткая слабость неминуемо надвигающейся смерти окатила меня. Задние лапы пса стали нервно отшвыривать назад комья земли.

— Черт, сейчас бросится… — с легким оттенком досады произнес Азер. — Я твой страх спиной чувствую…

Проклятие: она бросится на меня.

Я уже слышал вдалеке голос человека.

Речь шла о том, чтобы выиграть секунду, долю секунды.

И тогда я представил себе ручку школьного реостата и, как на лабораторной работе в классе, немного сдвинул ее, уменьшив напряжение тока в сети моих нервов. Не знаю, как это удалось.

И дальше все стало происходить так же быстро, только в другую сторону — откуда-то появился дед на ишачке: он не спеша трусил в нашу сторону, одетый в какое-то подобие зимнего пальто, короткие резиновые сапоги и шапку-ушанку. Рядом с ним с лаем бежала вторая собака. Здоровая рябая сука с черными отвислыми сосцами.

— Ту не бойтесь, — ободряюще закричал чабан по-русски. — Эту бойтесь… Она — дура!

Не успел он произнести эти слова, как сука обнажила желтые клыки и зарычала, как пантера, всем своим диким и дурным видом давая понять, что она за себя не ручается.

Потом Азер сказал:

— Пожми ему руку. Быстрее, пожми ему руку…

И я затряс красную от холода, жесткую ладонь старика, всем своим видом, всей невероятной мимикой парализованного страхом лица выражая дружество и симпатию, на которые только способен один человек по отношению к другому.

Увидев рукопожатие хозяина с пришельцами, собаки успокоились.

— А какой сейчас месяц? — снова по-русски спросил старик, обнажая простодушную золотую улыбку, в которую, видимо, были вбуханы все заработанные им за жизнь деньги.

— Март, — выдавил из себя я.

— Уже март?

— Да, четвертое марта.

Старик (впрочем, подозреваю, он был не старше меня, просто жизнь на горах вместе с овцами раньше состарила его) покивал головой.

— А водичка у вас нет?

Я вспомнил про свой рюкзак.

— Есть, есть, конечно, есть водичка…

Собаки стали решительно терять к нам интерес и улеглись, положив головы на лапы.

Старик сделал аккуратный, бережный глоток и вернул бутылку мне.

Потом я поснимал его так и этак и в довершение показал ему снимок, который показался мне удачнее других.

— Ай, маладец! — вскрикнул старик и, не слезая с ишачка, обнял меня.

Собаки завиляли хвостами.

А потом они ушли. Вниз. Овцы, собаки — все.

И мы остались одни на склоне.

Дальше никаких опасностей не было. Только глина. Мы карабкались вверх, прилипая к ней, как мухи. Чтобы не увязнуть глубоко, надо было наступать в центр кустика горной полыни или, на худой конец, на жесткие макушки еще не выщипанной овцами пучками растущей травы. К концу часового подъема я был совершенно мокрым внутри своей куртки — к счастью, непроницаемой для ветра. Потом пришлось изменить тактику восхождения, потому что подступы к вершине — это место, куда жидкая глина изливалась из кратера, когда тот переполнялся. И жидкая глина была везде. И приходилось идти вверх по глине, уже не считая килограммов, налипших на ботинки. Но мне все это казалось сущей ерундой по сравнению с собаками. Потому-то я и в кратер вулкана влез, исполненный все той же беспечности освобождения от ужаса. Потом подъем закончился, и под ногами оказалась очень вязкая, идеально серая, с вкраплениями каких-то мелких красных камешков глина, которая нигде под ногами не была до конца твердой. Все это умещалось в идеально правильной окружности диаметром метров в двести. Или сто. Тут, боюсь, память готова подвести меня. Мысль о том, что эта зыбкая поверхность может в один миг разверзнуться и поглотить нас навсегда, почему-то не приходила в голову, несмотря на то что в одной из балок мы видели синеватый след прокатившегося по ней свежего грязевого выброса, который наверняка снес бы все на своем пути, если бы было что сносить. Я первый добрел до странной формы возвышения, напоминающего кусок окаменевшего дерьма в полметра высотой. Внезапно странный звук, похожий на хлопок, и последовавшее за этим журчание достигли моего слуха. Земля у нас под ногами жила. Это нисколько не обескуражило нас: наоборот, мы заинтересованно осмотрели выступ и, обнаружив у его подножия несколько отверстий, долго наблюдали сопящие дыхальца вулкана, из которых иногда доносилось бульканье, а временами с мягким лопающимся звуком на окаменевший конус вылетали ошметья глины.

С вершины Азер позвонил в офис. Кажется, там были удивлены, что мы забрались на вершину грязевого вулкана. Ни одному известному им человеку это до сих пор не приходило в голову (о, они не знали Эмиля!).

— Скажи им, что это нужно, чтобы фотографировать, — сказал я.

Я не врал: открывшийся нам во все стороны пейзаж был прекрасен. Вдалеке виднелся город, уже подсвеченный вечерними огнями. Как на ладони были все горы и долины Гобустана. За Турагаем темнели отроги Лянгабизского хребта: дальние горы, уходящие к подножию Большого Кавказа. Кичикдаг со срезанной вершиной (где мы так и не побывали) смотрел на простиравшееся на восток море — точно посадочная площадка для НЛО. У всего окружающего был какой-то фантастический, неземной вид. Один взгляд на это вызывал в груди непонятный восторг: земля внизу жила, дышала накатами моря, ее спокойный ракушечник и известняк тонкой корой покоился на бурлящем котле земной мантии, о которой так красноречиво напоминал то булькающий, то сопящий о чем-то вулкан. Несколько снимков, сделанных в этот час с этой вершины, — они стоили того, чтобы лезть сюда!

Когда-то, 20 — 30 тысяч лет назад, вид гор и окружающих их долин с журчащими ручейками являл собою иное зрелище: заросли фисташковых деревьев, иволистной груши, граната, непролазные кущи боярышника и можжевельника, дубовые и сосновые рощи… Густые камышовые крепи у моря славились изобилием зверья и птицы, море было неистощимым поставщиком рыбы. Естественно, в этих благословенных местах жили люди. Те самые люди, которые оставили внизу выбитые на камнях петроглифы. Двадцать пять тысяч лет тому назад. Астрономическая цифра. Сейчас азербайджанские ученые, похоже, обременены заданием доказать, что рисунки на камнях еще на десять, на пятнадцать тысяч лет древнее. Но это уже политика. С первых веков человеческой истории Гобустан был одним из постоянно пульсирующих духовных центров человечества и оставил ему в наследство уникальную культуру, где тайна и магия древних росписей неотделима от магии породившего эту культуру ландшафта, которую так явственно, будто кожей, ощущаешь, поднявшись на высоту птичьего полета…

До машины мы добрались в глубоких сумерках.

Нет смысла говорить, устали мы или нет, испачкались ли, промокли и были ли голодны. Во-первых, мы были целы. А во-вторых, достигли такой остроты переживания увиденного, которая была невозможна там, на тропах заповедника…

— А ты не из тех, с кем придется скучать, — сказал Азер, сдирая с себя мокрое от пота белье.

— Извини, старина. Но ты спас меня. Поверь. Один бы я не выдержал этого ада. Но ты… Откуда такая выдержка, Азер? Я кое-что смыслю в людях. Знаю шоферов начальства средней руки. Ты — не шофер.