Новый Мир ( № 7 2004)

Думал, кишка тонка?

Тело сбросило душу,

как скакун седока,

за вздорность, жестокость, чванливость,

за то, что блядь и ханжа,

за то, что любить разучилась…

С девятого этажа.

Поэтому полнота восприятия жизни воплощается у Веры Павловой и в умении воспринимать, открывать себя как сложное единство, не выбирая — “кожа” или “душа”. И хотя тело для нее знаменует высшую целесообразность бытия, в ее стихах не существует противопоставления Евы и Психеи. Чего больше? Ничего не больше. Ведь только когда “посеешь душу — пожнешь любовь”. Душа — это первое, что устремляется навстречу любимому человеку, что мы сразу отдаем ему. А может быть, тело? Что откликается первым на любовь — душа или тело? Поди разберись.

Влюбилась, но не по уши — по пояс.

А выше пояса — сплошная совесть.

Сними ладонь с моей груди, любимый

Моей бессовестною половиной!

И любовь у Павловой — одна из основных форм неуемной жизненной энергии, жажда пережить все многообразие чувств. Все по максимуму: и жизнь, и любовь, и творчество. И “желать меньшего — / самоубийство”. Она верна себе, и в этом ее неопровержимая логика и достоинство.

Кой-кого просила,

что греха таить,

чтобы дал мне силы

больше не просить,

но просила больше:

Дай быть собой.

Но вскрикивала: Боже!

Вместо нет и ой.

Не случайно в стихах Павловой часто появляется образ плывущего против течения. Ведь это очень тяжело — оставаться собой. От этого бывает больно и себе, и окружающим. Но надо. Поэтому “я плыву по-собачьи / против течения слёз”. По-собачьи, потому что как умею, так и плыву. А никто нас не учил, как оставаться собой и что для этого делать. И нечего принимать здесь гордые позы. У Веры Павловой и нет гордых поз и пафосных слов. Ее жизненный принцип “раствориться, / чтобы остаться навек”. Это единственный способ для человека, чтобы “душа сбылась”, и единственный путь для поэта, чтобы его творчество было подлинным.

Любовная ситуация в ее стихах нередко дается зрительно, с обращением по всем пяти чувствам, с подробным описанием телесности. Для нее характерна не недосказанность, а скорее наоборот — стремление сказать именно о том, о чем в стихах до нее не говорилось. Эта новизна проявлена не только на тематическом уровне, но и в лексике, и в строении стиха.

“Фирменный” жанр Павловой — лирическая миниатюра, вернее, даже не жанр, а способ мышления, эстетическая программа. Афористичные высказывания бьют в упор, заставляют вздрагивать, как слова, обращенные лично к тебе или незаконно подсмотренные в чужом дневнике и ожегшие предельной искренностью. Ее принцип точности — это “форма протеста” против оползня жизни, против беспорядка окружающего мира. Ее стихи наполнены конкретными деталями, диалогами, иногда сведены до емкого перечня. Математические термины и знаки, присутствующие в стихах, так и напоминают о возможностях поверить алгеброй гармонию, говорят о попытке жить сердцем, но ценя разум, упорядочивающий мир и постигающий его законы.

Да, стихи Веры Павловой бесконечно искренни и правдивы — но, как она написала в одном из сравнительно ранних стихотворений, если бы в них не было “кокетства, игры, бравады, / лести, неправды, фальши, / жалобы, наглости, злобы, / умствованья, юродства”, в них не было бы “ни слова”. Потому что, снова скажу, это живая, неприкрашенная, доверчиво и отважно подаренная нам жизнь души и тела. Во вселенной, которая называется “Человек”, Вера Павлова открыла новые стороны, новые грани. Ее лирика обнаруживает перед нами всегда неоднозначный, меняющийся и пульсирующий внутренний мир, противоречивое человеческое сердце.

Всё так сложносочиненно.

Всё так сложноподчиненно.

Всё так сложнобессоюзно.

Всё так просто.

Всё так грустно.

Татьяна АЛЕШКА.

Минск.

Литература для детей в зеркале «Мурзилки»

Мурзилка и его друзья… М., “Дрофа-плюс”; Редакция журнала “Мурзилка”, 2003,

192 стр.

Замечено, что в круг детского чтения ребенка могут вовлекаться произведения, которые отец читал в юности, а прадед — будучи уже человеком зрелым, то есть часть “взрослой” литературы со временем становится “детской”. По-видимому, исторически детская литература возникла именно так.

Однако дети не хотят ждать. Им надо держать в руках не только те приключения, какими зачитывались их взрослые прадедушки. Детям интересно узнавать в героях самих себя, своих сверстников. Отсюда — необходимость в литературе, обращенной непосредственно к маленькому читателю. Постепенно такая литература формировалась в разных странах, в том числе и в России, хотя, по мнению Ю. Тынянова, в массе своей (исключения — известны) носила “лилипутский” характер (“пушинки” — “снежинки” — “росинки” — “гномики”…), оставалась нарочито упрощенной. Рядом с великой русской литературой (“Гулливером”) существовали книжки для детворы (“лилипутики”).

Прорыв у нас произошел в начале XX века, когда наитием К. Чуковского потешное копошение “лилипутиков” было превращено в мощный “комический эпос”, захвативший собой не только прямого адресата — ребенка, но и взрослого книгочея, поскольку эпос этот помимо доступного юному сознанию ярко фантазийного, образного начала, помимо энергии новых раскованных ритмов нес в себе понятную лишь взрослым многозначность, крепость словесной ткани, стилистический блеск. Вновь созданную нишу заняли те литераторы, для которых собственное детство не отошло в даль смутных воспоминаний, а жило в ощущениях, в духе, в слове, ведь самое первое, что требуется детскому писателю, — это почувствовать себя маленьким. Игровое, комедийное начало дополнилось серьезным обращением к читающему ребенку, к его переживаниям, мечтам, гражданскому чувству, к той естественной любознательности, что находила разрешение в научно-познавательном слове.

Ныне библиотека детского чтения огромна. Нет числа выпущенным и “перевыпущенным” книгам. Однако еще больше имен и произведений пришло к нам через детскую периодику, а главным периодическим изданием для читателей 6 — 12 лет был и остается журнал “Мурзилка”.

Несмотря на всю забавность словосочетания старейший детский, оно безусловно верно по отношению к “Мурзилке”. Старейший… В этом году журнал отмечает свое 80-летие. Детский… Весь он посвящен детям. Сквозного перечня номеров редакция не ведет, тем не менее число их скоро достигнет тысячи. За 80 лет выход в свет очередного номера не прерывался ни разу. Только во время Великой Отечественной войны да в 90-е годы пришлось выпустить некоторое количество сдвоенных номеров. Удивительно ли, что “Мурзилка” открыл читателям целый сонм авторов? А потому, не претендуя на всю полноту отражения дел в нашей детской литературе, журнал, без сомнения, является ее правдивым зеркалом.

Как же преломляется нынешняя литература для детей в зеркале “Мурзилки”?

Ответ на этот вопрос, очевидно, следует искать в рецензируемой книге, поскольку она является избранным журнальных публикаций, в основном последних десяти лет.

“За оврагами, в которых мерцали сентябрьские дожди, я увидел в поле какие-то столбики.

Прошел немного — столбики обратились в солдатиков.

Они двигались, вертелись, наклонялись к земле.

Я упал на землю и пополз.

В деревне рассказывали, что на овсяном поле бывают журавли, но я их никогда не видел.

Как шеренга солдат, шли они, приближаясь ко мне.

Думаю, со стороны это была неловкая, странная картина — маленький человек ползет по полю, а навстречу ему шагают журавли.

Первым, кто заметил неловкость, был передовой журавль.

Взмахнув крылом, он остановился, замерли на месте его товарищи.