"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

попыток вытащить Роберту Гроппер из ссылки, по крайней мере обеспечить признание за ней особых прав

как за политэмигранткой. Безрезультатно — крах Третьего рейха она встретила там же, где находилась в

конце 1941 г. Так и не добившись ни реабилитации, ни возвращения к партийной работе, Роберта

продолжала активную переписку с единственной точкой, которая связывала ее с привычным, но таким

далеким миром — с миром ее идеалов и ее партии.

Сохранившиеся в архиве Коминтерна письма Роберты Гроппер тех лет — уникальный источник

повседневной истории Сибири в годы войны. Вот только одна выдержка из письма от 4 января 1943 г.: «Я

снова работаю в больнице и получаю 105 рублей в месяц. Что же можно на них купить? Этих денег не

хватает на то, чтобы купить два литра молока, оно здесь стоит 60 рублей за литр. Человеку вроде меня, едва

оправившемуся от тяжелой и продолжительной болезни, нужно дополнительное питание. Паек в 300 грамм

хлеба и несколько картофелин позволяет только не умереть сразу. Не знаю, что будет весной. У меня нет ни

платьев, ни белья, чтобы выменять на них хоть немного продуктов. Я ведь оставила почти все в Москве, а

большая часть была расхищена во время моего пребывания в заключении».

Однако главным в письмах немецкой коммунистки были не сетования на лишения военной поры, а просьбы

вернуть ее к активной политической жизни, использовать ее опыт для построения будущей Германии.

Прекрасно знакомая с ритуалами большевистской партийности, Гроппер грамотно выстраивала стратегию

борьбы за возвращение честного имени, говоря в своих письмах только об интересах дела, лишь изредка

позволяя себе включить в них и личные нотки. 10 января 1946 г. она писала Председателю Верховного Со-

вета СССР Михаилу Калинину: «Немецкая компартия не исключала меня из своих рядов, но, несмотря на

это, моя совесть заставляет меня просить Вас пересмотреть мое дело. Теперь я в России живу 11 лет, оставив

на родине мать и дочь. После освобождения Германии Крас

246

ной Армией я желала бы вернуться на родину и поэтому прошу Вас мне в этом посодействовать».

Изменились и настроения в отделе кадров ИККИ, ставшем после роспуска Коминтерна в 1943 г. частью

огромного аппарата ЦК ВКП(б). С апреля 1945 г. Роберта Гроппер неоднократно включалась в списки

немецких коммунистов, которые планировались к отправке в Германию. Однако непогашенная судимость

неизменно делала свое дело — все то же Особое совещание, теперь уже МГБ, своим решением от 6 ноября

1946 г. оставило немецкую коммунистку в режиме спецпоселения.

В Советском Союзе, как показывает его недолгая история, не было более эфемерных решений, чем решения, считавшиеся окончательными. И это касалось не только глобальных вещей вроде построения коммунизма

или выращивания кукурузы, но и кадровых перемещений отдельных «колесиков и винтиков» системы. В

конечном счете вопрос о судьбе Роберты Гроппер был разрешен не борьбой конкурирующих ведомств, а

ходом глобального исторического процесса. Начиналась «холодная война», составной частью которой была

конфронтация двух Германий. Кадры КПГ — те, кто вернулся из нацистских концлагерей, не попал под

расстрельную статью в годы большого террора и выжил в ГУЛАГе — были буквально наперечет. Теперь уже

было не до рассматривания в микроскоп темных пятнышек политической биографии. В выездных

документах героини нашего очерка появились обтекаемые формулировки: «Освобождена за отсутствием

компрометирующих материалов». Это выглядело почти как оправдание, хотя до официальной реабилитации

человека, не совершившего никаких преступлений, было еще очень далеко.

14 января 1947 г. Роберта Гроппер выехала в Берлин. Вальтер Ульбрихт, отвечавший в руководстве СЕПГ за

кадровые решения, не ошибся в ней. Пережитые испытания не изменили ее убеждений. Характеристики,

которые составлялись в ЦК КПСС на номенклатурных работников из «братских стран социализма», редко

выходили за рамки казенных и ничего не значивших фраз. Однако о руководительнице Демократического

союза женщин Берлина говорилось вполне конкретно: «Тов. Гроппер без желания делится впечатлениями о

Советском Союзе. Одному из функционеров СЕПГ она заявила: "Хотя в СССР ко мне отнеслись

несправедливо, я осталась о нем очень хорошего мнения"».

Подобные оценки явно не украшали ее личное дело, но и не рассматривались как повод для партийного

разбирательства. Нежелание восторгаться прошлым трудно было поставить в вину женщине, которая из 12

лет, прожитых в СССР, 9 провела в тюрьме и ссылке. Она

247

молчала о пережитом, продолжая считать такую позицию своим партийным долгом и служением делу

социализма. Последний, равно как и саму ГДР, Роберте Гроппер довелось пережить ровно на три года.

Вильгельм Керф: ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ

19 июня 1939 г. Генеральный секретарь Коммунистического Интернационала Георгий Димитров, как

обычно, начал свой рабочий день с чтения входящей корреспонденции. Шифротелеграммы от партий,

находившихся на нелегальном положении, перемежались с внешнеполитическими обзорами ТАСС —

Европа неотвратимо катилась ко Второй мировой войне.

В стопке бумаг находилось письмо Отдела кадров ИККИ с необычной просьбой, заставившей руководителя

Коминтерна на минуту отвлечься от текущих событий и погрузиться воспоминания. Димитрова просили

высказать свое мнение «о поведении Вилли Клейста (Керф) на Лейпцигском процессе». Это не было

праздным интересом кадровиков, письмо появилось «в связи с запросом соответствующих организаций» —

аббревиатуру НКВД старались не упоминать всуе даже во внутриведомственной переписке.