Нуль

Воспоминание о выпавшем из окна знакомом заставило Сергея по-новому посмотреть на вещи. Торцевой стороной дом выходил в глухой дворик, и тело, свалившееся сверху, могло пролежать довольно долго, не привлекая ничьего внимания.

Сергей спустился на первый этаж, вышел из подъезда и обошел вокруг дома. На снегу во дворике виднелось лишь несколько цепочек собачьих следов. Ни тела, ни следов падения не было. Он задрал голову. Окно на двенадцатом этаже было темным. Над крышей соседнего дома высилась, излучая волшебное серо-голубое сияние, заиндевевшая Останкинская башня. Небо было чистым. Очень далеко и высоко, помаргивая красным огоньком, среди звезд летел самолет. Думать о смерти не хотелось.

Резко вскинув голову, Сергей ощутил, что в затылке опять заворочалась боль. Он нашарил в кармане зимней куртки конволюту анальгина, выдавил на ладонь две таблетки и проглотил. Минут через пятнадцать станет полегче.

Поднявшись на свой этаж, Сергей увидел, что Коля сидит на корточках перед соседской дверью и перебирает разложенные на полу железки. Там было несколько обрезков толстой проволоки, прут с шариком на конце, выдернутый из сливного бачка, скоба от приза по научной фантастике, полученного Сергеем много лет назад, – она символизировала орбиту вокруг земного шара, – направляющая от старого фильмопроектора и еще несколько загогулин, происхождения которых Сергей не смог вспомнить.

Призовую скобу Сергей забраковал сразу – хотя увлечение фантастикой дело прошлого, но портить приз все же не годится, пусть себе стоит на шкафу, могильный памятник былой литературной страсти. После долгих экспериментов стало ясно, что лучше всего для борьбы с задвижкой годится деталь фильмопроектора. Она была из мягкого металла и достаточно длинная.

Сергей осторожно заглянул в свою квартиру. Катя с Леной сидели на кухне и тихо беседовали. Костик с Ниночкой смотрели в комнате американскую комедию «За бортом». Точнее, смотрел один Костик – как он сообщил, в двадцатый раз. Нина сидела в кресле, глаза ее были закрыты. По щекам змеились мокрые полоски. Сергей сбросил куртку, повесил ее в стенной шкаф и вернулся на площадку.

Металлическую направляющую от фильмопроектора пришлось по-разному изгибать раз десять. Наконец она точно вошла в щель и уперлась в ручку задвижки – во всяком случае, хотелось верить, что именно в ручку, а не куда-нибудь еще. После двадцати минут сопения – Коля и Сергей сопели попеременно, выхватывая друг у друга загогулину и шерудя ею в щели, – раздался долгожданный щелчок. Дверь тихо отворилась.

Сергей мгновенно вспотел. Оглянулся на дверь своей квартиры – в проеме никого не было. Головная боль резким ударом в затылок напомнила о себе. Слегка придержав сына, он первым вошел в соседскую квартиру.

Неприятный запах Сергей отметил сразу, хотя и не смог осознать, с чем он ассоциируется. Тяжелый, скользкий, стелющийся запах, чуть-чуть отдающий псиной и мокрым песком.

В прихожей – никого. В комнате – тоже, телевизор по-прежнему включен, идет какой-то фильм – кажется, американский.

Сергей заглянул на кухню. И замер. За столом спокойно сидел Василий, свесив голову на грудь и положив на стол руку с пистолетом (ТТ, отметил про себя Сергей, интересно откуда?). В правом виске его была заботливая дырочка. Стена за Василием была в брызгах и потеках крови.

Из-за плеча Сергея кухню разглядывал Коля.

– Назад, – тихо сказал Сергей. – Ничего не трогать.

Коля словно не услышал отца. Он на цыпочках вошел в кухню и приблизился к трупу. Сергей подумал, что сын, которому еще не исполнилось двадцати (в армии он не служил, учился и работал в одном и том же институте и вообще вел тихую, скромную жизнь), скорее всего никогда в жизни не видел убитых людей, тем более самоубийц, и сейчас ему может стать плохо.

Как всегда, он недооценил сына. Любой человек, смотрящий за неделю не менее трех триллеров, к двадцати годам набирает зрительский опыт, измеряемый тысячами смертей. Конечно, все они клюквенные, и экранная смерть уже на раннем этапе этого опыта неизбежно приобретает театральный оттенок, но в таком случае и реальная смерть становится сценической. Единственное, от чего Коля мог упасть в обморок, – это от вида крови, однако гемофобией он не страдал, поэтому лицо его осталось спокойным.

– Смотри и запоминай, – сказал Сергей. – Смерть – самое отвратительное, что существует в природе. Человек не должен насильственно расставаться с жизнью. Даже если он считает себя вправе распоряжаться собственной судьбой.

– Будешь звонить в милицию? – поинтересовался Коля, сделав вид, что пропустил слова отца мимо ушей.

– Нет, в Мосгаз, – буркнул Сергей. – Это надо уметь – задавать самые идиотские вопросы в самые неподходящие моменты.

Он вышел на лестничную площадку и столкнулся с Леной и Ниночкой. Выражение лица Лены надолго врезалось ему в память. Сергея поразило, что на губах соседки застыла улыбка. Это была сумасшедшая, дикая улыбка – слабая и заискивающая, недоверчивая, обреченная, смесь ужаса и надежды, причем если надежда тащила верхнюю дрожащую губу вверх, то ужас оттягивал уголки рта вниз, и при этом знание, что произошло нечто непоправимое, каменной коркой сковывало лицо, – получалась чудовищная маска, тем более страшная, что зрачки были невообразимо большие, сажевые, с непонятными искрами на дне глаз.

Сергей тут же забыл, что хотел как-то подготовить Лену, сказать что-нибудь глупо-успокоительное, соврать, приобнять за плечи, отвести от двери, учесть, что рядом стоит пятнадцатилетняя дочь, белая как луна, сделать вид, что в трех метрах от них – не смерть, нет, вовсе не смерть, а болезнь, тяжелая, может быть страшная, но болезнь, произнести слова о смерти потом, через минуту, через три, через пять, но не сразу, не с места в карьер…

Получилось – именно с места в карьер.

– Не ходите туда, – вырвалось у него. – Это самоубийство.

Дальше начался хаос. Вопль Лены, вопль Нины, слезы, тут же сухие глаза, снова слезы, крики «Пусти меня!», «Мама, не ходи!», «Не верю!», «Гад! Что же ОН с нами сделал!», «Папочка!», «За что?!», капанье валокордина, «Где у нас тазепам?», опять вопли, дрожь, дрожь, дрожь, крупная дрожь била Лену, мелкая дрожь у Ниночки, дрожь в ногах Сергея, дрожащие руки Кати с пузырьком валокордина, дрожащий взгляд Коли, дрожащие щеки Костика, и бессмысленное бормотание невыключенных телевизоров в двух квартирах, двери которых до сих пор смотрели друг на друга спокойно и благожелательно, а теперь будут смотреть с бесконечно разными выражениями – с одной стороны лад и достаток, с другой – ужас, мрак, пустота, безденежье, отчаянье…

Сергей вызвал милицию. Патруль приехал на удивление быстро – через пять минут. Два молодых парня в кожаной с мехом форме деловито вошли в кухню, осмотрели труп, тут же позвонили куда-то (причем, чтобы не оставлять лишних отпечатков на телефоне Василия, попросили разрешения воспользоваться телефоном Сергея), кого надо вызвали, потом один ненадолго исчез, а второй, вытащив разграфленные листы бумаги, принялся снимать показания со свидетелей и членов семьи.

Тут-то Сергей и узнал, что его сосед был не только и не столько коммерсантом. То есть фирма у Василия имелась (у кого из сильных мира сего нет своей фирмы?), и он там числился то ли директором, то ли вице-президентом, но в то же время, а может быть в первую очередь, играл какую-то немаловажную роль в политике, работал в группе поддержки одного из кандидатов в президенты, занимал некий пост в мэрии и при этом – что Сергея удивило больше всего, ибо в своем издательском деле он слыл профессионалом и знал огромное количество людей, – владел небольшим издательством: факт, никем из коллег Сергея не отмеченный.

Понятно, что в такой ситуации одними патрульными не обошлось. Приехала следственная бригада, человек пять или шесть, щелкали фотоаппаратом, ходили по комнатам, бесконечно звонили куда-то из квартиры Сергея, задавали множество вопросов, шумели, обсуждая факт самоубийства, интересовались, откуда у покойного боевое оружие (жена, точнее, уже вдова, клялась, что видит пистолет впервые в жизни), искали пулю, не нашли, долго исследовали выбоину на стене – пуля, пройдя сквозь голову, ударила в стену, но там не застряла, а, отрикошетив, куда-то исчезла, – перебирали одежду Василия, рассматривали документы, ворошили его бумажник, почему-то оказавшийся на полу в дальней комнате, зафиксировали, что в бумажнике денег нет, а есть только два пропуска в разные банки и несколько старых товарных чеков. И так далее.