Няня по контракту

— Ну почему же? — самообладание у Ленки на высший балл. — Просто мне не понравилось, в каких условиях они обитают, и кто рядом с ними находится. Сумасшедшая бабка и Анька, которая точно не няня — не то окружение, где должны расти мои сыновья.

— Это моя семья, — произнёс весомо, хотя понимаю: до неё всё равно не дойдёт.

— Семья?! — вскидывается она. — И когда это прислуга стала семьёй?

— А откуда ты, заявившаяся ни с того ни с сего, знаешь, кто член семьи, а кто прислуга? — вглядываюсь в её лицо. — Только не надо мне лапшу на уши вешать, что у Ани на лбу написано, кто она в моём доме.

Я вижу, как она мешкает, чтобы подобрать правильный ответ. У неё его нет. Это прокол. И поэтому я додавливаю, пока она не нагородила лжи:

— Кто надоумил тебя прийти сегодня? Кто подтолкнул? Зачем тебе понадобилось устраивать кордебалет? Я ведь всё равно узнаю, Лен. Так что давай, правду и ничего, кроме правды. И учти: сегодня у меня не статус задроченного неудачника. Я ж на тебя всю свору своих людей спущу. От тебя мокрого места не оставят, поэтому повинная с чистосердечным признанием значительно облегчат твою жизнь.

— Ты идиот, Иванов, — идёт бывшая в атаку. — Греешь эту змею на своей груди. Что, думаешь, время вспять? Аня всё та же? У неё, между прочим, мужик есть. На что ты надеешься? Или это она надеется, что, вспомнив былое, окрутит тебя и поимеет все блага? Вишь, наглая, к детям присосалась, знает, на какие педали давить! А ты рад стараться! Уши развесил, всё остальное — тоже, и мечтаешь о доброй святой, что полюбит тебя всей душой? Ну, за такие деньги, можно, конечно, что угодно изобразить.

Она ещё что-то там рассказывала. Грязь лила. Но я уже всё понял.

— Всё дело только в этом? — перебиваю я её. — В деньгах?

Ленка смотрит на меня, как на убогого.

— Это один из факторов мужской привлекательности. И если кто-то будет заливать, что любит тебя за прекрасную душу и готов по простоте душевной возиться с твоими детьми за просто так, не верь. Вот где ложь. Но, насколько я знаю, она и не просто так с тобой, правда? Ты ж ей хорошо платишь. И она прекрасно понимает, что поимеет гораздо больше, если правильно сыграет на том инструменте, что у тебя в штанах.

Меня затошнило. В прямом смысле. Будто я отравился или беременный. Не знаю, как оно у женщин происходит, но я был на двести процентов уверен, что меня тошнит сейчас именно так — накрыло с головой, хоть выбегай. Но я себя пересилил.

— Значит так, — проводил я глазами официанта, что поставил перед бывшей кофе и пирожные. Всё, как она любит. — Не лезь в мою жизнь. Ни в обуви, ни босиком, ни с благими намерениями. Никак. Услышала? Любое твоё поползновение — и я найду веские доводы, которые навсегда отобьют у тебя охоту делать прыжки в нашу с детьми сторону. И я тоже тебя услышал, Алёна. Денег не дам. Чтобы у тебя не было повода любить меня ни корыстно, ни бескорыстно. А попробуешь пикнуть, перекрою все каналы. Подпалю тебе хвост. И тебя как драную кошку вышвырнут отовсюду. У тебя ведь кое-что намечается, правда? Большая бескорыстная любовь, полагаю? К кошельку, не к мужчине — уверен.

— Ах, ты… — зашипела Ленка, сжимая в руках чайную ложечку. Будь это нож, уже б в меня воткнула от злости.

— И маленький совет, — сказал я, поднимаясь: — Не рожай детей, Лен. Вообще. Ни для себя, ни для пользы дела. У тебя калькулятор вместо сердца. Детям там места не находится. Есть одна вещь, которую я бы оплатил для тебя с превеликим удовольствием: операцию по кастрации. Или как там она у вас называется?

Она не выдержала. Швырнула в меня пирожным. Я увернулся и ушёл. У меня там дети, считай, сами. Кристина — это хорошо. Но она не Анька. Разрисуют её ещё под хохлому или кота на неё натравят. Буду потом выслушивать стенания год, не меньше.

Так что я домой спешил. Но пока ехал, несколько очень важных звонков сделал. По поводу бывшей. На всякий случай. Чтобы она понимала: я не шучу и держу руку на пульсе. Не дам ей больше к нам приближаться. Да она и сама не захочет, я в этом уверен на все тысячу процентов.

53.

Анна

Иванов привычно ввалился ко мне ночью. Я почему-то думала, что он возьмёт паузу. Бесконечно усталый, глаза красные, щетина на щеках. Но такой дорогой и желанный. Мой Димка.

— Впустишь? — кривит губы он в улыбке. — Или порадуем твою соседку?

Ему явно доставляет удовольствие дразнить старушку. Она снова маячит в дверях — я вижу, как выглядывает в щёлку, наблюдает. Гордо несёт свой пост номер один.

Конечно, я его впущу. Хотя для смеха можно и поломаться. Но он такой измученный…

Иванов с поцелуями на меня не набрасывается, а идёт в кухню. А я с ужасом думаю, что у меня пустой холодильник. Наверное, даже макарон нет. Да вообще ничего нет!

— Кофе и поговорим?

Он падает на стул, приваливается плечом к стене.

Кофе у меня есть, к счастью.

Пока я вожусь у плиты, Димка молчит. Смотрит в пустоту или на меня — не знаю, стою спиной, и оборачиваться пока не хочется. Я до сих пор в себя не пришла от некоторых фактов, что всплыли сегодня.

— Тина на два года меня старше. Всего. Тётка, — крутит головой Иванов, как только я ставлю перед ним чашку с кофе. — Бабуля родила её поздно, как ты понимаешь. У неё… не совсем простая жизнь была, у баб Тони нашей. Она мужа рано потеряла, осталась одна с ребёнком на руках — матерью моей. А потом — поздняя любовь, все дела… Мама замуж выходила, когда у бабули вспыхнула неземная страсть. Кристинин отец был намного моложе. Слухов и пересудов было — завались. Мама говорит, всё сплетничали и ждали, когда же он её бросит. А жизнь, видишь, штука сложная. Он погиб незадолго до рождения Кристины. Нелепая случайность.

Димка шумно выдохнул и потянулся за кофе. Глоток, ещё один, словно ему необходима подпитка и поддержка. Я молчу. Как ни крути, мне важна эта история, хотя я ещё толком не понимаю, к чему он ведёт.

— Мы с Крис росли вместе. Мама с отцом работали, поэтому бабушка — очень важный в моей жизни человек. Помогала, воспитывала, вкладывала душу. Вот только Кристина… Не знаю, откуда это в ней. Она всю жизнь стеснялась свою мать. Особенно, когда в школу пошла. У всех мамы молодые, а у неё — старая. Может, её дразнили — не знаю. В детстве я в такие тонкости не вдавался. Самый большой надлом произошёл, когда она подростком стала. Ну, сложный период. Истерики. Какие-то явно надуманные страсти. Но с той поры Крис словно застыла и категорически не желала взрослеть. Она стыдилась, понимаешь? Всячески избегала объяснять и рассказывать, что бабуля — её мать. Она всем лгала, что мы брат и сестра. С того всё и повелось. А позже она запретила вообще говорить, что мы родственники.

— Поэтому ты ничего мне не рассказал, — киваю, но всё равно внутри скребутся кошки. Целая стая диких обидчивых кошек.

— Мы привыкли. Оберегать её, нянчиться, потакать. Я, наверное, сейчас страшную вещь скажу. Бабушка сама просила поддерживать её ложь. Если ей так легче.

— Ну почему? — качаю головой, но глаз не поднимаю. Так проще думать. — Как раз понятно и не страшно. Она мать. Какая мать не поступится собой ради ребёнка? Лишь бы тот бы счастлив?

— Ну, как оказалось, матери бывают разные, — в голосе у Иванова железо прорезается. Это он сейчас явно об Алёне. — А наша ба, да, именно такой была. Всем ради Тинки жертвовала. А та… всё дальше и дальше уходила. Мы с ней намучились в своё время. Трудный подросток. Из крайностей в крайности. Рано во взрослую жизнь выпорхнула. Удивительно, что ей удалось всё выровнять. Она даже в институт поступила, пусть и не сразу. И только мы думали, что всё устаканилось, как у Крис — очередной кризис. Влюбилась без памяти. Уже вроде и не маленькая была, но трясло её невероятно. А потом выяснилось, что она беременная. Крис не собиралась рожать ребёнка. Хотела сделать аборт. Я ей не дал. Уговорил рожать. Но она ж упрямая. Не сразу ей далось правильное решение.