О чем поет вереск

Идти вперед, безотчетно повинуясь чувству долга, не дал Алан, перехватив Мидира поперек груди, делясь силой. Черная волчья макушка возле плеча напомнила о брате, о Джареде, и усталость отступила. Мидир сам бы не сказал — отчего.

Алан недовольно заворчал, удерживая за плечи. Потом развернул туда, где механесов было поменьше.

— Мой король! Туда! Нужно опустить забрало! А лучше — восстановить силы! Мой король!

Отвечать Алану не хотелось: так было бы лучше для Мидира. А вот для сражающихся за него волков — вряд ли.

Мидир опустил забрало, отстранил начальника замковой стражи и двинулся дальше, хоть и медленно. Он будто продирался через патоку, преодолевая сопротивление отдельного измерения мира: пространства, магии или времени. На задворках сознания зашевелилось какое-то воспоминание, неясное, неоформленное — а потому бесполезное.

Алан вздыхал тревожно, но под руку не лез, обнажив одноручный меч и прикрывая короля щитом. Ударил ближайшего мага-галата силой, лишая сознания, тот упал, теряя части коричневого доспеха, и волчий король отрешенно порадовался тому, что Алан для своего возраста неплохо овладел магией. Сразу около пяти синих механесов застыло безвольно, им тут же снесли головы противники в черной броне.

Друиды даже придумать своего не смогли: просто скопировали то, что когда-то создал он больше из шалости, чем для практической пользы. Джаред был прав, когда говорил: друиды используют как слабость врагов, так и силу.

Механических воинов в нынешнем состоянии стоило только обходить. Завладеть их сознанием Мидир сейчас не мог, и сил недоставало, чтобы встретить и отразить удар каменной туши весом с колонну северной, самой широкой галереи. Впрочем, волчий король стал во много раз опаснее для вражеских магов: они его не чуяли, а он их — прекрасно. Мидир оставался ши, воином и королем. Никакая магия не заменит многовековой опыт, и оглушать зазнавшихся верхних выходило очень даже неплохо.

Он развернулся и нанес удар плашмя по шлему очередного людского мага, попытавшегося перехватить управление лежащим механесом. Ввязываться в серьезный бой не хотелось, однако что-то тянуло Мидира дальше, к штандартам.

Очередной увлеченно колдующий галат вскрикнул от удивления и не глядя выставил руку, собираясь оттолкнуть Мидира чистой магией. Вскрикнул еще более удивленно: сквозь кисть, перехваченную волчьим королем, сила больше не проходила.

Галат в ужасе поднял голову, оценил рост и стать, яркие желтые огни в прорезях волчьей королевской маски… И, полностью лишенный магии, побледнел и расширил глаза.

Мидир ощерился: его узнали! И он, по представлению перепугавшегося до смерти молодца, просто обязан был разорвать беззащитную жертву в кровавые клочья! Похоже, магии галатов учили весьма умеренно, вероятно, забирая себе большую часть проявлявшихся сил. А самое главное, опустошенный миром теней, Мидир съедал магию, как мир теней съедает души.

В своем испуге юный недомаг был прав. Если бы Мидир вернулся без души Этайн, намертво зажатой в его руке… Если бы он не опасался более навредить ее бесценной хрупкой жизни, то, одержимый черной местью, воззвал бы к первичным материям — и стер с лица земли Нижнего всех смертных, сдвинув время этак на столетие. Даже если бы это стоило ему разума: мир Нижнего всегда отвечал на подобное — подобным.

Однако подобное действие слишком походило бы на Джаретта Великолепного, который никогда не руководствовался понятиями добра и зла, используя лишь «правильно» и «неправильно»: Словом, им же писанным. Что когда-то давно так печалило Синни и не нравилось самому Мидиру.

Волчий король привычно отбросил ненужные мысли, приказал Алану следовать на расстоянии и двинулся к лагерю верхних, гася чужую магию, как свечу.

Силы потихоньку прибывали. Другое дело, что невероятная мощь людских магов была для Мидира только каплей живительной влаги.

Люди падали, невредимые, но лишенные магии. Удлиняющиеся тени разливались между бугрящимися спинами поверженных механесов, скрадывали лица и тела галатов, оставляя на виду одни доспехи.

Тревога вновь подняла голову. Что-то определенно было не так.

Мидир не чуял Мэллина, не видел его необычную ярко-лимонную ауру. Да что же случилось за эти несколько часов?

Мидир рвался вперед, к штандартам, быстрее и быстрее.

Стали проглядывать первые звезды. Ночь — время волков, и механесы в черном с удвоенной силой ринулись на синих, когда низкий, протяжный звук ударил по ушам. Далеко и сердито запели трубы. Галаты замерли. Трубы затянули еще настойчивее, мелькнул наконец штандарт Эохайда. Король трубил отход войскам, словно не он отдавал команду атаковать, но разбираться в интригах верхних и хитростях друидов Мидиру не хотелось.

Галаты начали возвращаться.

Мидир понял, что ему показалось неправильным: действующих механесов после его утреннего удара должно было быть меньше. Гораздо меньше! В их тенях отчетливо проступала аура Благого мира, словно друиды, вложили души виверн и троллей. Последнее, отчаянное действо, возможное лишь однократно… Видимо, сил у друидов почти не осталось. Впрочем, у Мидира тоже. И он все еще не мог понять ни где Джаред, ни где Мэллин.

— Мой король! — за спиной, как по волшебству, образовался советник. Он был мрачен и дышал тяжело, словно вручную разбирал тела поверженных механесов.

Мидир медленно, с натугой повернулся. Сейчас, после битвы, не проигранной, но и не выигранной, тревога заполыхала в груди степным пожаром.

Думалось с трудом. Джаред жив — это уже хорошо. Джаред взволнован! Это очень плохо.

Мир замер на миг — и разбился вновь. Второй раз за этот невыносимо долгий день.

— Что случилось! — прихватил Мидир его за плечо. — Говори!

— Мой принц, ваш брат… — Мидиру больше не требовалось слов.

Король волков огляделся и еле сдержал дрожь.

Следы магической битвы, поверженные механесы, сбитые с ши и людей доспехи, разве что не хватало живых теней и воронья — как во сне. Во сне, больше похожем на кошмар.

— Он пал, мой король, — слова Джареда тупыми лезвиями вонзились в спину отвернувшегося Мидира. — Стойте-стойте, мой король! Не нужно вам, он… его…

Волчий король отмахнулся. Он знал, где искать брата. И не мог перестать надеяться, несмотря ни на что.

— Мой король! — Джаред спешил по пятам.

Неудивительно, несущественно.

— Не пускайте его! — скомандовал Джаред волкам подле штандарта.

Мидир увидел, как на лежащего ши в знакомых сапогах, набрасывают флаг. Не для тепла — скрывая избитое лицо и мертвое тело.

Король рванулся вперед, сшибая едва успевших оглянуться воинов, приземлился на колени, поспешно стянул ткань с лица лежащего.

Солнце скрылось, но Мидиру все видно было и в сумерках.

Брат.

Кожа отливала холодноватой синевой, кровавая струйка засыхала возле уголка рта, черные вихры на виске слиплись от крови, грудь в разбитой кольчуге… Не было ни следа тонкой нити, связывающей тело с душой.