О чем поет вереск

Сколько раз он сам собирался сказать ей об этом, столько же раз находил убедительные причины смолчать.

— Я беременна!.. Мое сердце, скажи слово, и я уйду. — Этайн делает шаг вперед и становится прямо напротив Мидира в ожидании ответа.

— Я очень счастлив, моя любовь, — Мидир подхватывает её локотки ладонями, оглаживает плечи, поднимаясь к шее.

Сила кипит, и мысли Этайн видятся облаком. Нетерпение. Тревога. Страх за него. Радость. Волнение: «А вдруг мы все умрем, а он так и не узнает»…

Волчий король улыбается, забывая обо всем. Отстраняется на миг от битвы.

Вот только битва от Мидира не отстраняется, приникает с особой страстью, словно отвергнутая ревнивая женщина.

— А теперь уходи, — поспешно прощается Мидир с любимой.

Но что-то толкает Этайн вперед, и она порывисто обнимает Мидира с отчаянным криком:

— Нет!

— Что нет? Почему нет?

Понимание приходит не сразу — когда Этайн распахивает глаза, а окровавленный наконечник уродливым железом выскакивает из ее груди.

Шальная стрела прилетела, пробив защитный купол, неуязвимый для любой магии.

— Человечка! — с мольбой в голосе зовет Мэллин.

Брат рядом, но звук доносится из невероятного далека, из того счастливого мира, который вот-вот исчезнет навсегда.

Этайн, подхваченная под спину, слабеет с каждой секундой. И все равно продолжает смотреть. Сознание схватывает несущественные мелочи, впечатывая в память: как глаза Этайн становятся совсем прозрачными и безмерно удивленными, как белеет кожа, как никнет голова.

— Прос… ти… — склоняясь, шепчет Этайн камням пола, и Мидир видит: оперенное древко торчит из ее спины… Густая темная кровь пачкает золотисто-рыжие волосы, ползет по серебристому блио, растекается полукругом на камнях башни. Вместе с ней вытекает жизнь Этайн.

В глазах чернеет. Нет времени даже на вой. Он сворачивается в груди, сжимая обезумевшее сердце.

Рядом шум — Джаред и Мэллин — счет идет на мгновения, лихо отнятые им у человеческих магов, но Мидир видит только жену. Жужжат злыми осами слова Эохайда: «Друиды сказали: ты убьешь ее!»

Как бы не так!

Мидир, задыхаясь от муки, вкладывает всего себя, пробуждая мощь древнего бога. Мир со скрежетом ломается и складывается заново. Есть! Древко истлевает дымом, острие рвется в ладонь. Мидир сжимает его, в пыль изводя металл. Рана затягивается на глазах, но…

— Она не дышит, мой король, — шепчет советник.

— Сердце не бьется, — всхлипывает Мэллин, держа руку Этайн, размазывая по лицу ее кровь и свои слезы. — Ну почему, Мидир? Почему?!

— Стрела — на отнятие жизни, а Этайн всего лишь человек. Мне жаль, но ее уже не вернуть.

Правда… Правда. Прав-да! Словно капли клепсидры, что отсчитывают жизнь без Этайн.

Джаред всегда говорит правду.

А Мидир часто отвечает ему «нет».

— Джаред, — сквозь зубы выплевывает Мидир. — По-мо-ги. Мне. Умереть.

— Мой король, при всей вашей любви, королева — человек! Мы даже не знаем, попала ли в мир теней ее душа!

Джаред разворачивается к полю боя. Вдалеке и вблизи что-то гремит и грохочет, и Мидир понимает: это не кровь шумит в ушах.

По старому камню — лязг сапог. Гонец. Волчара, совсем еще молодой, вон как тянется в струнку.

— Мой король, галаты! С левого фланга…

Голос гонца непроизвольно рвется. Дрожит, словно нить. Нить души Этайн. Мидир чувствует ее — еще четко, но с каждым вздохом — слабее.

— Галаты не уходят, — прокашлявшись, продолжает гонец. — Держат строй, несмотря ни на что.

— На горизонте, о старые боги, опять движение! — говорит советник то, что уже ощущает волчий король. — Первые ряды лежат. Верхние даже не уносят раненых магов! У нас вторая волна. Друиды подняли всех. Кто-то из нас должен управлять механесами!

Кто-то… Сердце глухо бухнуло в грудь. Понятно кто. Во главе войска должен быть ши королевской крови.

Тонкая красная нить… Жизнь Эйтан по-прежнему перед глазами. Дрожит, переливается…

Мидир чует движение, чует скрытую и открытую силу, готовую выплеснуться и сожрать волков, слизать даже саму память о Черном замке.

Вдали — гром. Слева от бастионов.

Нет, не гром, друиды готовят новую пакость. Этайн, продержись!

Красная нить все тоньше. Вот-вот оборвется. Взвыть бы по-волчьи, отчаянно. Выплеснуть боль.

— Постоять под стягом и я смогу! — рычит Мэллин в лицо королю. Рычит? Да он почти молит. — Я справлюсь! Я управлял механесами! — голос брата срывается. Теплый, живой. Даже нить жизни Этайн словно бы крепнет. — Верь мне! Спаси человечку! Кроме тебя, ее не вытащит никто!

— Он сможет, Мидир, — подтверждает советник. Все ссоры забыты.

— Добро, — решает король.

Лицо брата сияет, он разворачивается и летит по лестнице вниз.

— Джаред! — приказывает Мидир. — Давай!

Узкая прохладная рука опускается на грудь, ледяные иглы пронзают сердце. Оно замедляет удары, вдох рвет горло…

Тело бьется в судорогах.

Не удержать падение. Все ниже и ниже, быстрее и быстрее, через все этажи Черного замка, через камни и воздух, землю и корни…

В иной мир, где нет ничего. Не должно быть ничего — свою боль Мидир принес с собой. И напрасно, это мешает. Как напрасно открывать и закрывать глаза, бессмысленное действие. Как ни сильно нетерпение, остается только ждать.

Наконец привычное мельтешение точек перехода сменяется сонмом огоньков в черной мгле без конца и края.

Холод хватает за ноги и руки, Мидир поспешно поднимается. Огоньки с черной сердцевиной, словно комары на болотах неблагих, тут же набегают, откусывают кожу по крупицам, забирают силу. Светлые — чистые души — отгоняют их, давая время пришедшему. Но и те и другие льнут, шепчут, пытаясь вызнать, понять, как там близкие?

Мидир, отмахиваясь от надоед, идет, всматриваясь в бархатную тьму. Она то приближается, то удаляется. Алые, золотые, синие, зеленые огни мерцают в ней драгоценными камнями… Но перламутровой души Этайн не видно. Куда унеслась вспугнутой птицей?