О чем поет вереск
Шрифт:
Отчаяние душит, лишает надежды, делает мрак вокруг еще более непроглядным. Мидир шагает и шагает, кажется, целую вечность. Тысячелетия проходят над ним за один вздох, миры крушатся и создаются вновь…
Еще один шаг — и вновь ничего. Под ногами хлюпает вода, предупреждая о близости реки.
Этайн не должна, не должна была так далеко упасть! Души всех цветов радуги — только нет нежного перламутра.
А время уходит быстро. Очень быстро.
Мидир зябко вздрагивает, от него забирают не тепло — саму жизнь. Джаред что-то тревожно бормочет над ухом в том мире, которому еще немного
Куда? В Черный замок, к мертвой Этайн? К Этайн, закрывшей его собой?..
Мидир упрямо идет вперед, хотя передвигать ноги становится все тяжелее и тяжелее. Даже голову поворачивать трудно. Цвета сливаются, все огоньки видятся одинаковыми в темноте, что чернее любой ночи. Дальние очертания холмов, опоясанные рекой, в которую не войти живому…
Мидир трет веки, вглядывается в бархатный мрак, пронизанный душами.
Той, родной, среди них нет.
Ни позвать, ни поговорить. Почему он так мало говорил с ней? Почему так мало говорил о своей любви?
Черная пустота скалится, дышит со всех сторон, шевелится, тянется кошмарами самых страшных снов. Есть ли Нижний? Есть ли Этайн? Воспоминания разлетаются по миру, размазываются, исчезают. Не морок ли вся его память? Или он уже умер и давно блуждает во мраке бесконечного поиска?
Мидир, теряя равновесие, валится наземь. Ударяется коленом, разламывая черный лед. Это больно, и это радует.
Пока есть боль, есть жизнь.
Пытается встать — не выходит: мешает один из пыльных огней. Пыльные опасны. Их сердцевина начала затухать еще при жизни. Они злы и быстро меркнут, и стараются потушить других.
Мидир идет дальше.
«Этайн, ты же так хотела, чтобы мы старились вместе! И умерли в один день».
Тишина оглушает. Тишина обгрызает мясо с костей, сдирает мысли — глупые ненужные мысли! — напрасные заботы, ложные намерения.
«Я обманул тебя вначале и не смог защитить потом. Но хоть что-то выполню из обещанного».
Невозможно вздохнуть. В мире теней нет воздуха. Глаза закрываются окончательно.
Осталось последнее.
Умереть в один день…
Но, может, Джаред вытянет Этайн? Надо только приманить все огни.
Мидир опять делает то, что запрещено. Чего не делал никто и никогда. Мерцает мысль о том, что власть он брату не передал… Но есть Джаред, он поможет.
Руки движутся невыносимо медленно, вытаскивая несуществующий клинок. Еще более медленно, как в тягучей воде, Мидир режет вены на правой руке, где виден старый драконий след. Мир взрывается багрово-черным фейерверком. Вспыхивают огоньки, принимая жертву… И кидаются к Мидиру.
Все. Теперь точно все. Рука немеет, вслед за ней — все тело.
Чернота. Тишина. Покой.
Но что-то мешает и тревожит, и дергает, как младший за штанину в детстве или Джаред за рукав. Тянет наверх. Кто-то очень не хочет, чтобы он оставался здесь, в вечном мраке и холоде. Глупость какая, тут вовсе не холодно! Мидир приоткрывает веки. Перед глазами — перламутровый огонек. Рядом с ним — синий, крохотный, но очень яркий. Они дают свет и тепло, Джаред что-то шепчет и тянет за ворот… Мидир не помнит куда. Не помнит, зачем он здесь и что это за свет.
Кажется, он что-то значил для него в прошлой жизни.Зачем уходить, когда тут так хорошо, можно лежать на мягкой траве под ласковым солнцем и не беспокоиться ни о чем? Но розовый огонек сердится. Как будто топает ножкой, и плачет, и подается ближе, обняв синюю искорку. Розовый огонек забавный — требовать что-то у Мидира! — но его грусть непонятно почему расстраивает бессердечного волчьего короля.
Огонек подлезает под самые пальцы, толкается в ладонь, не хочет уходить один. Шепот в ушах превращается в яростный крик. Джаред, оказывается, умеет кричать!
Мидир чудовищным усилием зажимает огонь в руке.
И позволяет вытянуть себя…
Темно и тепло вокруг. Голова покоится на чем-то удобном и мягком. Влажная тряпка на лице. Мидир прихватывает ее обмороженными губами. Тела будто нет, только болит кисть, которой он прихватывал свет чужой души.
— Лежите, мой король.
— Эт-т-тайн…
— Тут она.
Говорить почти невозможно, невозможно приоткрыть веки, да и нельзя сейчас: солнце выжжет их после изнанки ночи. Ладонь Джареда удерживает его, весомо устроившись на середине груди. В горле словно скребли вудвузы, но пить нельзя, рано.
— Мидир… — Джаред пытается скрыть волнение, однако сейчас король более чувствителен не к словам, а к душам. — Ты чуть было там не остался.
— Этайн? — Мидир упрямо ищет ее руку своей.
— Знаешь сам. Дышит, жива. — Джаред вкладывает теплую знакомую ладонь лежащей рядом Этайн. — Она любит вас, мой король. Именно вас. Иначе бы не вытянула из мира теней.
— Джаред… — груз реального мира наваливается снежным комом.
— И когда правда откроется, ей будет больнее в сто раз, — племянник договаривает это из столь хороших побуждений, что нет сил сердиться.
— Ум-ник, — волчий король знает, что Джаред потихоньку улыбается. — Как? Мэллин?
— Во главе войска. Тихо-тихо, не поднимайтесь!
— Иди. К нему. По-мо-ги.
Мидир с трудом, но различает голоса: Джаред приказывает начальнику замковой стражи — по-королевски! — не давать ему, Мидиру, подняться хотя бы час, на что Алан отвечает привычно коротко. Какое там — король даже голову повернуть не в силах. Только сжимает в ладони руку Этайн.
Душа Алана тоже искренне волнуется. Беспокойство расходится вокруг алыми пульсирующими волнами, греет, наполняет силой.
Джаред, судя по легкому шуму, быстро сбегает вниз — туда, где Мэллин. Откуда даже сквозь тьму тянет опасностью и смертью.
========== Глава 32.1. На поле боя ==========
Мидир торопился на левую башню Черного замка, столь высокую, что в детстве ему казалось: она подпирает небо. Впрочем, почти так и было: ниже смотровой площадки находится место схождения стихий.
Здесь льется свет из восьми стрельчатых окон в стенах и одного круглого люка посреди потолка; здесь легче дышится тем, чья жизнь под угрозой. Сюда указывает ось клепсидры Дома Волка, обозначая центр Светлых земель, пропитывая его магией древа трех миров — гигантского цветка Мира под Холмами.