Оберон - 24 Часть третья.
Шрифт:
– Попробую поговорить с нашей мучительницей, - нехотя проговорил я, опустив глаза, - а то, правда, можно там остаться, убьют, нафиг!
– Как мы тебе завидуем! – сказал Май, - каждый раз в другом Мире, в разных временах!
Я посмотрел на него, как на ненормального, но промолчал. Конечно, сидеть в четырёх стенах, не сахар, но всё же... Вспоминаешь, иногда, некоторые моменты из наших путешествий, так хоть головой о стенку бейся, так хочется вернуться туда, и переделать всё по-иному. Вернуть невольно вырвавшееся слово, вовремя поддержать друга, прислушаться к любимой, ей ведь
Вот и получай.
Отдохнув, мы побежали назад, домой. Не просто побежали, а играли по дороге, потому что ноги уже не гудели. К своему удивлению, мы встречали в парке ребят, одетых, почти как мы, они бегали и смеялись. Мы переглянулись, радуясь переменам. Оказывается, дети здесь тоже что-то могут!
Прибежали домой, тяжело дыша и толкаясь. Катя уже встречала нас, еле сдерживая улыбу. Я так и потянулся к ней, но вовремя опомнился, надел на лицо непроницаемую маску, и гордо прошёл в свою комнату. Здесь я упал на диван, проклиная себя за гордость. Сейчас бы кинуться к Кате на руки, прижаться к ней… Я вздохнул, и пошёл мыться.
Переодевшись, подумал, что неплохо бы покушать. Но не мог же я приползти на пузе, как побитая собака! Пусть не кормят, потом скажу, что обессилел от голода, и не готов к работе.
Тут постучали в дверь, и вошёл андроид, толкая перед собой сервировочный столик. Андроид быстро переставил блюда на стол и ушёл. Что-то спрашивать или спорить и с ним было бесполезно.
Открыв крышку тарелки, увидел бульон с яйцом, в другой тарелке была каша, было даже яблоко на десерт, стакан кефира. Несколько кусочков хлеба скучали в хлебнице.
Что ж, по крайней мере, не умру от голода, зато без церемоний. А завтра потребую меню.
После такой длительной прогулки аппетит оказался зверским, несмотря на съеденное мороженое, поэтому всё вылизал, и сел, довольный, хрустя яблоком.
Пришёл андроид, забрал посуду, совершенно меня не замечая. Пришлось отойти подальше, чтобы не затоптал. Огрызок яблока я швырнул ему в спину.
Солнце уже садилось, окрасив город в чудесные краски, хрустальные дома начали играть свою цветовую музыку. Я засмотрелся, не заметив, что кто-то стоит рядом. Катя.
Постояв рядом, Катя взяла меня на руки. Я не стал брыкаться, чтобы не выглядеть совсем глупо.
Я положил голову Кате на плечо, расслабившись, и сказал:
– Катя, я тебя ненавижу.
– Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, возненавидел бы меня ещё больше! – ответила Катя.
– Больше ненавидеть нельзя, - сказал я, устраиваясь поудобнее.
– Ты самый гадкий мальчишка во всех Мирах, - заявила Катя.
– То ли ещё будет, - пообещал я.
– Прибью мерзавца, - ласково сказала Катя, целуя меня в шейку.
– Сама там останешься, - пробормотал я, почти, засыпая.
– Я же не насмерть, так, любя… ты что, спать собрался? Сейчас спою тебе колыбельную, и уложу, весь избегался за последний месяц, одни глаза остались.
– Спи, малыш, устали ножки, пробежали все дорожки,
Спи, малыш, устали ручки, поиграл во все игрушки.
Спи, малыш, устали глазки, целый день читали сказки,
Ты проснёшься, утром рано, поцелует тебя мама,
И не вспомнишь те обиды, от которых ночью плакал,
Только радость, только счастье, только мама, только папа…
Будет домик, двор с собакой, ну, не надо, мальчик, плакать…
Засыпай, малыш, бай-бай, хоть во сне ты помечтай.
Такие неуклюжие стишки детей, которые никогда не встретят своих мам и пап, потому что, знают о них только по легендам, которые столетиями кочуют по интернатам, разбросанным по всему космосу.
Каково им там, маленьким искусственным людям? У кого спросить? Я ведь тоже считался интернатским. Даже Катя не верила мне, что я ничего не помню. А если не помню, значит, мне жутко повезло. Тебе ещё повезло, что родился хилым, тебя берегли и не нагружали непосильными тренировками, от которых многие плакали всю ночь, потому что всё тело болело, а утром опять на стадион, отдыхом считались занятия по теории, в классах. Чтобы не спали, каждый получал заряд бодрости, в виде инъекций, от которых ломило кости. Зато все выросли здоровыми и крепкими.
Это кто выжил. Ты всегда оставался загадкой, почему ты, такой тощий, жив, когда более сильные ребята ломаются. Оказалось, вон ты какой, несчастье моё, проводник мой любимый. Тошка, ты спишь, что ли? Сейчас, малыш, я уложу тебя, только раздену.
Утром я никак не хотел просыпаться. Катя щекотала меня, я только хихикал.
Наконец ей это надоело, она вынула меня из постельки и посадила себе на колени.
– Какой ты засоня! – сердилась она на меня, целуя в пухлую от сна щёчку.
– Хватит меня мучить, моя ужасная няня!
– бормотал я во сне.
– Я вот покажу тебе ужасы! – смеялась Катя, поднимаясь вместе со мной и отправляясь в ванную комнату. Там она засунула меня, прямо в плавках, под холодный душ.
Взвизгнув, я проснулся окончательно. Катя смеялась над моей обескураженной рожицей.
– Не прыгай, сейчас вода согреется. Раздевайся, помою и переодену.
Ничего не понимая, я стянул мокрые плавки, подал Кате, чтобы она бросила их в утилизатор.
– Что случилось? Мы где? – Катя засмеялась, взяв меня за плечо, чтобы не упал, начала мыть мочалкой.
– Дома, мы, дома! Сейчас, отмою тебя, одену, и пойдём завтракать, а то Алия и Май скучают по тебе.
– Только не надо церемоний, Катя, ну пожа-а-алуйста!
– Надо, Тошка, надо! А если мы попадём на приём к какой-нибудь королеве? А ты будешь размешивать пальцем чай?
– Это будет модным веянием…
– Я тебе верю! – засмеялась Катя, - С твоей-то внешностью!
– А что с моей внешностью? – испугался я.
– Всё в порядке с твоей внешностью! – шлёпнула меня Катя, - тебе бы ещё мяса нарастить, а то опять стал скелетиком. Только набрал форму, и опять прежний Тоник.
– Да, Катя, теперь надолго.
– Кать, - когда Катя вытерла меня и понесла одевать, - я хочу с тобой сходить в тир, где стреляют из лука, на ристалище, хочу, чтобы ты немного поучила меня сабельному, ещё рукопашному, бою.
Катя чуть не уронила меня.
– Куда тебе?! Ты лук не растянешь, меч не удержишь! А рукопашному бою? Ударишь, и сам отлетишь!