Обнаженность

Своего возлюбленного в последние дни я могла видеть только урывками, короткими встречами - в автомобиле или за обедом, всегда в спешке куда-то или откуда-то. Что-то определенно происходило у него дома или на работе, но во что он меня не посвящал. Я и не настаивала, но неизвестность убивала меня.

Наконец, у нас была запланирована встреча, которая позволяла нам провести какое-то время наедине и прикоснуться друг к другу, ведь дни без него были для меня невыносимыми. Мое тело жаждало его прикосновений, как дозы экстаза, пробуждаемого желанным зельем. Он был для меня этим "зельем".

В тот тёмный день накрапывал мелкий дождь. Я с привычным нетерпением зашла в квартиру. Стряхивая с себя капли, спешно снимая на ходу туфли и, спотыкаясь о них, я забежала в зал.

Он сидел в кресле, держа в руке бокал виски.

Усталые глаза, напряженные черты лица и приспущенный галстук выдавали его сложный день. На этот раз у меня не было сомнений в том, что на самом деле что-то происходило. Его глаза были наполнены грустью, которую он не мог скрыть.

Он посмотрел на меня и изо всех сил попытался изобразить улыбку на лице, которая мгновенно скрылась. Сделал глоток виски по мере того, как я приближалась к нему.

Я села поверх него и, также сделав небольшой глоток из его бокала, нежно поцеловала его в губы, разделив с ним вкус крепкого и возбуждающего напитка. Затем обхватила ладонями его лицо и приподняла подбородок, не сводя с него взгляда.

– Ты мне расскажешь, что случилось?
– произнесла, не позволяя ему избежать моего взгляда.

Он вновь прикоснулся к моим губам, пытаясь отвлечь меня, но я настояла.

– Почему такие грустные глаза?
– спросила я, не желая больше проводить ни секунды, терзая себя всевозможными догадками.

Дождь усиливался и все с большей силой бил в окно.

– Меня направляют...
– не успел он договорить, как я его прервала.

– В командировку?
– тихо произнесла, в надежде что его отсутствие отделается для меня несколькими днями тоскливого ожидания, в крайнем случае – неделями.

Он продолжал молчать.

Мои глаза становились все больше и в них начал просматриваться влажный блеск наступающих слез.

– Ну, скажи же что-нибудь!

– Меня направляют Военным Атташе в Латинскую Америку - произнес он, и в ту же секунду, как будто небо упало на него всей своей тяжестью.

Его глаза наполнились всепоглощающей печалью.

– Это же...
– не договорила я, мысленно пытаясь объять временной промежуток, как сквозь туман пытаешься объять расстояние.

– Это на 4 года минимум.

Он посмотрел мне в глаза, ожидая моей последующей реакции.

Как путник, молнией постигнутый в пустыне* - именно так , в один миг, мое сердце пронзилось молниеносным ударом шпаги, которая разорвала его на две части. Я не могла дышать. Слёзы градом посыпались из моих глаз.

Я с трудом переносила наши короткие встречи в последние дни, и уж точно, я не была готова нести тяжелое бремя своего существования на расстоянии океана от него.

Я скатилась на его колени и заплакала, беспомощно вцепившись в его брюки руками, как маленький ребенок, которого впервые пытаются оторвать от родителей.

Он не мог произнести ни слова, но его взгляд выдавал всю боль, которую он чувствовал в тот момент и которая в такой же мере, как и меня, разрывала его на части.

– Возьми меня с собой! Я не смогу без тебя!
– произнесла я, приподнимая на секунду глаза, светящиеся лучиком надежды.

Он нежно провёл рукой по моим волосам.

– Малыш...
– сказал он, нахмурив лоб и пытаясь приподнять меня с пола.
– Счастье мое… Если ты когда-нибудь захочешь поехать со мной, я буду счастлив! Ты подумай. Не принимай решения на горячую голову. Я прошу тебя! Я долго над этим думал, я не вправе отстранять тебя от всех возможностей, которые открыты перед тобой в этом городе.
– с глубокой грустью в голосе произнес он, целуя мои руки.

Я плакала, вцепившись в него. Я не могла поверить, что на самом деле пришел тот день, который заставил нас вести разговор о длительном расставании.

Он был не многословен, по его грустному взгляду было заметно, что он хотел как можно быстрее покончить с этим разговором.

– Когда?
– всхлипывая, спросила я.

Я хотела услышать весь приговор в тот же момент.

– У нас еще пару месяцев.
– ответил он, продолжая утешать меня, в то время как по его брюкам расплывался след от слез, смешанный с тушью, стекающей с моих ресниц.

– Я испортила тебе брюки… - я приподняла голову, вытирая слезы рукавами своей блузки.

Он промолчал и лишь с грустью вновь посмотрел на меня. Крепко обнял меня.

Я хорошо понимала, что была не единственной пострадавшей в ту самую минуту и, что драматизация событий только усложняла эту, и без того нелёгкую ситуацию.

– Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя!
– повторял он, прижимая меня к себе и стирая слезы с моего лица.

Мы долго сидели молча и только нежные прикосновения наших тел выражали печаль и терзания, которыми мы были наполнены. Наши безмолвные жесты нежности перерастали в выражение страсти и яростного, негасимого желания.

В тот момент мы продолжали быть вместе и я не нуждалась в большем.

ГЛАВА 14.

Новость о его предстоящем отъезде, которая как бомба замедленного действия отсчитывала дни, часы и минуты до разрушения моего хрупкого мира, моего покоя, угрожая оторвать от моего сердца самое на тот момент мне дорогое, заставляла меня проводить дни в тоскливом смятении.

Рассудок имел всего лишь один, единственный, не подлежащий изменению исход - расстаться на этот неопределенный срок, продолжить свою жизнь, несмотря на боль, несмотря на разлуку. Но мои мысли... Мои мысли терзали меня. В них, я прощалась с родителями и друзьями, собирала чемоданы и ехала ему вслед, оставив позади свою прежнюю жизнь.

Затем вновь наступали моменты, когда я, осмыслив бесцельное скитание по миру, прибегала к холодному рассудку. Выхватывала из своих рук воображаемый чемодан, с которым я, как странник без адреса, собиралась податься в путешествие, и возвращалась к осознанию и логичному продолжению своего собственного жизненного плана.

В редакции же бурлило обсуждение предстоящего бала, запланированного на субботу, до которого оставалось две недели, и к которому я искала наряд сквозь свои мысли о чемодане, грустно стоящем на пороге двери, к которому прилагалась прощальная записка, оставленная для родителей на кухонном столе. Естественно, при условии, что они смогут прочесть её не ранее того, как мой самолет поднимется высоко в небо и, предпочтительно, пересечет воздушные границы страны.