Обнаженность
Шрифт:
Эта детская, наивная привычка оказывала на меня успокаивающее воздействие. Я дорожила ей как неким волшебством - сверхъестественным соединением между нами в моменты, когда мы не были вместе.
Вновь дотронувшись кончиками пальцев до самолетика и вспоминая еще не угасшие в моем теле моменты блаженства, я уснула.
Утром Мишка, узнав, что я нахожусь дома, решил забежать за мной, чтобы вместе отправиться в университет.
– Привет, Мишан! Как жизнь?
– послышался из прихожей голос моего отца.
Не отвлекаясь на нас с Мишкой, он продолжил своё метание по коридору из стороны в сторону
Миновав утренний фэйсконтроль при входе в нашу квартиру, Мишка тихо постучался ко мне в комнату…
– Привет, Миш. Ну, проходи быстрей!
Мишка неловко оглянулся и выгнул спину назад, чтобы охватить взглядом коридор, в ожидании отцовского "Эй, ты куда?".
Я взяла его за руку и втянула в комнату, закрыв за ним дверь.
Он огляделся.
– Как давно я здесь не был! Какие воспоминания… - сказал радостно, поглаживая стены, которые хранили в своей памяти прикосновения наших обнаженных тел, а мы, с точностью помнили места, в которых к ним прикасались.
Мишка сделал еще один шаг, грохнулся на мою, еще не собранную кровать, и обнял подушку.
Из-за его мускулистого предплечья немного выглядывал мой самолетик.
Подавив в себе раздражение, я отвела взгляд от изголовья кровати, пытаясь не привлечь внимания, и принялась собирать вещи.
– А Nintendo? Она все еще там?
– вдруг спросил Мишка.
Не дожидаясь моего ответа, он нетерпеливо открыл шкафчик у кровати и немедля полез в него рукой, в поисках заветной игрушки… Но на Nintendo он не наткнулся. Шкафчик к тому времени воплотился в заветную мечту любой дамы, увлеченной играми соблазна.
Его рука утонула как в пуху. Он сжал её в кулак и вытащил из шкафчика белоснежный предмет фетиша для большинства мужчин - ажурные трусики.
– А где...
– попытался произнести Мишка, но не договорив, широко открыл рот, и приблизил к себе находку.
Я издала рычащий звук, выражая несдержанное раздражение всем своим телом, и вырвала у него из руки то, что он крепко сжимал в кулак, быстро закрыв шкафчик пинком ноги.
– Не ройся в моих интимных вещах! Nintendo там давно уже нет! Не мелкие уже, Миш!
– вскрикивала я в недоумении, стягивая Мишку со своей кровати, за которую он ухватился обеими руками.
Отец, не открывая двери, тихо в неё постучал.
– Потише там можно? – произнёс, и его шаги вновь отдалились.
Я продолжала злиться и изо всех сил волочить за собой громадного Мишку. Вслед за ним тянулись простыни, а также подушка…
– А что тут у тебя?
– заметил он мой самолётик.
– Ну, подожди же! Не тяни! Дай взглянуть!
Он привстал с кровати и уже собирался приблизиться к моему талисману...
Я грозно приставила Мишку к стене и, всерьёз нахмурив брови, произнесла: - Не прикасайся! Вот, стой здесь, не шевелись! Ни к чему не прикасайся!
– Ну, не злись так на меня! Что ты прям, как не своя!
– он оперся на стену и скрестил руки, выражая обиду.
Моё лицо сменило гнев на жалость. Я на самом деле не хотела обидеть его, я просто...
– Извини, Миш. Пожалуйста. Извини.
– произнесла я, приближаясь к нему.
– Ты чего? Ты как разъяренный
котенок! – он нежно приподнял рукой мой подбородок.Его глаза излучали тепло и, одновременно, страх довести до полного краха наши близкие отношения. Я прислонилась к его груди, и слёзы рекой покатились из моих глаз.
Он крепко обнял меня.
– Ну, не реви! Ну, не буду я больше ничего трогать, если тебя это смущает.
– говорил он тихо, спокойно, поглаживая мою спину.
– Да это не ты, Миш. Трогай все что хочешь, а хочешь, шкафчик весь забери!
– Ну, что тогда? Ну, хочешь, глаз кому-нибудь пойду выбью? А что, я могу!
Он продолжил внимательно смотреть на меня, пытаясь найти ответ или объяснение моей, незнакомой для него реакции на совершенную им мелкую шалость.
– Миш, он уезжает....
– наконец смогла я произнести заветные слова, именно так, как они должны были быть произнесены и которые вырывали с собой часть моей души.
– Кто уезжает? Куда уезжает?
Мишка ненадолго прервался и задумался.
– O... Понял! Да, как же ты раньше ничего не сказала...
– он еще сильнее прижал меня к себе – Ну, не плачь! Я же тебя предупреждал! А ты – обещала, что не будешь ни о чем жалеть… Твои слова. Вспомни! Ну, вытирай слезы!
– Я не жалею! Ни о чем не жалею! Я просто... Я не могу его отпустить!- произнесла я сквозь слезы.
– Ну, не реви же! Я не переношу твоих слез! А нам еще в университет, а вечером тебе на работу.
Oн взял со стула мою белую блузку, приблизил её ко мне.
– Я до сих пор в пижаме, мне надо переодеться...
– сказала я, утирая слезы.
– Переодевайся. Тебе помочь?
– Ты точно не хочешь выйти и подождать… там где-нибудь?
– Уверен!
– сказал он и вновь скрестил руки, пытаясь выразить свою смелость и решительность.
В коридоре, неподалёку от комнаты, вновь послышались шаги и разговор моего отца. Мишка схватился рукой за сердце и был готов в любой момент бежать изо всех ног. Я рассмеялась, наблюдая за его реакцией, нисколько не изменившейся за столько времени.
– Миш, стой там и не смей сдвинуться с места.
Я медленно сняла с себя верх, а затем низ пижамы, полностью обнажив своё тело и, немного склонившись, потянулась к шкафчику с нижним бельем.
Мишка стоял в исступлении, более не улыбаясь - серьезный, околдованный, с приоткрытым ртом и влажными от возбуждения глазами. Частое движение груди выдавало его усиленное дыхание, а ладони сжимались в кулаки, оставляя след пальцев на внутренней стороне.
Я улыбнулась и, застегивая верхние пуговицы блузки, приблизилась к нему, поцеловав его в щеку.
– Ну что, теперь пойдем! Нам пора!
– произнесла я и глаза мои вновь обрели ту шальную искорку, которая разжигала огонь во всех окружающих, игрой, в которую Мишка позволял мне с собой играть.
ГЛАВА 17.
Осенний мрак навис над Москвой в унисон моменту, мысли о котором я пыталась вырвать из своей головы последние несколько месяцев. Этот момент наступил для меня, как грустная симфония в исполнении виолончели - меланхоличная, чувственная до боли, как душераздирающий и пронзительный крик, испущенный последними силами, растворяющийся в пространстве…