Обращенный в Яффе

Я уже захорошел. Позади у меня были три дня в больнице и тяжелый день хамсина, и сегодня я почти ничего не ел, так что теперь этот крепкий израильский коньяк как огонь тек у меня по жилам.

–  Это про тебя рассказ «И эти губы, и глаза зеленые»?
– повторил я.
– А если про тебя, где этот человек тебя видел? Тот, который написал рассказ. Наверное, ты тогда тоже ехала в Тверию и еще не знала, надолго ли там застрянешь, да?

Она мне не ответила, а я почувствовал, что засыпаю. Я выпил больше половины бутылки, и, как уже говорил, позади у меня были три дня в больнице и день хамсина в Тель-Авиве, ну и эта моя невеста, которая в данный момент летела на самолете «Боинг-7» в Калифорнию, где собиралась меня ждать; а до того, как мы с ней познакомились, у меня было много других невест и я провел много дней в разных больницах. А перед тем была полоса голодухи и безработицы. А еще раньше - психушка; а еще раньше - тюрьма. И сейчас, катя на автобусе в Тверию через Хайфу, я подумал, что не ищу себе оправдания: нищета в этом не нуждается, человек не должен оправдываться, что нет денег на гостиницу, чашку кофе или бифштекс.

–  Роберт, - сказал я.
– Почему нищета не нуждается в оправдании? Почему проигравшего никогда не спрашивают, отчего ему не повезло?

–  Не думай об этом.

–  А мне хочется об этом думать.

–  Человек должен оправдываться, только если добьется успеха, - сказал Роберт.

–  Зачем?

–  Чтобы другие следовали его примеру.

–  И чтоб проигрывали?

–  Неважно. Не думай об этом. Думай о своей невесте.

Я повернулся к девушке, которая дала мне бутылку. Она все еще не спала, но на лице ее не было ни тени усталости - я это видел, когда мы проезжали мимо бензоколонок и освещенных перекрестков.

–  Тебе надо бы зваться Эстер, - сказал я.
– У меня была когда-то девушка, которую звали Эстер. А потом она забеременела, и родители велели ей сделать аборт, потому что терпеть меня не могли. Но она не решалась, и какая-то из ее подружек сказала, что если переспать с другим мужчиной, его сперма убьет мою. И она так и сделала, потому что ужасно боялась врачей. А потом все мне рассказала, и я ее бросил. Это была моя последняя девушка.

–  У тебя потом были еще женщины, - сказала она.
– И столько же собак.

–  Неправда, - сказал я.
– Никакие они не женщины. Просто клиентки. И всегда одна и та же собака.

–  Здесь женщины и дети, - произнес чей-то голос сзади.
– В автобусе о таких вещах не разговаривают.

–  А о чем разговаривают в автобусе?
– спросил я, не поворачивая головы.
– Скажи мне, ты, мразь.

–  Я тебе скажу на автовокзале в Хайфе, - ответил голос.
– Там всегда дежурит полицейский.

Водитель остановил автобус и обернулся к нам. Он, видимо, был родом из Марокко; впрочем, один Бог знает, откуда он был. Глядя в его резко очерченное лицо и холодные глаза, я подумал, что не хотел бы с ним повстречаться на узкой дорожке.

–  Мне б не хотелось с тобой повстречаться на узкой дорожке, - сказал я.

Он даже на меня не взглянул; лицо его было невозмутимо, и я не видел на нем ни капли пота, а у нас рубашки насквозь промокли и под мышками побелели от соли, а он был в плотной рубахе и фуражке с твердым околышем.

–  Хайфа, - сказал он.

Я взял собаку и первым пошел к двери, а Роберт с девушкой шли за мной. У нас было два часа времени; в аптеке напротив Роберт купил две большие пачки амитала натрия; потом мы втроем пошли выпить пива. В баре не было ни души, и, когда мы вошли, официант включил вентилятор.

–  Интересно, что было бы, если б мы не пришли сегодня ночью, - сказал ему Роберт.
– Работал бы без вентилятора? Что ты экономишь? Воздух или электричество?

–  И воздух, и электричество. Чего хотите?

–  Три раза «Голд стар», - сказал Роберт.

Официант даже не шелохнулся; он разглядывал вначале меня, а затем нашего пса, которого я держал на поводке. Потом вытащил из-под стойки какую-то газету; я видел, что он не читает ее, а только рассматривает фото. Это продолжалось довольно долго; наконец он аккуратно сложил газету, спрятал в ящик, не посмотрев на нас, подошел к стене и повернул выключатель; лопасти вентилятора замерли.

–  Это вы, - сказал он.

–  Да, - сказал Роберт.
– Это мы. Дай три бутылки «Голд стар» и включи вентилятор.

Официант неподвижно стоял за стойкой, глядя на нас с полным безразличием. Я чувствовал, как пот струйками стекает у меня вдоль позвоночника, и посмотрел на девушку, но ни на ее лице, ни на теле и капельки пота не заметил. Наш пес лежал на каменном полу и тяжело дышал.

–  Дай нам три раза «Голд стар», - сказал я официанту, но он отрицательно покачал головой. Тогда я полез в карман и положил на стойку деньги. Он пересчитал их; сунул в ящик и, подойдя к стене, включил вентилятор; через минуту в тишине послышался шум резиновых лопастей. Ну, и поставил перед нами три пива «Голд стар».

–  Ты читал про нас в газете, да?
– спросил я официанта.

–  Дела идут хреново. Времени полно - читай сколько влезет.

–  Мы всегда платим.

–  Значит, можете всегда приходить.

–  Всегда или только когда при деньгах?

Он опять посмотрел на нас, а потом на пса, лежащего с высунутым языком.

–  Всякий раз, когда будете с собакой, - сказал он.

–  Они у нас долго не задерживаются. Только привыкнешь к одной, сразу надо заводить другую.

–  Скоро дожди зарядят, - сказал официант.
– Вы ничего не заработаете.

–  У нас еще есть целый месяц.

–  И куда вы теперь?

–  В Тверию.

–  Красивая хоть?

–  Ты б отказался от американской валюты?
– спросил Роберт.

–  А что вы делаете, если она уродина?

–  Это плохо. Приходится каждый раз его накачивать. Тогда с грехом пополам получается. Сам знаешь, как оно бывает.

–  Нет, - сказал официант.
– Знаю, как оно бывало.
– Он опять посмотрел на нашего пса.
– Я принесу миску воды, а ты его спусти с поводка, - сказал он.
– Поводок коротковат, собака мучается. У нас тоже был пес, да сдох. Но миска, наверно, найдется.

Он вышел, а я отпустил собаку, и в ту же минуту мы поняли, что плакали наши восемьдесят фунтов, которые заплатил за нее утром Роберт; пес бросился длинными скачками в темноту улицы, а мы втроем стояли в дверях ресторанчика с бутылками холодного пива в руках и смотрели на нашего пса, пока его след не простыл.

–  Как его зовут?
– спросила девушка.

–  Ты хотела сказать, как звали, - ответил я.
– Его звали Лузер

[2].

–  Что это значит?

–  Лузер - тот, кто постоянно проигрывает. Неудачник.

–  Это ты ему придумал такую кличку?
– спросила она.

–  Я, - сказал я.

Она подошла и прижалась ко мне.

–  Минуточку, - сказал Роберт.
– Человек едет работать. Отложите это на потом.

Но она не отошла; не выпуская из рук бутылки, она обняла меня, а я опять, как в автобусе час назад, почувствовал ее горячее дыхание, и это чистое горячее дыхание перебивало запах жареной рыбы, запах моря и запах карболки.