Обращенный в Яффе

Я высунулся из окна, свистнул, и пес остановился. Я бросил ему гамбургер; пес обнюхал его и, не тронув, потрусил дальше, а я рассмеялся.

–  Забыл, что собаки не любят кетчуп, - сказал я Роберту.
– А я туда всадил черт-те сколько. Без кетчупа гамбургеры - преснятина. Да и три подряд никому не съесть. Спокойной ночи.

Я взял свои бутылки с пивом и пошел к двери. Увидел, что Роберт натягивает штаны.

–  Ничего не выйдет, - сказал я.
– Дверь я запру на ключ с той стороны. Знаю, о чем ты думаешь. Теперь небось начнешь еще сильней ненавидеть собак. Она этот гамбургер даже не лизнула. Спокойного сна.

Я оттолкнул его и спустился вниз, заперев предварительно дверь на ключ. Гарри спал; книжку он держал в руке, но это была уже другая история - про то, как Майк Хаммер выстрелил своей беременной любовнице в живот, из всех рассказов о Майке именно этот Гарри любил больше всего, а ведь у него было пятеро ребятишек, которых он обожал. Человек, сидевший у стола раньше, сидел и теперь, так же неподвижно, только стоящая перед ним бутылка была пуста.

–  Хочешь пива?
– спросил я у него по-английски. Он вылупился на меня. Так говорят по-нашему, но мне следовало бы сказать: поднял на меня взор.

–  Я только завтра получу деньги, - сказал он.

–  Я не о том. Пивка глотнуть хочешь?

–  Спасибо.

–  Как к тебе обращаться? Отец?

–  Нет, - сказал он.
– Меня зовут Шон.

–  Забавно, - сказал я.
– Прямо как того малого, который играет Джеймса Бонда. Сейчас все с ума по нему посходили. Один только Гарри без конца читает Майка Хаммера.

Я откупорил бутылку и протянул ему.

–  Пей прямо из горла, - сказал я.
– Оно еще холодное. У израильтян хорошее пиво. Но эти фильмы с Бондом ни хрена не стоят.

–  Почему?

–  Потому что там каждую минуту взрываются автомобили. Человек налетает на дерево и мгновенно сгорает. Прости, я сейчас. Мне нужно позвонить.

Я подошел к телефону и набрал номер Исаака. Через секунду послышался его голос.

–  Ночью для меня не существует друзей, - сказал Исаак.
– Я хочу спать.

–  Я только хотел тебе сказать, что фильмы с Джеймсом Бондом ни хрена не стоят, - сказал я.
– Минуту назад мы как раз говорили об этом с одним миссионером.

–  Ты пьян, - сказал он и повесил трубку. Я подождал немного и снова набрал его номер.

–  Это правда никудышные фильмы, - сказал я.
– Я потому и звоню, что знаю: ты без ума от этого шпиона. А там в каждой катастрофе автомобили взрываются. Мне очень жаль, но это не так. Я сегодня видел машину, которая свалилась с высоты в тридцать метров, и никакого взрыва не произошло.

Он ответил не сразу; я услышал, как чиркнула спичка.

–  А что случилось с человеком, который был в машине?
– спросил он.

–  Он в лучшей иерусалимской больнице. А потом ему еще придется черт-те сколько торчать в реабилитационном центре, пока его не научат ходить и ворочать головой. Спокойной ночи.

Я повесил трубку, и в этот момент проснулся Гарри.

–  Шестьдесят пиастров, - сказал он.

Я вынул из кармана фунт, он дал мне сдачу и тут же заснул.

–  Ты здесь давно?

– спросил я миссионера.

–  Год.

–  И долго еще пробудешь?

–  Месяц. Я жду парохода и возвращаюсь в Канаду.

–  Не понравился Израиль?

–  Не поэтому. Мне не удалось обратить ни одного человека. Просто мое начальство меня отзывает.
– Он глотнул пива, а потом сказал: - За профессиональную непригодность.

–  Не горюй, - сказал я.
– Здесь был Билли Грэм

[4] и тоже уехал ни с чем.

Какая-то женщина вошла в гостиницу и задержалась в дверях.

–  Боже мой, - сказал я.
– Это опять ты?

–  Поверни лампу, - сказала она.

На столе у Гарри стояла конторская лампа; я повернул ее так, чтобы свет падал на стену.

–  Теперь нормально?
– спросил я.

Она подошла к нам, но остановилась в двух шагах, так что мы не видели ее лица. Показала пальцем на миссионера, сидящего рядом со мной с бутылкой пива в руке.

–  Кто это?

–  Миссионер.

Она вынула из сумки фотокарточку и дала мне.

–  Не хватай за середину, - сказала.
– Держи за край. Это моя единственная фотография. Покажи ему и скажи, что когда-то я была такой.

Я взял карточку у нее из рук и показал миссионеру.

–  Когда-то она была такой, - сказал я.
– Пока не попала в автомобильную катастрофу. Ее зовут Луиза. Ты лучше на нее не смотри. Я не настолько знаю английский, чтобы описать, как она выглядит. Да и на своем родном языке тоже бы не сумел. Посмотри на фото и скажи ей, что она была красивая.

–  Очень красивая, - сказал он.

Я вернул ей карточку.

–  Почему ты ее не переснимешь?
– спросил я.
– Ведь в один прекрасный день от нее ничего не останется.

–  А если фотограф испортит?

–  Заплатишь - не испортит. Сделай себе по крайней мере дюжину копий.

–  Боюсь, - сказала она.
– Он может залить ее какой-нибудь кислотой. Это мой единственный снимок.

–  Тем более, - сказал я.
– А ты вдобавок пьешь. Что будет, если однажды ее потеряешь? Здесь, на Бен-Иегуда, есть хороший фотограф. Дай мне карточку, я пойду к нему и послежу, пока он будет переснимать.

Она молчала, а я смотрел в пол. Как-то я видел ее днем, и еще раз такое увидеть мне б не хотелось. Тогда это было мое единственное желание.

–  Боюсь, - сказала она.
– Я иду спать. Можешь направить лампу на потолок, пока я буду подыматься по лестнице?

–  Да, Луиза, - сказал я.
– Спокойной ночи.

Я повернул лампу, чтобы свет падал на потолок, а она прошла мимо нас и пошла по лестнице наверх; потом я услышал, что она запирает дверь, - теперь уже можно было повернуть лампу обратно.

–  Самая красивая девушка в городе была, - сказал я.
– Да попала в эту проклятую катастрофу. Только одна фотография и осталась. Ну и она ее всем показывает. Если, конечно, под градусом.