Обращенный в Яффе

–  Придумай мне какую-нибудь кличку, - сказала она.

–  Хорошо, - сказал я.
– Ты будешь называться Кошка Чародея.

–  Почему?

–  Не знаю, - сказал я.
– Попробуй выдумать что- нибудь получше. Всех шлюх зовут Барбара или Марни, а в Германии у каждой второй русское имя. Не знаю почему. Но во всем Израиле не найдешь ни одной, которую бы звали Кошка Чародея.

И тут она отстранилась, а я смотрел на ее губы, повторяющие придуманное мной для нее имя. Одного только она не могла знать: что так я называл Эстер, когда мы еще были вместе, а она жила в кибуце и выносила мне жратву, и я ел тушенку ножом прямо из банки. И не могла знать, что только благодаря Эстер я спал. Но теперь Эстер уже не было, а я действительно не мог спать и каждый день глотал эти проклятые барбитураты. Ну, и еще одного она не могла знать: со всякой другой женщиной я заставлял себя все время думать об Эстер и повторял ее имя до самого конца, потому что иначе у меня ничего не получалось. Да, она об этом не знала; и Роберт тоже не знал; и не знала ни одна из наших невест, которые спасали мне жизнь и строили для меня мост, чтобы я мог по нему перейти в лучезарное будущее. Но не в том дело; ничего этого не знала даже Эстер. А я готов был рассказать людям о себе все, что им хотелось услышать, но только не это.

Девушка поставила свою бутылку на стойку и сказала:

–  Этот пес специально выдрессирован. И не из Яффы он, где вы его купили, а отсюда, из Хайфы; в Яффу, к торговцу собаками, его привезли только позавчера. Сверните в первую улицу направо, третий дом, тоже по правой стороне. И постучите в дверь на первом этаже.

–  Спасибо тебе, - сказал Роберт. Я видел, что он искренне растроган.
– Знаешь, собака стоила восемьдесят фунтов. И еще пришлось бы ее откармливать. Это не наша Клякса.
– Он повернулся ко мне: - Помнишь Кляксу?

–  Я ее убил четыре дня назад.

–  А эту когда убьете?
– спросила девушка.

–  Чем скорей, тем лучше, - сказал Роберт.
– Но наверняка, конечно, не угадаешь. И неделю можно проканителиться.
– Он задумался и, помолчав немного, добавил: - А то и две. Что было бы полной катастрофой.

–  Только не для собаки, - сказала девушка.
– Ей так и так конец.

–  Она об этом не знает. Это было бы катастрофой для нас. Мы начинаем работать самостоятельно. Раньше работали втроем, а иногда и вчетвером. А тут решили рискнуть. Если выгорит, все башли поделим поровну на двоих. Дай-то бог, чтобы выгорело.

Мы расплатились и вышли, а я все смотрел на ее сильную шею, и прямой нос, и брови вразлет, и подумал о том мужике, который будет ее трахать в Тверии и которому она будет говорить, что он лучше всех; и если не лучше всех, то уж по крайней мере очень хорош. И представил простыню у них на кровати, которая намокнет от пота, но потеть будет он, а не она; ее тело останется сухим, и сильным, и твердым; а у этого малого не только не затвердеет, когда он уже будет кончать, а совсем размякнет, и потом он облепит ее этим своим телом, но не утомит. Не знаю, почему я об этом думал; может, слишком много выпил в автобусе, и такое полезло в голову. Но отогнать эти мысли не мог, еще я подумал, что у меня уже полно седых волос, как у тощ который ждал ее в Тверии и которого она еще не видела. Может быть, он вообще лысый. И потом, уже возле дома человека, который выдрессировал нашу собаку, я подумал, что даже если совсем поседею, у меня никогда не будет такой, как она - прямоносой, темноволосой и крылобровой.

Мы постучали в дверь, и в ответ раздался лай нашего пса. Человек, который нам открыл, стоял на пороге, широко расставив ноги; свет падал сзади, и лица его мы не видели, но он нас видел.

–  Послушайте, - сказал он.
– Я мало кого знаю в этом городе. Зато знаю самых отпетых.

–  Забавно, - сказал Роберт.
– Мы тут, в Хайфе, тоже никого не знаем. Зато знаем кучу людей в Тель-Авиве, в Эйлате. Даже пару-тройку в Содоме.
– Роберт повернулся ко мне.
– Наверно, невежливо с ним так разговаривать. Но ведь он заявил, что знает самых отпетых. А мы знаем лучших из лучших. То есть тех, на которых когда-то пробы негде было ставить, а теперь они в большом порядке. Но их-то как раз и надо остерегаться.
– И опять обратился к человеку в дверях:- Давай собаку.

–  Я вам верну деньги, - сказал тот.
– Не хочу его продавать. Передумал.

–  Почему?

Он усмехнулся.

–  Ты говоришь, ваши дружки были когда-то подонками, а сейчас ангелы. То же можно сказать про этого пса.

– Он внимательно посмотрел на нас, а потом добавил: - Я вам его не продам. Известно, что вы с ним сделаете.

–  Здесь, в Хайфе, я не знаю ни одного торговца собаками, - сказал Роберт.
– А мне надо завтра утром быть в Тверии, притом с собакой. Без собаки я не работаю. Зачем тебе этот пес? И не все ли равно, что мы с ним сделаем?
– Роберт шагнул вперед, и теперь они стояли нос к носу: оба толстые, бледные и грузные - можно было подумать, откуда-то приехали, а не живут в этой стране, где солнце сжигает волосы и кожу и одежда быстро теряет цвет.
– Ты знаешь, что добрая половина людей на свете недоедает?
– спросил Роберт.
– Что в Индии до сих пор матери на улицах всовывают в руки туристам грудных детей, потому что их нечем кормить? Ты подумал о том, что рабочий за железным занавесом может купить себе один дрянной костюм в месяц? Стоит ли переживать из-за какого-то пса?

–  Я его не продам, - сказал тот.
– Возьмите обратно деньги.

–  Но я не умею работать без собаки.

–  Вы не предупредили того малого в Яффе, у которого купили пса, что собираетесь с ним сделать.

–  А он нас не спрашивал. Его интересовали только башли. Башли он получил, а нам нужна собака.

–  Всех собак не перебьете. Но коли уж убиваете, моих не трогайте.

–  Да ведь ты сам мелкий жулик. Продаешь специально натасканных собак, которые к тебе возвращаются.

–  Жулик, это точно, - согласился он.
– Но ты меня плохо знаешь. У каждого человека есть слабое место. Я не позволю убить этого пса.

–  А я без собаки не могу работать. Говорю это в последний раз.

Они стояли друг против друга и молчали, а я на них смотрел. И опять подумал, что тот мужик в Тверии, который ждет девушку с сильным телом и прямым носом, наверняка похож на этих двоих. И наверняка часами просиживает на солнце, но кожа его не становится темнее; а ночью он будет потеть, и его пот будет стекать по ее телу. И все вокруг них намокнет: простыня, ее тело, и пачка сигарет, лежащая рядом с ним на ночном столике, тоже станет мокрой, когда он обхватит ее своей рукой, толстой, тяжелой и бессильной, как рука ребенка. И наверняка запах его пота забьет запах ее тела, и запах рыб с Генисаретского озера, и запах деревьев за окном. А у этих двоих был именно такой вид.

–  Кончай, Роберт, - сказал я.
– Обойдемся без этого пса. Бери деньги и пошли отсюда. Еще неизвестно, удастся ли найти такси, которое на ночь глядя поедет в Тверию.

Роберт повернулся ко мне; он весь взмок, а я не мог оторвать от него взгляда.

–  Без собаки?
– спросил он.

–  Естественно. Ты у нас будешь человеком, который ради спасения своей шкуры выдал немцам моего брата, а я приехал в Тверию, чтоб тебя убить.

Роберт плюхнулся в кресло и положил руки на подлокотники, а я смотрел на два мокрых пятна и думал, что через минуту все кресло намокнет и пропитается запахом его тела.

–  Ты мог сообщить об этом в полицию, - сказал Роберт.

–  Нет. Мне хотелось убить тебя собственными руками. Это не одно и то же. Я годами ждал удобного случая и для этого приехал в Израиль.

–  Чтобы меня убить?
– Да.

–  Допустим. А что дальше?

–  Никакого дальше не будет. Я просто пересплю с этой образиной, а потом плюну тебе в рожу и скажу: я собирался тебя убить, но любовь этой женщины спасла тебе жизнь. Не хочу, чтобы ты подыхал. Живи сто лет и думай о том, что сделал.

Он уставился на меня, а я смотрел на темное пятно, уже появившееся на спинке кресла под его головой. Хозяин сидел в другом кресле; я и на него поглядывал.

–  Трогательная история, - сказал Роберт.
– Жаль только, на ней ни гроша не заработать. Кто нам даст деньги? И за что?

–  Деньги отвалит она, - сказал я.
– До того я успею пригрозить тебе пистолетом, а ты обратишься к адвокату. Потом заберешь свою жалобу обратно. Все это, разумеется, не задаром. В конце концов речь шла о твоей жизни - ты вправе был испугаться. И адвокат твой тоже порядочное дерьмо и бесплатно за такие дела не берется.