Общество самоубийц

Лия снова взяла Домино на руки и снова почувствовала гибкость и податливость его ребер. Словно клетка с волшебной птицей в какой-то сказке — легкие прутья из потускневшего золота изящно изгибались вокруг невидимого сокровища.

Она ощутила силу своих детских рук и сжала пальцы. Сначала легонько, таким движением, будто проверяла, насколько апельсин твердый. Домино завозился и задергался, пламя у нее в животе вспыхнуло жарче и ярче, и она нажала сильнее, еще сильнее.

Зверек пытался вырваться до тех пор, пока кости наконец не треснули и его маленькие черные глазки не вспучились, словно головастики. Кровь у Лии кипела, в груди пылало огнем какое-то странное чувство. Она сжимала руки все сильнее и сильнее, даже когда Домино уже замер и тельце его обвисло, даже когда ее ногти покраснели от крови.

Наконец жар утих. Лия слышала собственное дыхание, слышала, как стучит кровь у нее в ушах. Она слышала крики и смех одноклассников дальше по коридору — они сейчас сидели в кафетерии, ели обогащенный железом шпинат и яйца. Лия вдруг отчетливо представила, как заплачет Бетти, а все остальные будут в ужасе смотреть, как она держит на руках застывший комок меха. Может, и еще кто-нибудь заплачет.

Она представила, как во всем признается. Как помашет запачканными кровью ногтями перед носом у хорошенькой веснушчатой Бетти. Как Бетти перестанет плакать, а в ее кукольных глазах появится страх. Лию перестанут звать Рыба-рыба-рыба. И хотя весь класс давно втайне завидует золотистым кудряшкам Бетти и тому, сколько у нее дома разных пушистых зверушек, теперь одноклассники зааплодируют, восстанут и провозгласят Лию своей королевой.

Где-то в здании хлопнула дверь. От ее глухого удара сердце Лии опять застучало.

Никаких аплодисментов не будет. Ее запишут в Потенциальные угрозы, как темноглазого Денниса Чжана, который как-то раз, играя в догонялки, поставил подножку другому мальчику. Все дети, как положено, носили защитные щитки, но тот мальчик умудрился поцарапать лодыжку, и его родители пригрозили подать в суд. Деннис Чжан исчез. Ходили слухи, что его перевели в школу для недосотенных где-то во Внешних округах.

Лия гладила спутанный мех Домино, пытаясь осознать, что она натворила. Он мертв, сказала она себе. Я это сделала. Я превратила его в эту холодную липкую штуку. Лия подождала, но ничего не произошло.

Вентиляторы на потолке кружили над ней, как хищные птицы. Лия прикрыла дверцу пустого троттера. Вернувшись к своей парте, она достала из рюкзака аккуратно свернутый коричневый пакет с завтраком и, вынув из него чипсы из кейла и питательные батончики, засунула туда Домино головой вниз.

Коридор был восхитительно пуст. Лии казалось, что стук ее сердца эхом разносится по пустому проходу. Она все время ждала, что откуда-нибудь выскочит учитель или кто-то из одноклассников, что ее заметят, изобличат, поднимут крик. Она крепче сжала бумажный пакет потными руками.

Лия шла по коридору словно призрак, под коленками у нее выступал пот, челка слиплась. Мусорный контейнер стоял за школой. Приподнимая его скрипучую крышку, Лия задумалась, не полагается ли ей что-нибудь сказать — она видела, что убийцы в кино так делают. Он был хорошим кроликом и любил, когда его гладят, что-нибудь такое. Но стоило только подумать про сопящий нос зверька и его бархатистую шерстку, и в Лии пробуждалось то же чувство, что и раньше — странный жаркий комок внутри, от которого хотелось кричать и пинаться. Она подняла пакет над головой и забросила в мусорный контейнер.

Поскольку Лия оставила дверцу троттера незапертой, все решили, что Домино сбежал. Весь день они прочесывали коридоры и кладовки, ползали на четвереньках, заглядывая под парты, зовя его по имени, будто кролик мог ответить.

Лия во всем этом активно участвовала. Сначала она сильно нервничала — ей казалось, что у нее на лице написана вся правда. Но как только Лия поняла, что никто ни о чем не догадывается, что все думают, будто дело в беспечности бедной Бетти, она разошлась вовсю. Она звала Домино громче всех и так тщательно обыскала заднюю часть классной комнаты, что колени у нее почернели от пыли.

Когда в тот день мать забирала ее из школы, Лия была в прекрасном настроении. Она рассказала про Домино, про то, как загадочно он исчез и какой был пушистый и послушный. Она сказала, что очень надеется, что зверька не переехала машина, что он поселился в хорошем саду, где растет много салата и помидоров. Она спросила мать, забирают ли кроликов на небеса, как собак. Она все говорила и говорила, и замолчала, только когда по пути к машине они прошли мимо мусорного контейнера.

Глава тринадцатая

Шелковые юбки и рукава легко скользили сквозь Аньины пальцы. Каждое платье называлось по цвету: «Серый мех», «Розовый айсберг», «Синий рассвет» и тому подобное — первый признак того, что в этом магазине, в этом торговом центре нет ничего ей по карману.

Покачивая элегантным пучком на макушке, продавщица шла за Аньей, поправляя вешалки, как только та отходила от них. Плотно сжатые губы, деловитая походка — всем своим видом и даже дыханием продавщица излучала неодобрение.

Со стоек Анья ничего не снимала — ей достаточно было идти по магазину и вести рукой по текучим шелкам. Это очень успокаивало, почти как медитация. Даже присутствие нервной продавщицы не нарушало ее внутренний покой.

— Хотите что-нибудь померить? — энтузиазма в интонации продавщицы не чувствовалось, но она сохраняла некоторую дистанцию — не столько из вежливости, сколько из уважения к Аньиным блестящим волосам и к гладкой коже. Даже нестриженые волосы до пояса и поношенное пальто с оторванной пуговицей не могли скрыть того, что Анья, несомненно, долгоживущая.

— Ну давайте, — согласилась Анья, повернувшись к продавщице.

Последовала пауза. Продавщица приподняла выщипанную бровь, явно чего-то ожидая.

— Что вы хотите примерить? — произнесла она наконец.

— А-а, — сказала Анья, снова повернувшись к вешалкам, — ну, может, это?

Она вытянула наугад одно из платьев. Продавщица поморщилась, глядя, как его кружевной подол волочится по плюшевому ковру.

— Одна из самых популярных наших моделей, — сказала она, поспешно забирая платье у Аньи и поднимая его длинную юбку на руки, словно младенца. — «Золотой пион», — добавила она почтительно.

На вытянутых руках продавщица донесла платье до примерочной. Она отодвинула тяжелую штору, за которой со всех сторон находились зеркала, и повесила платье на позолоченный крючок в стене. Потом она легонько погладила его, будто домашнего любимца.

— Позовите, если вам что-нибудь будет нужно, — сказала она Анье, задвинув за ней штору.

Анья, неспешно раздевшись, оставила одежду в куче на полу. «Матери понравилось бы», — подумала она, трогая гладкую холодную ткань, сверкавшую в теплом свете ламп. Анья такое не носила. Слишком красивое.