Общество самоубийц
Шрифт:
— Я еще подростком ее купил, — сказал Бранко хрипло. — Теперь такую ни за какие деньги не найдешь.
— То есть она ценная? — спросила Анья, с сомнением осматривая протертую обивку сидений и поцарапанное ветровое стекло.
— Кто знает. Может, ее и можно продать на Рынках, там большой автоотдел. Но кто ж ее купит? Тебе нравится ритм-энд-блюз? — спросил он, нажимая кнопку на панели инструментов, и в динамиках зазвучал рок.
— Да не особенно, — призналась Анья.
— А что нравится? — Бранко переключал станции, но почти везде крутили то ужасное бреньканье на мандолине и укулеле, которое теперь называлось музыкой.
— Моя мать
Палец Бранко замер над кнопкой. Зазвучала бодрая попсовая песенка.
— Ты же вроде сказала, что она умирает.
— Умирает. Вернее, должна была умереть.
Он принялся что-то крутить на панели инструментов.
— То есть на самом деле твоя мать не умирает.
— Да нет же, она умирает! — гневно заявила Анья.
— У моего брата пять лет назад был сердечный приступ. Ему было сорок три. Я даже не успел с ним попрощаться. Его дочери восемь лет, она теперь живет со мной. Очень на него похожа.
— Извини, — сказала Анья.
Ей раньше не приходило в голову, что Бранко недосотенный — так это, кажется, называли американцы, — да и все остальные работники столовой, наверное, тоже. Она ни разу не задумывалась, что значит быть недосотенным в этом городе, в этой стране. Ей хотелось сказать Бранко, что у нее на родине не было даже такого понятия — недосотенные, но она не знала, как это сформулировать, чтобы не унизить его жалостью.
— Какую он музыку любил? — спросила она.
Бранко помолчал, подумал, потом выключил радио.
— Старье всякое. Ритм-энд-блюз, хип-хоп, драм-энд-басс.
Анья вежливо улыбнулась.
— Ты, наверно, даже не представляешь, о чем я говорю, так ведь? — заметил Бранко. — Был бы с нами Милан, у него бы просто крыша поехала. И он задвинул бы тебе лекцию часов на пять. Он бы решил, что цель его жизни, его личная миссия — объяснить тебе, что к чему. Тебе повезло, что его тут нет.
— И его звали Милан?
— Да. Милан.
Она смотрела на проносившиеся за стеклом темные улицы. В основном они были застроены одинаковыми многоквартирными зданиями, но иногда среди бетонных башен попадались невысокие дома. Анья слышала, что когда-то весь Стейтен-Айленд был застроен такими. Да еще и вода кругом — наверное, похоже на ее родной город.
— А твоя мать, какой она была?
— Она была оперной певицей. Поэтому мы сюда и приехали. Пела в Карнеги-холле.
— Карнеги-холл — ведь это же круто, да? — удивленно уточнил Бранко. — То есть она вроде как знаменитость?
— Вроде как.
Он снова включил радио. «Детка, зря ты не пришла», — напевал низкий голос.
— И почему же дочь знаменитой оперной певицы работает официанткой в лучшей забегаловке Нью-Йорка? — ухмыльнулся Бранко.
— Она больше не поет.
Он перестал улыбаться.
— Ах да. Извини, — пробормотал он. — Что с ней случилось?
— Ей кое-что заменили. Теперь ей почти сто пятьдесят, все ломается, но умереть она при этом не может.
— Ты долгоживущая, — констатировал Бранко, глядя на нее так, как будто видел ее впервые. Он щурился в темноте, словно искал на лице Аньи специальные опознавательные знаки. — Сколько тебе лет?
— Чуть больше ста.
— Охренеть.
— Ну да, я и сама так часто думаю.
— Почему? Это как-то неожиданно. Сколько я ни встречал долгоживущих, они считали, что это с нами что-то не так. Не с ними. Что это мы ущербные.
Анья рассмеялась.
— Я родом
оттуда, где все ущербные.— И где это? — спросил он. Теперь в его голосе не чувствовалось насмешки.
— Швеция, — название вырвалось у нее как вздох.
— А, Швеция. Зима, блины, универсальное здравоохранение. И зачем ты оттуда уехала?
— Даже не знаю, — вздохнула Анья.
«Детка, приходи же ко мне». Бранко нажал на тормоз.
— Все, приехали.
Машина стояла у причала. Вдали лесным пожаром вспыхивали и гасли огни Манхэттена и Бруклина, рассыпая по темной воде танцующие золотые искры. Где-то в этом лесу зданий скрывалась и сырая молчаливая комната, где жили они с матерью. Анья сидела с Бранко в машине, любуясь резкой красотой раскинувшегося над ними ночного неба, и одновременно чувствовала, как вокруг нее смыкаются стены этой комнаты.
Глава четырнадцатая
Поездка в гости к отцу осложнялась тем, что надо было пользоваться метро.
— Никаких автомобилей группового пользования, — сказал Кайто, перед тем как они попрощались. — Кто угодно может тебя выследить.
— Да кому надо за мной следить? — засмеялась Лия, но потом вспомнила про Наблюдателей. Об этом она отцу не рассказывала — ни о Наблюдателях, ни о «Восстанавливаемся вместе». Лия боялась, что Кайто это отпугнет и он снова исчезнет, поскольку опасается, что его найдет Министерство. И она согласилась поехать на метро.
Она уже несколько десятилетий не пользовалась этим видом транспорта. Отчасти дело было в деньгах и статусе — чем больше ее повышали по службе, тем чаще она ездила на недешевых автомобилях группового пользования. Отчасти ее, как и большинство долгоживущих, заставляли больше ходить пешком рекомендации по борьбе с сидячим образом жизни. А еще обжитая ею территория с годами сильно сузилась, но как это случилось, Лия сама толком не заметила. Теперь почти вся ее жизнь проходила в самом центральном из Центральных округов, где любое нужное ей место находилось, как это называется, в шаговой доступности.
Лестница, которая вела в вестибюль станции метро, была забита народом. Лии стало интересно, куда едут все эти люди. Она разглядывала твердый подбородок гладко выбритого мужчины, тащившего спортивную сумку размером почти с него самого, тусклые красные глаза старушки, кожа которой напоминала темную гофрированную бумагу, толстые пальцы бизнесмена, крепко державшие планшет, и ей хотелось знать, есть ли и у них свои секреты. Не боятся ли они, что за ними следят.
Вестибюль был залит ярким искусственным светом — Лия почему-то ожидала, что там окажется темнее. Покупая билет в стареньком автомате с ненужной теперь прорезью для монет, она внезапно почувствовала на себе чей-то взгляд. Лия мигом забыла про билет и принялась лихорадочно оглядываться по сторонам.
— Дамочка, вы закончили? Если вы вдруг не заметили, тут очередь, — произнес стоявший за ней мужчина.
Лия, все еще напряженно изучавшая толпу в вестибюле, никак не отреагировала. Она вдруг отчетливо ощутила, что за ней следят. Но никого подозрительного не заметила — вокруг были только потоки движущихся в разных направлениях пассажиров.
— Да послушайте же! — возмутился все тот же мужчина. Лия глянула на него так, что он замолчал.
Никого тут нет. Никто за ней не следит. Лия встряхнулась, взяла билет и поехала на эскалаторе вниз. В поезде она вставила в уши наушники и достала планшет, чтобы разобраться с почтой.