Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения]

Ф е р а м е н ( выходя к кафедре). О мужи! Только в одном я согласен с Критием: если кто-либо злоумышляет лишить вас власти и содействует усилению злоумышляющих против вас, он должен по справедливости подвергнуться высшей мере наказания. Но кто из нас так поступает, вы прекрасно рассудите, я в этом не сомневаюсь, если сравните все мое поведение - в прошлом и в настоящем - с поведением того же Крития. Зачем было арестовывать и казнить Леонта Саламинца или богача Никерата, сына Никия? Только для того, чтобы создать враждебное настроение к правительству в кругах богатых и благонамеренных граждан! Много народу удалено в изгнание. Но мне показалось нецелесообразным присуждать к изгнанию Фрасибула, Анита или Алкивиада. Это наилучший способ для усиления противников: народ получал таким образом надежных вождей.

К р и т и й. Если бы мы казнили Фрасибула, он бы не явился с оружием руках против нас.

Ф е р а м е н. Заметьте, что правление четырехсот было установлено голосованием самого народного собрания, которому удалось внушить, что лакедемоняне охотнее заключат мир и вступят в союз при каком угодно другом строе, только не при демократическом. Но расчет оказался ошибочным тогда, лакедемоняне ничуть не стали снисходительнее при переговорах, зато теперь - при нашем полном поражении - именно мы спасли Афины, заключив союз с лакедемонянами. Критий говорит о моих метаморфозах. Но скажите, бога ради, как же назвать того, который не нравится всем? Ведь ты, Критий, в демократическом государстве был злейшим врагом демократии, а в аристократическом - злейшим врагом добрых граждан. Я же, Критий, все время неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми демократами, которые считают, что настоящая демократия - только тогда, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми олигархами, которые считают, что настоящая олигархия - только тогда, когда государством управляют по своему произволу несколько неограниченных владык. Я всегда - и прежде и теперь - был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в состоянии защитить государство от врага, сражаясь на коне или в тяжелом вооружении. Ну же, Критий, укажи мне случай, когда бы я пытался устранить от участия в государственных делах добрых граждан, став на сторону крайних демократов или неограниченных тиранов!

Одобрительный гул. Критий, переговорив с двумя его соправителями, не ставит вопрос о Ферамене на голосование, но дает знак юношам с кинжалами встать на ограде, так, чтобы они были видны членам Совета.

К р и т и й. Члены Совета! Я полагаю, что только тот достойным образом защищает своих друзей, кто, видя, что они вовлечены в обман, приходят им на помощь и не позволяет, чтобы этот обман продолжался. Я хочу в настоящем случае поступить таким же образом; ведь, стоящие там люди говорят, что они не позволят, чтобы я выпустил из рук человека, явно поносящего олигархию.

Ф е р а м е н ( вскочив на алтарь Гестии). Я прекрасно знаю, клянусь богами, что и этот священный алтарь мне не принесет никакого спасения; я припал к нему только для того, чтобы показать, что наши правители не только бессовестнейшие нарушители человеческих установлений, но и величайшие безбожники.

Входит коллегия одиннадцати (исполнительная власть в городе) в сопровождении служителей.

К р и т и й. Вот мы передаем вам Ферамена, осужденного по закону. Схватите этого человека, отведите его куда следует, и поступите с ним так, как полагается вслед за приговором.

Ф е р а м е н. Почтеннейшие граждане! Молчанием вы не защитите ваши собственные интересы и интересы государства! Критий, я поделюсь с тобой цикутой из моего кубка! (Его выводят из зала и уводят через агору.)

К р и т и й. Члены Совета! Теперь, не опасаясь предательства в нашем стане, мы выступим против Фрасибула, который, как сообщают, со своим отрядом, возросшим от семидесяти человек до семисот, двинулся в Пирей.

Сцена 3

Агора. Круглая палата, деревья, трибуна украшены оливковыми ветками и гирляндами цветов. Флейтистки играют то марши, то мелодии для пляски, под которые юноши и девушки то маршируют, то пляшут. Всюду кучки афинян, сидящих на скамейках под платанами или разгуливающихся; многие украшены венками, как в праздники. Все обращают взоры в сторону Акрополя, где Фрасибул приносит жертвоприношения Афине.

А р и с т о ф а н Тиранов было Тридцать? Нет, один. М е л е т Да, это Критий, поразивший нас Жестокостью своею, точно вепрь. А р и с т о ф а н Недаром из софистов и поэт Трагический, как ты, мой друг Мелет; Ведь ты ему подыгрывал успешно, Как Ферамен с прозванием "котурн", Но уцелел и ныне торжествуешь? А Критий пал в сраженьи у Пирея, С Хармидом рядом, трогательно, правда? В любви и ненависти преступивший Природу и обычай, как Эдип, Несчастнейший из смертных и герой Трагедий, коих век прошел, как видно, Со смертью Еврипида и Софокла. Пиши комедии, Мелет, коль сможешь; Смеяться нам пристало, чтобы горе От бедствий и злосчастий превозмочь. Увы! Величие Афин, как дым От жертвоприношений, тает в небе. А н и т Аристофан! Ведь нынче не поминки? Афины обрели свободу вновь, И ныне праздник примиренья граждан, Борьбою партий вовлеченных в распри. Не удается тирании, к счастью, Пустить в Афинах корни и взрасти, Как в Сиракузах, пункте наших бедствий. А р и с т о ф а н А где виновник бедствий и надежд? Твой мальчик своевольный, твой любимец, Который пренебрег тобой, Анит, Отдавший предпочтение Сократу? А н и т Уймись, Аристофан! Не то, я знаю, Как обвинить нетрудно в святотатстве Поэта, посмеявшегося зло В "Лягушках" над Дионисом, над богом Театра и вина, над сыном Зевса, С игрою в таинства, - не смейся, милый! А р и с т о ф а н Нет, я серьезно, что с Алкивиадом? Я слышал слухи разные. А н и т Какие?

Показывается Фрасибул; афиняне сбегаются; Анит открывает собрание и предоставляет слово Фрасибулу.

Ф р а с и б у л. Афиняне! Нам всем есть о чем подумать. Я очень рекомендовал бы вам, занимавшим прежде город, дать себе отчет в вашем образе действий. Для этого прежде всего рассудите, пожалуйста: какие такие заслуги дали вам право быть настолько самонадеянными, чтобы претендовать на власть над нами? Не считаете ли вы себя более справедливыми, нежели мы? Но ведь народ, будучи беднее вас, никогда не причинял вам обид с целью выгоды, вы же, будучи самой богатой частью населения города, учинили целый ряд гнусностей корысти ради. Итак, вы нас нисколько не превосходите в справедливости.