Одаренный проклятием

Что за чертовщина творится? Ну, когда у нормальных людей, ни с того ни с сего, кровоточат губы?

Любовь как-то настороженно покосилась на меня, когда я вновь вернулся в партер.

 - Что-то не так? – осведомился я.

– Нет-нет, всё нормально, - она резко мотнула головой и чуть остекленевшим взглядом посмотрела на сцену.

Что за реакция? Неужели я не всю кровь убрал с лица? Хотя здесь темно, она бы все равно не увидела. Или это уже у меня паранойя.

– Скажите, что сейчас произошло в соседней палате? – поэт Бездомный, развалившись на поставленной, на сцене, койке с наигранной тревогой смотрел на полноватую женщину, изображающую медсестру психиатрической лечебницы.

 - Ваш сосед умер.

 - Я знал. Я знал, - закричал парень, вскакивая на ноги.

И всё же театр погибает. Актеры не в состоянии вжиться в свой образ, о чем тогда еще можно говорить. Зритель должен верить. Верить той жизни, что воспроизводится на сцене. Актеры должны донести до каждого эмоции и смысл. А до меня они донесли лишь скуку и тоску. Неужели в этом зале нашлись зрители, которым эта постановка пришлась по вкусу?

По сцене босиком шла Настя, мастер чуть левее от нее.

– Слушай беззвучие,- улыбнулась она напарнику, - И наслаждайся тем, что не дала тебе жизнь – тишиной.

Я опустил глаза, смотреть на это было ужасно неприятно. То ли я не ценитель такого искусства, то ли – это и, правда, бездарно.

***

– Ну что, как я сыграла? – в глазах Архаиной до сих пор светились искорки эйфории от пребывания на сцене.

Я сделал глоток чая, проигнорировав девушку. Люба бегло оглядела одну из комнат их квартиры и не найдя поддержки, улыбнулась сестре:

– Мне понравилось. Ты очень уверенно себя вела.

Я фыркнул, но сдержался. Люба прожгла меня злым взглядом, намекая на скорую кончину, если я опровергну ее слова.

– Тебе шел образ Маргариты, - через силу выдавил я из себя.

Настя улыбнулась и побежала на кухню за разрывающимся домашним телефоном.

– Ты всегда ей лжешь?

Люба невозмутимо отозвалась:

– Нет, но когда ей это во благо, то почему бы не потешить Настино самолюбие. Это была ее мечта. Пусть почувствует себя на вершине.

Я не нашел что ответить, да и не успел бы. В комнату забежала Архаина:

– Ник, Клин тебя обыскался, что у тебя с мобильником?

– Выключен, я как на спектакль заходил – вырубил его.

– Дуй к Пашке, там какое-то срочное дело, - протарахтела Настя.

***

– И что опять случилось?- с порога начал я.

– Заходи, - Клин отошел от двери, впуская меня в квартиру.

– Все хорошо?

Друг передернул плечами.

– Что-нибудь будешь?

– Нет. Рассказывай.

– Пойдем, - Паша медленными шаркающими шагами направился в сторону спальни.

– А словами не судьба объяснить?

Видимо этот день меня доконал. Злость выплескивалась наружу через слова и поступки. Как яд, у змеи.

– Сейчас увидишь, - пообещал каким-то бесцветным голосом он.

Смирившись с участью, зашел за другом в комнату и присел на диван.

– Вот, - мне на колени упала синяя папка.

Я в недоумении посмотрел на Клина, распахнув ее. Внутри толстой пачкой лежали рисунки. Какие красками, какие карандашом, некоторые ручкой.

– Что это такое?

– Я уже неделю не сплю по ночам. Стоит только закрыть глаза, как вижу всё это, а потом тянет рисовать. Ник это же не нормально. Это может быть дело рук того существа?

– Сомневаюсь, - я взял верхний лист бумаги в руки.

Высокие своды круглой пещеры, сталактиты и сталагмиты, вырост из земли в форме трона.

– Что это? – выдохнул я, хотя прекрасно узнал обстановку. – Где ты это видел?

– Говорю же во сне, - как барану повторил Клинчук.

– А почему ты решил, что это касается меня?

– Посмотри следующий, - кивнул головой Паша в сторону папки.

Я перевернул лист и с недоумением уставился на себя. Я стоял на коленях и что-то кричал, а обстановка всё та же. Пещера и пустой «трон».

– Я не хотел тебе говорить…

– П- почему? – я перебирал рисунки друга, - Почему я узнаю об этом сейчас.

– Это последний, - мне в руки уткнулся лист из тетради в линию. На нем был изображен мужской силуэт на фоне надгробной плиты.

– Я думаю, тебе грозит опасность…

– И кто-то через тебя пытается предупредить меня? – продолжил я фразу Клина.

Друг утвердительно кивнул:

– Я не хочу это рисовать. Ты же знаешь, я забросил кисти еще в юности. И возвращаться к этому нет никакого желания. Ты сможешь это прекратить?

– Я не знаю, что прекращать. А даже если бы и знал, не смог помочь. Я думаю, что твои рисунки скоро уйдут на антресоль, хотя я советовал тебе бы, их сжечь. Да, точно. Сожги их сегодня и со спокойной душой ложись спать. Если кто-то хотел донести до меня угрозы, то я всё узнал.…И понял. Поэтому – все будет хорошо.

 От Клина я вышел подавленный. Если уже и потусторонние силы начинают разбрасываться угрозами, то дело дрянь. Только почему через Клина? Они ведь могли опять подослать одно из загранных существ и по-тихому кинуть мною в окно. Почему через рисунки?

Я и Страж.… Неужели. … Неужели эти рисунки… Дух уже понес своё наказание перед Создателями. Пришел мой черед? И самое обидное, что я ничего не могу сейчас предпринять. Если только, Коля не ошибся. Мы встретимся с ним намного быстрее. Сегодня.

 Редкие прохожие не обращали особого внимания на бегущего молодого парня. Да и людей на улице все меньше и меньше. Они все уходят с улиц ночью. Странные. Во тьме город преобразовывается. Становится настоящим.

Я люблю пустые дороги и парки. Люди все портят. Они только на это и запрограммированы. Уничтожать и рушить. А так же получать от всего перечисленного удовольствие.

 Я притормозил у дороги, за которой уже начинались деревья, перерастающие в лес. У меня не было с собой фонарика. Возвращаться? Или пойти на свой риск в темные катакомбы без единого источника света? Мобильник включить не получилось, похоже, все же села батарея. И что теперь? Коля был прав? Это «не судьба»?