Один соверен другого Августа

Варвара из прошлогоднего «спектакля» сидела у входа своей палатки и сосредоточенно украшала себя маникюром. Теперь, удобно устроившись, как на скамейке в зале Эрмитажа, можно было открыто, не из-за околоподъездных кустарников в дождливый вечер под зонтиком, смотреть на нее как на неизвестную скульптуру Микеланджело или воплощенную еще не раскаявшуюся тицианову Магдалину. Замершую позу абстрактного ценителя искусства теперь вызывал глубокий распадок меж ее грудей за занавесом дикой черноты волос, и чужой кинопроектор сквозь призму искривленного времени представлял: ту же черноту ночи с силуэтами искалеченных лавочек в полумраке подъезда хрущевки с одинокой лампочкой; и как фантом любви – кустарник бузины с блестящими ягодками будто бы Варвариных глаз. Эта пьеса была особенно дорога Августу своей глубинной темнотой чувств и ночными декорациями. Он сам попытался внести в историю немного детективности. И теперь с удовольствием перелистывал в памяти щекотливые моменты ночной жизни своей возлюбленной: сначала наблюдение за ее подъездом; слежка до бара с пересчетом и классификацией подружек и друзей; возвращение веселой компании назад к подъезду под его неусыпной охраной на расстоянии. Видно, в том любовном коктейле, который Август принимал с утра пораньше, кроме добавок остросюжетности, были намешаны и банальные сивушные масла скуки. Он испытывал удовольствие удачливого драматурга от упорядоченного хода пьесы с избыточной радостью Дон-Жуана от отсутствия хотя бы одного ночного конкурента. Но он вскоре объявился, и тогда Август вышел из-за кустов, как из-за кулис, на сцену под одинокую лампочку подъезда и пошел прямо на скамейку с парочкой, хотя Август-режиссер не объяснил ему этой сцены. Когда он приблизился к ним, Варвара с кавалером сидели, не шелохнувшись, в позе римских патрициев на пиру. Ее рука была где-то в чернеющей геенне его дьявольских балахонов. Тридцати метров прогулки по сцене хрущевского дворика оказалось недостаточно на сочинение подобающих реплик, и Август из трагического героя переквалифицировался в трусливого пьяного комика с его вечным вопросом: «Как пройти в библиотеку?».

Позже он выпытал у нее главное, что хочет знать отвергнутый любовник: кто он? «Бандит», – улыбаясь, сказала она. И Август проглотил эту драматическую развязку с облегчением, которое наступает при поиске ответа на вечный мужской вопрос: кто же они – женщины?

Август играл на гитаре и тихонько что-то напевал, изредка поглядывая в сторону Варвары. Чувствовалось, что она слушает, но между ними установилась дипломатическая холодная вежливость без лишних вопросов, которая не позволяла проявлять нетактичную эмоциональность. Как же ей шел этот имидж женщины из Магдалы, женщины для бандитов. Образ библейской героини как экстракт женской сути был привит большинству женщин с рождения, но у некоторых из них доза искренней греховности и, как следствие, ломка истинного раскаяния была больше обычной. Приняла ли Варвара по-настоящему этот наркотик Магдалины, Август не был уверен. Может, она была тоже режиссером своих пьесок. Ведь начало их знакомства говорило об этом. Они познакомились года три назад на дне геолога у костра, в холодную апрельскую ночь. Она была первокурсница, он соискатель научного звания. Август не мог до сих пор вспомнить, как они оказались на темной поляне вдвоем, в обнимку лежащими на голой земле. Варвара была мягкая и пахла костром. Они шептали друг другу глупости и сильно жалели о преграде двойных свитеров на обоих. В какой-то момент Август протрезвел и зачем-то сказал, что не любит ее, то есть эту Варю, на которой он теперь лежал, и спелую мякоть груди, которой вкушал сквозь толстые свитера. Что это было: патологическая честность и такая же глупость или предчувствие другого события, – он не мог понять. Варя обиделась не сразу. Минут через пять. И потом уже не было возможности ни через подарки с цветами, ни через сумасбродства у подъезда выпросить у нее апрельского помешательства.

Вот взять бы сейчас, подойти и выпытать у нее все. Растрясти эту будничность, стереть лак притворства и попросить обнажить душу перед ним, как обнажала тело перед бандитом. Но, видимо, невиновны были ни он, ни она. Все это было нужно для проявления славы, чьей-то славы…

Солнце постепенно приближалось к застежке своего спальника на яйле. С пляжа возвращались студенты и студентки. Августу принесли заказанное им пиво, и он с удовольствием поглощал его крупными глотками из бутылки. Вокруг толпился народ: заготовливали дрова, таскали воду – сегодня была последняя ночевка. На завтра предстоял переход по побережью до Алушты, а там – троллейбус до Симферополя и поезд до родного города.

Катя подошла и села рядом.

– Дай пива?

– Бери.

– А можно еще две? – ее глазки уже блестели от где-то чего-то выпитого.

– А ты потом приставать ко мне будешь?

– Буду, если не засну, а ты не будешь меня называть необъезженной кобылицей, конь ты старый.

– Я тебя воспеваю поэтически, а ты меня обзываешь животным. Кобылица – это же возвышенно, ласково. Не кобыла же…

– Ну ладно, жеребец… ха-ха, давай гони пиво… и бери копыта в руки, то есть в зубы… у них ведь зубы… и рысачь в магазин, пожалуйста. У?

Она схватила две бутылки своими загорелыми ручками и ускакала, виляя крутым крупом к другой палатке, где паслись нестарые еще савраски с упругими маслами.

«Придется идти, а то вечер без пива как море без соли» – почему-то с тоскою подумалось Августу. – День какой чудесный был, а вечер чего-то не задался. Ладно, сейчас поправим настроение литром пенного».

Возвращаясь назад, Август издали, с бугра увидел странную концентрацию населения лагеря. Все столпились в кучу, будто нашли какой-то клад. Слышался смех девчонок и гогот парней. В толпе мелькали незнакомые рослые фигуры мужчин с какими-то аппаратами в руках и двух женщин в белых одеждах. Август шел медленно по тропинке с пакетом в руке, и когда до лагеря оставалось метров сто, его заметили, и все театрально к нему обернулись. Наступила будто отрепетированная тишина. Август замер от неожиданности, и мелькнула мысль, что этот спектакль из-за него. День рождения вроде бы еще не скоро. Что это? От толпы отделились женщина и мужчина с кинокамерой на плече. Включили маленький прожектор, и луч выстлал яркой дорожкой узкую тропинку и самого Августа. Не отрывая от освещенной фигуры прицельного взгляда, женщина в белом что-то советовала оператору с кинокамерой. «Что за цирк? Хоть бы объявили номер…» – теряясь в догадках, Август медленно тронулся по светлой дорожке походкой зомби. Но хотелось почему-то нырнуть в тень ближних кустов и там притаиться, пока эти белые люди не пройдут сами мимо него. Но, видимо, нужно было идти, хотя по-прежнему не раздалось ни звука. Август лихорадочно сканировал пришельцев и пересчитывал варианты розыгрыша. Прожектор слегка ослеплял, и когда женщина оказалась рядом, в руке у нее был микрофон. Она с удовольствием показывала Августу правильные зубы в улыбке, и все ее белое лицо говорило о том, что она приехала с севера. «Стоп. Это же вертолетные…» – мелькнул у Августа ответ на вопрос о предчувствии и тоске. Тоска отступила с барабанным боем сердца, взгляд рванулся вперед сквозь белых женщин, миновал идущую сразу за ними удивленную прекрасную Катерину с распущенными, как у русалки, волосами, перепрыгнул через бронзовую кучу студентов, потом к морю, и еще дальше, через континент и океан, и разбился мириадами брызг о стену следующей суши.

– Здравствуйте, молодой человек. Не бойтесь нас, мы добрые. Мы из передачи, из Москвы. Наша передача занимается розыском пропавших людей. Понимаете? Так вот, вы – пропавший. И теперь мы вас нашли. Понимаете? О, нам все понятно! Вас ищут! Вы знаете, кто вас ищет?

Август не мог сказать «нет». Он знал точно: это – она! И потому он сказал коротко, но глуховато:

– Да.

II. Почему «нет» универсальнее «да»

Москва. Останкино, июль 2005 года

Когда вам неожиданно задают очень серьезный вопрос и требуют быстрого и однозначного ответа – «да» или «нет», то часто разумнее или, точнее, целесообразнее коротко сказать «нет». Или, в зависимости от обстоятельств, даже так: «Не-е-е-ет!!». Это как выбрать атомную бомбу своим оружием во время войны. Поверьте, так будет лучше, даже если весь ваш мирный многоквартирный организм будет сопротивляться и ему станет обидно от упущенной возможности получить зачехленный, но, по всей видимости, милый подарок. Чуть позже, когда твердое «нет» размякнет и расползется по комнатушкам вашей души, поселятся в вашем доме тишина и безмятежность. Никто не станет вас тревожить по давно забытым недостаткам жизни. Правда, наступит такой порядок только в случае проживания в запасниках, чердаках вашей отдельно взятой души или в сумрачном ее подвале, куда ведут едва различимые крутые ступеньки такой розовощекой и улыбчивой, но въедливой и дотошной субстанции. Она похожа на живучую старушку из вашего дома, которая всегда не вовремя появляется к вечеру на лавке у подъезда и назидательным своим видом напоминает всем остальным недоразвитым жильцам, что будто она и есть их забытая воспитанность, и совесть.

Диетическая старушка по прозвищу Мадам Нет перед домом Августа не появлялась давно. Потому ему и в голову не пришло произносить ее имя вслух. К тому же его тело и душа пока вовсе не желали покоя и безмятежности. И даже наоборот: Август просто рвался в бой. Хотелось сражаться сначала с собственными проблемами и опосредованно с людьми, их создающими. Только где-то через пару лет до него дошло, что шарахни он тогда из своего укрытия на южном берегу Крыма по «московско-американским» объектам своим стомегатонным «Не-е-ет!», слово «любовь» имело бы для него совсем другое, более абстрактное значение. Или хотя бы другое придыхание при его произношении. Ведь, решаясь на согласие, мы подписываем себе безапелляционнейший в мире приговор, даже если это «да» стоит под договором с самым сказочно прекрасным персонажем нашей цивилизации. Обычно после «да» пути назад нет, а вот с «нет» всегда можно соскользнуть к «возможно», и потом уже поторговаться, договорится, присмотреться, оглядеться вокруг, и, вероятно, успеть что-то там подсчитать. И только потом всебелозубо сказать «да».

Кстати, если вы вдруг завтра решитесь поупражняться с другим оружием и вместо оглушающего «да» выберете испепеляющее «нет» или даже туповатое «возможно», то помните только одно. В хитромудрой игре под названием «жизнь» только одна цель из-за своего непонятного, переменчивого, полугенильного и сумасбродного строения не поражается никаким оружием. Любовь сама и есть четвертый тип оружия, и бьет она метко нам прямо в сердце из засекреченного природой четвертого измерения.

…Август шел по длинным коридорам Останкинского телецентра в группе «найденных». Было нормально, по-летнему душно даже в бетонном здании. Впереди Августа шли мужчины и женщины, в основном предпенсионного возраста. Возглавляла группу очень подвижная девушка с серьезным лицом. Недовольство Августа своим недостаточно проявившимся в бухте Любви артистизмом теперь выражалось в самозабвенном самоедстве: «Черт побери! Сбрось я на журналистку свое стомегатонное “нет”, поднялся бы высококачественный гриб увлекательных врак и побрехенек! Взорвалась бы бомба драмы, и лучом вспыхнула бы необходимая доза юродства. Подыграй я этой зубастой журналистке с микрофоном, и сразу бы вышло то, зачем она и прилетела тогда в бухту Любви – “шоу!” Получите и смех, и слезы, и любовь на погоны! А я что? А на тебе последний козырь с абсолютно голой правдой! И откуда вылез этот “пионэр… бл… будущий мэр, всем ребятам примэр”?! Да так разошелся по чесноку, что все, видимо, от зависти, аж приуныли: “не перепились еще честные пионэры на Руси!”. И начали искать запасной вариант для нашей героической пьесы. Хе! D’un amour heroique! Интересно, что по-французски образно это будет – “настоящая любовь”. Французы профессионалы в любви и им уже давно ясно, что настоящая любовь – это подвиг!».

У Августа мелькнула мысль, что если бы им всем сейчас накинуть простыни вместо одежды, то эти серо-зеленые стены могли бы сойти за декорации лабиринта кровожадного Хроноса. Время намного страшнее любого минотавра с рожками. «Бред какой-то! – тряхнул головой Август, сбрасывая с себя наваждение неуправляемого творчества. – Здесь работают необычные люди – журналисты. Они, как профессиональные боги, мифы творят своими руками! Находят разных потерянных героев, жертв чудовищ… чудовищных обстоятельств. Воскрешают съеденных прожорливым Хроносом детей, жен, мужей, друзей и прочих родственников. Соединяют души и склеивают давным-давно разбитые гранчаки в прекрасные амфоры! И хватит ерничать, и саркастически гримасничать! Это ведь настоящее чудо! Ну и что же, что оно слегка напоминает конвейер! Ведь только так можно чудо сделать воистину массовым, масштабным и легкодоступным для каждого дома».

– Уважаемые «найденные», – девушка остановилась, и группа замерла, повинуясь ее поднятой руке, – сейчас вы по очереди зайдете в эту гримерную. Там вас подготовят к съемке. Прошу вас не толпиться и… ради бога, не теряйтесь снова! Ок?

Улыбка моментальным снимком вспыхнула на ее деловом личике и, не успев закрепиться, исчезла с разворотом всего тела в противоположную от будущих телезвезд сторону. Август прислонился к окрашенной в казенный цвет стене и стал ждать своей очереди на грим. Теперь его будет снимать камера, так как он, оказывается, был в списках «потерянных» все эти девять лет…