Один соверен другого Августа

«Во дела… еще могу удивляться, – подумалось Августу, – а значит, не все так плохо… Тэкс, Лука Автоматыч, – будем живы – не помрем! Ты же это мне сейчас хочешь сказать? Как тост звучит. Кстати, о здоровье… Где моя аптечка?»

Затаив дыхание, Август стал шарить руками по пыльной траве. Ему был слышен только бой требовательного сердца и свист скошенной, как косой, травы, прячущей в своих зарослях восстановительные глотки на дне бутылки.

– Хорошо жить, не правда ли, Автоматыч? Хорошо… когда везет, как мне сейчас, скажешь ты. Живой и сто грамм на дне. Ха! Еще и минералка осталась и… погоди… За тебя, дорогой… – глотнул залпом, зажмурился и сдавленно закончил поминание. – …Мужик ты, видимо, надежный был. Вон и баба твоя рядом… прилично ты с ней пожил… а сейчас в моде вечный поиск… свободный полет. И она ненадолго пережила тебя. Очень поэтично, грубо говоря. Да, но прости, как бы ты не агитировал за райскую жизнь, я лучше тут еще помучаюсь… А вот и ключи от дома нашлись! Ну это… Петру привет. И остальным тоже».

С этими словами он начал собираться. Да вдруг снова сел устало на мятую траву, некстати вспомнив, как про карточный долг, о бородатом романтическом позере у окна, который предлагал ему стать эмпириком.

«Далее этот самозванец, видимо, трисмысленно исковеркав титул императора, смог синтезировать его еще с помощью “эмпирика” и “пирата” в “эмпиратора”! – по ходу подъема и оглядывания вокруг, соображал еще не сам Август, а некоторые живые части его тела, которым находилось применение. – Память, чертовка, как всегда, впереди всех! Ужас! Это же похоже на… шизо… Погодите вы со своей болезнью гениев. Хочу быть просто… э… прекрасным человеком! И трезвым, как бы это ни смешно казалось со стороны. Ц-ц… где бы выпить че-то найти, а?.. Так. Щас сообразим. Итак. Значит новое слово “эмпиратор”? Угу. И он стал быть один на троих… один в трех… а, три в одном! Троица, етить твою налево! И его миссия в чем? В чем соль всего этого бреда? А… слушай, я знаю! Это нужно для того, чтобы, видимо… посылать полчища своих пиратствующих эмпириков на поиск Ее. Кого ж Ее? Погоди… Э… Так кого же еще? Есть только одна достойная цель для настоящего эмпиратора – поиск истины!»

Как выяснилось по прошествии получаса после похода в ближайший магазин, ранние исследования вопроса выявили загвоздку, которая состояла в раздвоении этого священного для Августа лика. Ваше здоровье! Ух! Хорошо пошла первая! Итак, …первая его сторона – лицо юридическое: общеизвестная, давно всеми разыскиваемая обветшалая контора с серым от пыли кабинетом, на дверях которого висела табличка – «Последняя инстанция». Все говорили, что она существует, некоторые ее посещали, но потом часто забывали адрес по разным причинам: чаще всего по состоянию уже несущественного здоровья. Поиски истины все-таки не так просты и чреваты расшатыванием последнего. В целом, шанс найти истину в «Последней инстанции» есть. Трудно было выпросить у этой бюрократки справку о своем пребывании в ее архивах: потому как своими словами почти невозможно было доказать, что ты ее нашел. Слов почему-то не хватало, а руки, как всегда некстати, пускались в ход и производили обратный эффект. Еще хуже было доказывать не словами, а делами, – тут уже требовали справку из городского дурдома. Но Августу казалось, впрочем, как всем увлеченным поисками истины, что эта нелюдимая невидимка все же уже была когда-то рядом. Лет так семь, восемь, семнадцать, восемнадцать назад. И что все намного проще и естественно вещественнее, то есть существенно естественнее. А стоило всего-то – найти другой лик истины – такой живой, белокурый с мелированием, огромадно сероглазый, с матово-нежной кожей и золотым молчанием на волевых губах, и тогда два лика соединятся в один, и не нужна будет никакая справка… Ее здоровье!

На кладбище муравьи в трещинах и норках земли пародировали недавно присоседившихся к ним людей из спальных бетонных параллелепипедов. Или наоборот, тут как кому приятнее. Бросались в глаза отличия в стилистике архитектуры и физиологии, но наблюдалась удивительная схожесть в причинности движений. Люди и мурашки давно проснулись и разъехались-разбежались по рабочим районам. Скоро начнут возвращаться. Все по схеме. Но вот, видимо, Августу, как человеку из хаотичных, неухоженных кладбищенских кустов не нравились схемы. То есть – изначально, вообще! Можно было, конечно, спокойно жить по ним. И если повезет, даже стать схематическим образцом с доски почета, но слишком это было обыкновенно и скучно. Бороться со скукой можно по-разному и, наверное, самый простой путь – держаться подальше от нее, чтоб не заразиться. Увы, жизнь вдали от общих схем тоже рано или поздно нормируется и приводится в порядок другими схемами, от которых снова начинало веять тоскливой иерархией запутанных человеческих ценностей. Однако Август именно в кустах был упрям как нигде и не хотел сдаваться. Он знал, что инфекция скуки не передается, а незаметно усваивается вместе со всеми результатами человеческой деятельности: образованием, технологиями, информацией, и потому-то он вынуждал себя проходить такое своеобразное обеззараживание в кустах городского кладбища. Не всегда ему удавалось быть принципиальным в тяжбе со схемами, нормами и нормативами. Порой приходилось занимать …надцатое место в каком-то списке, но… Но при каждом удобном случае он старался разрушить норму. Что, собственно-то, и возможно, только при помощи ненормального поступка. Да, но не все так просто было с ним, так как и классически «ненормальным» в традициях современной психопатологии его назвать было тоже нельзя. Может быть, пока? Это «может быть, пока» каждый пусть припрячет для себя на будущее. Ведь кто знает будущее? Так что нечего обольщаться. Август всегда предпочитал готовым формулам и нормативам поведения внимательное наблюдение за преинтереснейшими ненормально-необычными субъектами, как приговаривал, один преизвейстнейший сыщик. Тоже, кстати, не совсем нормальный. В своей области, конечно. Его здоровье!

– «…я не люблю… тарам, тарам, против шерсти… тарам, тарам… железом по стеклу. Э… или… не люблю людей… потому как, дескать, им с детства привит какой-то непокидаемый вид… Эх, поэты любимые! Научили не любить, а вот любить кто ж научит? Ага, а вот еще… мы все кого-то любили, но мало любили нас! Во как! Э… а может остаться в кустиках и еще немного понелюбить… ну, чуть-чуть, чего-то я недонелюбил, что ли…» – бормотал про себя Август, бродя взглядом то по могильным оградам, то по узкой тропинке, петлявшей в траве между ними и железными гаражами с бетонными заборами.

«Вот рападокс! Поэтов разных помню, а как очутился на кладбище – не помню… Надо попробовать еще, надо вернуться к тому крутому повороту перед резким спуском. Надо подняться на плато, как на бабуганскую яйлу, помнишь? Ну, помню. Вот. Подняться и снова зашагать с облаками наравне…»

Август вспомнил, что построили перед первым домом у кладбища детскую площадку. Удивительно быстро. «Ах, это политика…». Перед приездом какого-то бонзы толстые бабы в оранжевых жилетах мели улицу и дорожники латали хронические выбоины в асфальте. Как-то вдруг свалилась неведомо откуда бетонная плита усталости. Август сделал еще один большой глоток горячей водки, и сел в лодку воспоминаний, и поплыл по быстрому турбулентному течению, которое, казалось, несло его все последнее время…

– Прошу прощения, но у нас двойные билеты на это место, – четкий приятный голос вежливо соблюдал все приличия и знаки препинания, – я потесню вас на время этого плавания, но, поверьте, вам моя компания доставит вполне конкретное количество приятных минут. Прошу не открывать глаза, так… гм-гм, извините, будет эффектнее для вас, так как вы сможете насладиться увлекательным отчетом за прошедший период Вашей жизни в виде быстрого ролика, и безопаснее для меня, так как я… гм-гм, извините, не исчезну. Вы отметили мою ангельскую вежливость? Браво! Это просто су-пер! Ой, извините снова за банальность! Мода. Черт бы ее… ой, извините, Ваше… Это я не вам. Так! Вы неглупый человек и, наверное, уже догадались, что это снова я! Ура! Да, я и есть ваш ангел-хранитель. Радуюсь, потому как наконец выпросил у начальства свое очередное явление для вас. Там, наверху, считают, что люди вообще не заслуживают ни одного явления из нашего учреждения. Лишь избранные удостаиваются одного или нескольких, ну и единицы… Вы уже знаете, читали, учились… пара-тройка наших пожила там у вас… вкусила, так сказать, «еслитакможнвыразца», человеческой благодарности! Но, видимо, ваша настойчивость в поисках истины… или, по-Вашему, – истин, «Их», и эти сумасшедшие игры в прятки со временем и с самими собой произвели подобающий эффект, и вот меня послали к вам с отчетом.

Я – хранитель индивидуальный, младшего чина, стою на нижних ступенях своей карьеры, а мои старшие коллеги имеют более сложную специализацию по охране коллективов, государств, наций, профессий и самых разных объединений, в которых суетятся люди, стремясь, главным образом, их возглавить и получить самого важного охранника – собственно Его. А я храню, в первую очередь, Ваши чувства, выраженные в мыслях, словах, так как они в первую очередь имеют больший срок годности. Ну а потом уж и Ваше тело. Если успеваю, конечно. Наверное, вы заметили: судя по сводкам происшествий, ангелы-хранители настолько стали близки к своим подопечным, что незаметно перенимают их свойства и потому зачастую катастрофически не успевают… охранять. Проклятые… и такие неотразимые человеческие технологии!

Но позвольте перейти к сути моего появления. Момент, можно сказать, экстраординарный, если изволите, судьбоносный. Так, сейчас оглядимся… Ага… Судя по паранормальной обстановке, вы, мой подотчетный, снова играли в Вашу любимую игру – «прятки». Снова ее искали? Хорошо, если так будет угодно, с большой буквы – Ее. Или «Их» – двуликую истину! Угу. Первая, значит, – «юр. лицо». Конечно! Тривиальная и замусоленная на складках, а вторая, стало быть, – «физ. лицо» – с глазами дивной серны… как, как? Со сталистым оттенком? Хорошо. Получается, что второй лик – белокурая пышка с обезоруживающим огнестрельным взглядом. Иногда обезоруживающе умоляющим? У-у! Пускай так. Нет-нет! Это Ваше право искать что хочется. Да-да – из-под стрельчатых черных бровей. Я вас правильно понял, подотчетный? Итого получается: именно здесь, на старом кладбище, а ранее жарким летом на пирсе, пляже, в прибрежных кустарниках Одессы; еще раннее – под осенним дождем между гаражами московского двора; в том же городе, но на койке приюта для бездомных; в том же пункте, но на путях станции Белорусская-Сортировочная… и так далее, – вы искали истину в ее полноте путем соединения двух ее ликов? А… репетировали? Тренировались? Экспериментировали! Да, я помню. Это тот пророкоподобный смуглый симпатяга с торсом металлического доспеха римского императора… да, а вы знаете, кто к вам наведывался? Пророк?! Хотелось бы мне, чтобы он бы вас хоть на мгновение побрал или пробрал, как говорится! Тогда бы было не до экспериментов! Скажите спасибо, я как раз вернулся из командировки в Ваш любимый 96-й год и успел заманить вас на это… вполне подходящее для такого уникального философа, как вы, кладбище. Ну ладно. Ну, перестаньте! Хватит! Я не люблю лести. Давайте уж перейдем к частностям. Как положено по утвержденному протоколу явления ангела-хранителя перед своим подотчетным, зачитаю сокращенную сводку событий за наш с вами, то есть за мой с подопечным, подотчетный период.

Август позже с мистическим чувством избранности вспомнил почти дословно сухую, монотонно-секретарскую речь его ангела-хранителя, который был больше похож на его озорного двойника из детской игры в пластилиновых героев.

– Как и предусмотрено утвержденным планом, – сипло рапортовал вышколенный докладчик, – выполнялась задача поиска… кхе-кхе… самого себя, предварительно мастерски замаскированного, или, проще говоря, потерянного. Экспериментальная игра несет в себе философскую задачу поиска истины в ее сугубо прикладном ракурсе, как то: соединении ее общепринятого, то есть юридически законного смысла, с индивидуально-личным, то есть физическим смыслом. В нашем случае последнее есть человеческая особа женского пола. Для удобства на всех нижеследующих страницах этого отчета и других повествований будем сокращенно именовать искомую двуликую истину местоимениями женского рода множественного числа – «Они», «Их», «Обе», «Обеими» и т. д. Описание физического лика «Их» внешности прилагается. Имя было предложено изменить на подобающе царственное… ну, что-нибудь императорское, как у нашего подопечного… Ага, вот это подошло? Так, очень мило звучит. И, кстати, сразу выделяется в ряду ширпотребных, извините, просто широко распространенных имен женщин на страницах отчета о подопечном…

После арт-хаусной минутной паузы, заполненной тягучим фолком листвы и духовыми гудками машин из ближайшего гаражного кооператива, Август перевернулся на бок и уже вслух прошептал просьбу:

– Прошу, милейший, не прерывайся, расскажи мне, как я… нет, ты понимаешь – Я! Такое крупное местоимение оказался в месте такого полного забвения…

Невидимка-охранник, казалось, сочувственно помолчал и совсем по-человечьи, прочистив горло, с расстановкой продолжил, но теперь поэтически завывая в особенно лирических местах: