Один соверен другого Августа

– Да-а-а… – он будто выпустил остатки кислорода, набранного еще девять лет назад при первом погружении в страшную пучину борьбы. Можно выдохнуть и расслабится. Почти полоумно улыбаясь, Август тихо повторил:

– Мы победили.

Что значило это «мы» для него? Дело в том, что Августу частенько казалось, а в последнее время даже верилось, что он не один ведет войну за свое счастье. У него, как и у многих, большую часть времени миролюбивых людей, были друзья, способные к посильной помощи. Однако в данном случае расклад был оригинальней. Кое-кто еще помогал Августу невидимой, но вполне чувствительной рукой. Вот это суммарное «мы» победоносным легионом с гордостью теперь строилось на плацу и ждало от своего оглушенного успехом императора триумфальной речи.

– Хм, если бы Васенька знала, какие из-за нее зрелищные сражения устраивались, ай-я-яй! – вспоминал с блаженной ухмылкой Август годы своей титанической работы. Разжать кольца заморского удава, очаровавшего и сковавшего душу Василисы, одной силой слова было неимоверно трудно. Августу пришлось выучиться на дрессировщика и приручать, прикармливать ее домашнее животное, чтобы однажды оно само ушло в свои джунгли.

Он вышел во двор девятиэтажного пентагона с нераспечатанным письмом. Момент был настолько торжественный, что ему хотелось совершить какой-то таинственный обряд по вскрытию долгожданного послания. Неподалеку сочно зеленело старое кладбище и лучшего места для принятия капитуляции войск генерала Liss и представить было трудно. Август без церемоний направился под свод кладбищенской листвы. Пока он искал удобную скамейку со столиком и соответствующее важности мероприятия представительное лицо кого-нибудь из умерших, то в памяти воскресали минувшие события, а с губ вслух срывались обрывки мемуаристики:

– Да… при Глинянах, например, бойня была… и через неделю, когда меня загнали на самый пик Замковой горы кровожадные мракобесы… и потом, на песке Ланжерона, когда только стихами отмахался от черных полчищ обиды и тоски. А в балке Червоной и на реке Саксагань, в тайге на Ляпине и Нялкъе… Тут вспоминать-неперевспоминать! Помощники нужны! Эх, Василиска, Васька-одалиска, если бы она знала, что целый легион из гениальных небожителей: философов, поэтов, писателей, астрологов, простых ангелов-хранителей; земных жителей – ученых и не очень людей работали в ритме военно-промышленного комплекса. Вооружали меня кто простыми стрелами с наконечниками тупиковых вопросов, а кто ракетами с боеголовками поражающих предложений. И я их то с азартом, то с отчаянием отправлял каждый вечер в темнеющее над собою немое небо. И, видимо, все-таки попал! А вначале это мало походило на молитву. Больше на ультиматум. Со временем уже принимались условия капитуляции Василисы, а в конце этого марафона уже хотелось просто еще хоть раз взглянуть в ее спокойные глаза. Помню, как в приполярной лесотундре в маршруте я топором делал зарубки на лиственницах, оставляя на них вместе с номером и датой отбора пробы клеймо упрямого противника. То есть ее имя – Василиса! Оно было и моим оружием, и надеждой, и целью в войне с другим ее именем – Liss. Ага… погоди, припоминаю одну партизанскую кампанию двухгодичной давности. Неужели сработал детонатор хитрого визита?

Август подумал, что как-то не по-русски будет на сухую отмечать победу и не по-христиански сидеть на кладбище без поминальных напитков. Потому он быстро сгонял в ближайший гастроном и через полчаса сидел с литром пива среди густо заросших могил в окружении внимательных покойников.

– Значит так. Послушайте все! Это может быть интересно и поучительно одновременно, и в этой жизни и даже в загробной! Случилось это… после очередного превращения разноцветной земли в однотонно-зеленые бумажки. Загадочно начал? Ага, то-то же. Почти как в сказке, да? Значит так, слушайте и не перебивайте!

В конце 90-х годов прошлого века промышленный дым из труб заводов и комбинатов хиловато вился над нашим когда-то могучим индустриальным городом. И потому время, используя паузу в человеческом прогрессе, стало иногда выбрасывать в ожившую атмосферу небольшими порциями, знаете… такими веселящими дозами, э… дух авантюризма! Везло не всем, но его я нахватался особенно удачно, так как учуял направление попутного ветра и встретил на пути нужных людей. С их помощью появилось свое маленькое дело: я стал искать альтернативные полезные ископаемые в пределах нашего города. Для пояснения – это тоже сокровища, только как новый конкурент к уже известным. Тогда по благословению моих легионеров-покровителей можно было беспрепятственно зайти на карьер по добыче железной руды, нарыть там минеральной краски, довести ее до ума в лаборатории университета и затем перевести контрабандой через таможню в Москву. Там продавать минеральные пигменты художникам-иконописцам сначала в розницу, а потом и оптом. Ну, это присказка. Сказка состояла в безналоговом, безотчетном, никем не контролируемом романтическом обогащении, небольшом, но вполне ощутимом для компании из одного человека.

И вот в конце декабря 2003 года «мало-мало» отягощенный заработанным таким образом «куском зелени», я приехал из Москвы домой. От этого груза вдруг возникло едва уловимое «чувство власти», когда осознаешь свою силу, которая может что-то создать, исправить, предотвратить или хотя бы купить. Из-за этого призрака величия мне захотелось хоть что-то положить на жертвенник своей давней любви. Сделать воистину широкий, императорский жест: черт побери, сравниться с богами! Ну что же, с таким богатством лучше понимаешь великих прошлого. Это было очень сложное и совершенно неописуемое чувство творца идеального поступка: императив Канта во плоти! И тогда кто-то из моих полководцев-хулиганов перед новогодними праздниками завел наш легион своими многообещающими посулами в поезд до Львова. С самого приезда несомый потоком ностальгии семилетней давности я полдня проплавал с обломками былой романтики по памятным переулкам и улицам города своей юности. Да, когда-то эти нарочитые декорации домов, площадей, костелов и монастырей украшали сюжет моей любовной пьесы, а все жители и туристы были массовкой на подмостках моей сцены! Помню, как тот же генерал-авантюрист из моей свиты затащил меня на второй этаж величавого дома и позвонил в дверь квартиры едва знакомой женщины! Она оказалась матерью одной девушки, подруги Василисы из ее американской церкви. Самой девушки дома не было, но так как я тут же вспомнил ее мать, то по совету своего генералитета устроил перед ней прямо в анфиладе коридоров спектакль случайной встречи. Врал как оскароносный лауреат! Выдумал свою беззаботную жизнь на северных приисках, путешествие по закарпатским родственникам от избытка денег и времени. Потом случился у меня мимолетный укол воспоминания о ее милой дочурке, встречи с которой когда-то едва не начали напоминать свидания. И при этом я как бы из вежливости перебирал по памяти имена христолюбивой молодежи из их секты. И в самом конце короткого монолога очень аккуратно, как божественный хирург-демиург, сначала наткнулся, удивился, а потом вскрыл нарыв своей любовной драмы. Но только кровь направил в себя. Ничего не подозревавшая женщина в ответ простодушно брызнула сладким ароматом сбывшейся американской мечты Василисы. Только нашим легионам еще несколько дней, начиная уже с львовского вокзала, приходилось вымывать водкой и спиртом лопнувший внутри фурункул потерянной любви…

Примерно такою ценою доставалась эта победа Августу. Его генерал утверждал, что заложенный ими два года назад фугас не может не сдетонировать в тот момент, когда мать подружки передаст Василисе, однажды приедущей на родину, весть о визите к ней Августа. И, судя по всему, генерал был гениальным подрывником любви. Потрясение Василисы было таково, что взрывная волна от нее из Америки докатилась до Останкино. Хотя круговорот любви у настоящих ее апологетов всегда был одинаков: сначала чем дороже, тем дальше, а потом чем дольше это дальше, тем оно еще дороже. Это-то и мучает самих героев сражения, а позже остается в памяти человечества в строках их запутанных биографий и в образах их сумасбродных героев.

Солнечное июльское утро тихо переходило в жаркий день, когда письмо о капитуляции было вскрыто Августом. В письме со своей фотографией Василиса искренне раскаивалась, высоко оценивала настоящую любовь Августа, объявляла о разводе с Биллом Пито и, обращаясь к случайным чужим глазам, сулила денежное вознаграждение тому, кто поможет ей найти ее ненаглядного. С фотографии на него смотрела уже не златовласая куколка с витрины игрушечного магазина, а красивая и опытная женщина-продавец. Глаза спокойно взвешивали этот мир, но волевые губы не обещали выдать ему свои тайны. Большими литерами на обратной стороне фотографии был начертан ее американский номер телефона. Август только и мог спросить у своего фотобожества: «А скидки постоянным, очень упрямым покупателям будут?»…

Через полчаса из телефонной трубки переговорного пункта в ушную раковину Августу щедро лился поток раскованного смеха его любимой. Августу всегда казалось дерзостью просить себе у своего небесного покровителя всю Василису целиком. Но теперь вместо милостыни мимолетного любования красотой ее лика на одной золотой монетке, зажатой в чужой ладони, перед ним торжественно и медленно высыпали сундук полных таких звенящих соверенов. Она смеялась взахлеб, от души, как будто не было девяти лет гробового молчания и они только вчера нелепо расстались. Август снова ультратонким своим чутьем, как когда-то в далеком 1996 году в купе поезда, уловил их одно на двоих легкомысленное тождество. Они были выпускниками одного и того же эгоистического колледжа, штампующего веселых авантюристов с крупнокалиберным обаянием вместо диплома. Это родство изъяло из прошлого всю боль и страдания, оставив в их голосах детскую радость обретения потерянной любимой игрушки.

– Ты женат? У тебя есть дети? – делово спросила Василиса сразу после приступа смеха. Вопрос был для проформы, как заполнение формуляра в гостинице, и они оба это знали. Как-то само собой разумелось, что им теперь ничто не сможет помешать соединиться, даже если бы по какому-то пошлому упущению у кого-то из них или даже сразу у обоих и были бы непонятные дети или где-то забытые супруги.

– У меня тоже нет. Я развелась год назад! С передачей что делать? А ничего! Мы ведь нашлись! Здорово ведь? Ты слышишь, как я счастлива! Мне столько нужно тебе рассказать! Да… девять лет. Ну, ничего…

Август с готовностью покорился блицкригу ее залихватской беззаботности и безоглядной уверенности. Это было именно то, чего так часто не хватало честным, добрым, гиперпорядочным, а временами даже умным людям его окружения, смиренно томящимся ожиданием в зрительном зале какого-нибудь будоражащего душу лицедейства. Приобретенная или, скорее всего, лишь распустившаяся в калорийной американской культуре спортивная деловитость Василиски и ее альпинистская устремленность к успеху будто бы сверху сбросили Августу страховочный трос, и он не преминул в него крепко вцепиться. Он буквально за несколько минут превратился в другого человека: самоуверенного, молодого, перспективного счастливца, которому блеснул-таки в песке золотой самородок. Договорились созваниваться через соседей и встретиться очень скоро во Львове, как только Василиса обсудит со своими американскими работодателями срок своего незапланированного, но чрезвычайно важного отпуска…