Один соверен другого Августа

Когда в бухте Любви Август под лучом прожектора сказал журналистке да, он знает, кто его ищет, она резко вскинула руку, и оператор тут же погасил свет. Женщина с красивыми зубами подошла к Августу вплотную и сказала, что лучше сказать «нет».

– Чем лучше? Тем, – вкрадчиво сказала журналистка поставленным голосом, – что с этим «нет» мы будем иметь шерсть, чтобы вязать петли. Знаете, как добрая ваша бабушка вяжет вам шарфик, свитер или банальные носки на зиму? В конце-то концов, у вас же есть или была бабушка? В общем, это не важно, главное, что мы станем нанизывать петельки наших вопросов на спицы ваших ответов. И в итоге, как у той же доброй бабушки, у нас получится связанный яркими нитями разговор, такой красивый… э… свитер не свитер, ну, вроде рисунок на ковре, если хотите, на котором в центре будете стоять вы, потом, если хотите, она. Так… рядом «бабушка с петлями», это, значит, ведущие наши, кстати, очень красивые и добрые у них лица, не волнуйтесь. Здесь режиссер знает, кого брать. И вот вы стоите в ярком свете софитов вдвоем, улыбаетесь, хорошо бы со слезами счастья на глазах, ну, это в меру вашей эмоциональности. Ха, чуть не сказала таланта! Шутка профессиональная. Так, а вокруг… аплодисментами плещется, как тропическое море в солнечный день, лагуна массовки. И радость сияет на лицах взволнованных зрителей. Это и есть, как говорят теперь, шоу. Поверьте, я сама эти американизмы не люблю. То ли дело наше родное: «цирковое представление» или «телеспектакль»… ну, хотя бы просто «концерт». Но мода… Мода – это инстинкт общества, знаете ли, потому если большинство модным считает глупость, то, гуртом навалившись, даже ее можно сделать с виду умной. Правда, видно и понятно это только изнутри модного сообщества. Ха-ха! Так что вступайте смело в наши ряды, и мы сообща превратим что угодно во что угодно. Только это между нами, ок? Итак, наше шоу – это одновременно и развлечение и… такое, что ли, ненавязчивое нравоучение для телезрителей. Но главное – долгожданная встреча для вас! Послушайте, а вы вот это действительно так ждали ее, значит, писали долго? Да… угу… бывает же…

– А разве с «да» не получится? – наивно тогда пытался гнуть свою линию Август.

– Получится, дорогой вы мой потерянный или, точнее, «ожидающий», но будет не тот эффект, как говорил Оста… Понимаете, все дело в эмоциях. Я вам раскрою секрет нашей работы, уж так и быть. Вы нам даете эмоции, мы вам… э… славу и исполнение мечты. Ну, еще оплачиваем проезд и гостиницу со шведским столом по утрам. Неплохо ведь? Вот. Согласны? Теперь давайте, еще раз подходите по тропинке. Вы так душещипательно приближались к счастью, что я аж свои слова забыла. Ну, смелее, Август! Вас нашли!

– Вы знаете что, дорогая моя затейница… я, наверное, уже не смогу. Я ведь мхатов не заканчивал и… – заартачился Август.

– Давайте хотя бы попробуем! – не сдавала свои позиции ласковая бестия с микрофоном. Она действовала по всем неписаным правилам своей профессии: гипнотизировала томным взглядом красивых глаз, швырялась комплиментами и обещаниями, почти вошла в клинч к Августу, и он ощутил всем своим существом мертвую хватку вышколенной овчарки. «Однако прокусить мою броню она не сможет», – вдруг будто выпрямилась стальная дуга внутри, и Август поманил ее пальцем к себе еще ближе. Дама, улыбнувшись реакции, подошла еще ближе, и Август, глядя мимо нее на массовку студентов у палаток, нагнулся к ее уху и сказал с расстановкой:

– «Да будут ваши слова “да-да” или “нет-нет”»… Так?.. Вроде все правильно по тексту, да? А все иное, как известно, музыка… У вас слух музыкальный есть?

После этого шоумены укатили на своем джипе восвояси. Гордей Лукич зычным голосом объявил вечерний сход у своей палатки. Недоумение рассеялось после его вступительных слов о нашествии столичных гостей. Интуитивно профессор прочувствовал легендарность ситуации и не позволил свести ее к закулисным сплетням. У вечернего костра всей походной братии он сказал:

– Друзья! Мы завершаем практику этого года и свой поход на торжественной ноте! Неожиданно и, можно даже так сказать, – чудесным образом… у нашего товарища… как бы это сказать… в общем… бывают в жизни чудеса! Вот… потому предлагаю эту часть непознанного оставить на завтра, на будущее, для осмысления, а теперь вернуться к вопросам насущным… к нашей практике…

После этого Август незаметно ушел в темноту. Он напился пива с Катериной и полночи ей рассказывал сказку о Василисе Прекрасной, ставшей шоувуменшей Liss, коварном американском кощее по имени пастор Пито, бродяжем королевиче Августе с шариковой ручкой вместо лука и его долгой эпистолярной стрельбе, которая вызвала такое неожиданное цунами из-за океана.

На следующий день студенты «дружною толпою» направились вдоль берега в Алушту. Август, не спавший до утра, был непривычно молчалив и сосредоточен. Катенька видела эту его метаморфозу и корректно не приставала с вопросами о будущем. Она довольно ясно осознавала – случилось нечто из ряда вон выходящее. И теперь ни Август, ни она не знают, что делать. Нужно просто идти вперед, а там будут новые люди, события, которые все расставят по своим местам. Она была очень понятливой девушкой. Август мысленно благодарил Катю за золотое молчание, но сам периодически поглядывал на ее задумчивый профиль, напоминавший ему древнегреческий миф с сюжетом, похожим на сложившуюся ситуацию. Море шуршало о песок и тихо помогало переворачивать внутри агломераты вопросов, окатанные до галек: «Кого же ты любишь, Август? Кто вам нужен, император? Профиль какой королевы просматривается на лицевой стороне золотого соверена?». Так он и шел со столитровым рюкзаком, как бетономешалка, перекручивая внутри вопросы, и некоторые из них уже истерлись в пыль и превратились в грязь. Август очень хотел увидеть четкий профиль, чтобы не было сожалений в будущем о том, что на соверене оказалась лжекоролева. Ко времени входа в Алушту Катя осталась просто Катериной, реальной и все такой же соблазнительной, с покрасневшим носиком и сочным чебуреком во рту. А Августа всегда манила нереальность.

– Кать, а ты пойдешь со мной?

– Под венеш, шо ли? – озадаченно прошамкал бесхитростный чебурек у Кати во рту. Она улыбалась, и Август понял, что Катерина не бедный, но для него слишком простой клад. Ее сундук стоял открытый, и можно было пересчитать, перещупать, примерять на себя его содержимое. Она стояла раскрытая, такая родная, такая наивная с этим обгоревшим носиком и сползшей бретелькой топика. Что-то новое появилось в ее ужимках и движениях. Какая-то неловкость, что ли? «Что это, – разгадывал новый ребус Август, – неосознанная защитная реакция или женская хитрость: имитация ранения в расчете на жалость? А может, она просто устала после похода и ей хочется в горячую ванну и чистую постель? А я тут уже диагноз поставил по Фрейду».

Венец? Венок в виде венца свить еще надо. А мы пока пойдем за минеральными красками на карьер, как раз через поле, там и попробовать можно.

– Что попробовать? Свить венок?

– Ну, можно и так сказать. Пойдешь?

– О чем разговор. С тобой хоть на край света, – и Катюша, едва вытерев сочный рот салфеткой, взяла Августа за шею и сильно притянула к своим губам. Поцелуй был сытный до объедения. Август все понял: так Катерина просит его не уходить…

Мобильного телефона у Августа не было, и он позвонил домой с переговорного пункта, чтобы предупредить маму о своем завтрашнем прибытии и о насущном желании обжечься ее вкуснейшим борщом.

– Какой борщ, сыночек! Ты лучше валидол купи! Тут такое представление! И Лариске с первого этажа звонят, и Зинке с девятого. Все тебя ищут! Ты, кстати, догадываешься, кто тебя ищет?

– Кто ищет? Откуда, ма? Я чего-то не соображу. Наверное, от горного воздуха и морских ванн мозги функционируют по-другому. Вот приеду домой, вдохну родную атмосферу полной грудью, и красноватая пыль и запах кокса заставят, как говорится, вспомнить все. В общем, устаканится как-то. А сейчас уволь!

– Сыночек, только без стаканов, хорошо? Приезжай скорее!

– Хорошо. Быстро и без стаканов. Знаешь, мама, вкусный борщ на родной кухне – лучший финал любого приключения.

Когда утром следующего дня Август переступил порог родной квартиры, матери дома не было. Не снимая рюкзака, он зашел в свою комнату и беспокойный взгляд тут же по привычке устремился туда, куда все эти годы Август посылал его при входе. В этот раз стол не разочаровал его своей опостылевшей «сервировкой» со стопками прочитанных книг, сыгранных нот, с антикварным глобусом, будто преклоняющийся рядам припыленной канцелярии. Традиционная цитата вместо приветствия: «полковнику никто не пишет», ставшая за последние годы автоматической, была теперь совершенно не уместна. Белый, свежий и еще горячий от дальней дороги конверт письма затмил своей новизной все вмиг постаревшие предметы комнаты. Долгожданное письмо на столе, казалось, заворожило Августа, и рюкзак тихо сполз с плечей по рукам на пол. Он медленно сел на стул у стола и не мог оторвать взгляда от американской марки и обратного адреса, написанного отрывистым почерком, который так просто фиксировал координаты Василисы на глобусе. Какая-то обалделость разлилась по телу, как алкоголь, и Август поймал себя на мысли, что в таких ситуациях обычно полагается бессмысленно смеяться. Но самотеком эта реакция не шла.

– Ну вот и белая бумага вместо белого флага, – вслух прошептал Август не для себя, а для отчета перед неведомым Помощником и Вершителем, – Мы победили.

Это был финиш девятилетнего безостановочного марафона, и это состояние опустошения в конце пути Августу было абсолютно не знакомо. Тело не находило себе места в пространстве: руки жалобно свисали с колен, а ноги порывались снова по привычке куда-то идти. Заслуженная победа пришла неожиданно и легла на стол доступным конвертом письма. И что же теперь с ней делать? И душа, и тело давно привыкли к борьбе, скитаниям и сопротивлению. Даже от страдания можно было получить маленькую порцию сладкого удовлетворения. Но победа?! С ней еще нужно познакомиться! И еще лучше будет подружиться с ней! И сделать это требуется ускоренными темпами, чтобы сохранить аромат ее упоительных плодов. Наверное, так было и у Цезаря после его девятилетней войны с дикими галлами. Проконсул настолько верил в свою победу, что она не могла не прийти. Но время потребовало за нее свою законную жертву. Оно забрало радость упоения этой победой. Если бы она была одержана при первом рискованном штурме, то Август бы испытал бы бешеный восторг при прорыве обороны противника. Длительная осада изматывает обе стороны, и Августу стала до слез близка безмолвная усталость победителя на развалинах только что сдавшейся крепости.