Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

Все эти разговоры способствовали усиленному потреблению напитком, а зал тем временем наполнился офицерами при фуражках, которые во все горло распевали песни и ласкали подавальщиц. — Пошли отсюда, — сказал Моня.

За ними последовали и Жопопия с Алексиной, так что впятером они покинули укрепление и направились в палатку Федора.

Ночь выдалась звездная. Когда они проходили мимо вагона генералиссимуса, Моне взбрела в голову фантазия. Он спустил с Алексины штаны, в которых, казалось, ее пышному заду было тесновато, и, пока остальные продолжали свой путь, прошелся рукой по восхитительной жопе, подобной бледному лицу, обращенному к бледной луне; потом, вытащив свой ожесточивший елдак, протер щель между ягодиц, потыкивая чуть-чуть им и в дырку, затем, услышав резкий сигнал трубы, за которым последовала барабанная дробь, вдруг решился. Его стенобитка съехала по склону между свежих ягодиц и оказалась в долине, в конце которой маячил грот влагалища. Спереди рука юноши, покопавшись в шерстке, принялись теребить клитор. Он шуровал туда-сюда лемехом своего плуга по Алексининой борозде, ну а та с наслаждением потряхивала лунным задом, на который, казалось, одобрительно улыбаясь, взирала с высот настоящая луна. Внезапно началась заунывная перекличка часовых, их крики однообразно повторялись в ночи. Алексина и Моня наслаждались втихомолку, а когда они спустили — почти одновременно, глубоко передохнув, — воздух над лагерем разорвал снаряд, упавший неподалеку и убивший нескольких спавших в окопе солдат. Они умирали, всхлипывая как дети, зовущие свою мать. Моня и Алексина на скорую руку привели себя в порядок и припустили к палатке Федора.

Там они обнаружили стоящего на коленях с расстегнутой ширинкой Рогонеля, которому Жопопия, спустив штаны, показывала зад. Он

говорил:

— Нет, ничего не заметно, никто никогда и не догадается, что

тебя пырнули в жопу ножом.

После чего он встал и пырнул ее в жопу своим долотом, — потом принялся обрабатывать ее, выкрикивая выученные русские

фразы.

Федор расположился перед нею и засунул свой член ей в п...ду. В первый момент можно было подумать, что Жопопия была красивым мальчиком, которого трахают в задницу, в то время как он сам вставил бабе. Действительно, одета она была как мужчина, а уд Федора вполне мог показаться ее собственным. Но присмотревшись, невозможно было не заметить ее слишком уж пышный зад. Да и тонкая талия, и выпирающая грудь выдавали, что она отнюдь не юный наездник. Все трио складно двигалось в такт, и Алексина подошла к ним, чтобы пощекотать три яичка Федора.

В этот момент какой-то солдат снаружи палатки во весь голос позвал князя Вибеску.

Моня вышел наружу, там его дожидался нарочный от генерала Мунина, который немедленно вызывал Моню к себе.

Следом за солдатом князь пересек весь лагерь и подошел наконец к фургону, в который Моня и поднялся, в то время как солдат объявил снаружи:

«Князь Вибеску».

Внутри фургон напоминал собою будуар, но будуар восточный. Здесь царила безумная роскошь, и генерал Мунин, пятидесятилетний гигант, встретил Моню с исключительной вежливостью.

Он указал князю на небрежно развалившуюся на диване красивую женщину лет двадцати от роду.

Это была черкешенка, жена Мунина.

— Князь Вибеску, — сказал генерал, — моя супруга, услышав сегодня пересуды о вашем подвиге, захотела обязательно вас с ним поздравить. С другой стороны, она беременна, сейчас на третьем месяце, и свойственные беременным желания неотвратимо подталкивают ее к тому, чтобы с вами переспать. Так что возьмите ее и исполняйте свой долг. Я же удовлетворю себя другим манером.

Повинуясь, Моня сбросил с себя одежду и принялся раздевать прекрасную Айдын, которая, казалось, была до крайности возбуждена и, пока Моня раздевал ее, его кусала. Она была изумительно сложена, и беременность ее еще никак не проявилась. Изумительно изящные груди напоминали своей округлостью пушечные ядра.

Тело ее оказалось податливым, одновременно стройным и пышным. Моне так понравилось несоответствие между пышностью зада и тонкостью талии, что его костыль расцвел словно норвежская ель.

Она цеплялась за него, пока князь ощупывал ее бедра, которые были сверху очень полными, но худели к коленкам.

Когда, наконец, она оказалась совсем голой, он, взгромоздившись сверху, покрыл ее с грацией и звуками племенного жеребца, а она, прикрыв глаза, смаковала бесконечное блаженство.

Тем временем генерал Мунин привел маленького китайчонка, прелестного и перепуганного.

Его раскосые глаза не отрывались от занимающейся любовью парочки.

Генерал раздел мальчугана и пососал ему письку, размерами едва превосходящую плод ююбы.

Потом, повернув его к себе спиной, он принялся нашлепывать крохотную, худенькую и желтенькую попку. Схватив свою огромную саблю, он придвинул ее поближе.

После чего, наконец, вдел х... китайчонку в зад. Тот, похоже, был уже знаком с подобным методом просвещения Манчжурии, поскольку со знанием дела задвигал своим крохотным тельцем небесного педа.

Генерал приговаривал:

— Наслаждайся получше, моя Айдын, я тоже вот-вот кончу.

И его штырь почти целиком выскочил из гнезда, чтобы вновь туда прытко нырнуть. Когда наслаждение уже почти захлестнуло генерала, он схватил саблю и, стиснув зубы и не прекращая педалировать китайчонка, снес ему голову с плеч. Предсмертные конвульсии мальчугана доставили генералу почти непереносимое наслаждение, а кровь хлынула из перерубленной шеи, как вода из фонтана.

Генерал вытащил тогда из жопы свой кий и обтер его носовым платком. Потом он протер и саблю и, подобрав голову, отпавшую от маленькой тушки, показал ее Моне и Айдын, которые к тому времени сменили позу.

Черкешенка в полном раже, оседлав Моню, скакала на нем верхом. Ее сиськи так и плясали, а зад неистово вздымался и снова рушился долу. Моня с охотой лапал его чудесно круглящиеся пышные половинки.

— Поглядите, — сказал генерал, — как любезно улыбается малыш-китайчонок.

Голова жутко скалилась, но ее вид лишь удвоил эротическое рвение сношающихся, которые теперь трахались с еще большей горячностью.

Генерал отбросил голову, потом схватил жену за ляжки и засунул ей в жопу свою елду, чем преумножил удовольствие Мони. Два поршня, едва разделенные тонюсенькой перегородкой, принялись торкаться друг в друга мордочками, увеличивая наслаждение, испытываемое молодой женщиной, она кусала Моню и извивалась, как змея. Всех троих прорвало в один и тот же миг. Трио распалось, и генерал тотчас встал, поднял саблю и закричал:

— Теперь, князь Вибеску, тебе надлежит умереть, ты слишком многого навидался!

Но Моня без труда его разоружил.

Потом связал его по рукам и ногам и уложил в углу фургона, неподалеку от трупа китайчонка. После чего продолжал до утра сладостные потрахушки с генеральшей. Когда он, наконец, ее покинул, она была истомлена и спала. Спал и связанный генерал.

Моня отправился в палатку Федора, там тоже е...сь всю ночь напролет. Алексина, Жопопия, Федор и Рогонель спали, распростершись вперемешку на побросанных на пол плащах. Волосы женщин слиплись от спермы, а члены мужчин жалобно свисали.