Одиночество вдвоем

Первый этаж пропитан холодом. Дилан раздражает себя скрипом под ногами, пока медленно подходит к дверной арке, что ведет на кухню, но вовремя тормозит, вновь расслышав голос. Но теперь он уже точно уверен, кому он принадлежит.

Грубый, мужской, но тихий. Он шепчет. Отчим Эви. О’Брайен пытается понять, что мужчина говорит, но ничего толком не разбирает, понимая, что его ладони потеют. И только этого сейчас не хватает для кучи. Внутренности горят, в груди странная тяжесть, а в голове надувается шар. Парень прижимается плечом к стене, пытаясь побороть чувство тошноты. Впервые за эти два дня его вновь пробивает желание, немного неприятное, чего стоит ожидать от ломки. Сжимает веки, растирая кожу пальцами, на лбу выступают капельки холодного пота. Это, черт возьми, не вовремя.

Скрип. О’Брайен резко выпрямляется, сделав шаг назад, еле удержавшись на ногах. Голова идёт кругом. В коридор с кухни выходит мужчина, пряча телефон в карман своих штанов. Его злой взгляд остановился на Дилане, который кое-как попытался принять такой же непоколебимый вид, а главное держать голову и с прежней надменностью смотреть в ответ. Отчим тяжело дышит, буквально уничтожая парня взглядом, тот даже ощущает, как по спине бегут мурашки, хотя не может быть уверен, что они вызваны именно этим. Скорее, это ломка.

— Чё уставился? — О’Брайен остается довольным своим тоном. Ноздри мужчины расширяются, а сжатые губы белеют, когда парень проходит дальше, задевая его плечом, правда, сам от этого покосился в сторону, но удержал равновесие, заходя на кухню.

И он был уверен, что найдет здесь Эви, которая сутуло сидит за столом, опустив лицо, его скрывают локоны волос. Её руки уложены на коленях, а пальцы нервно теребят ткань футболки, которая была велика ей. Дилан бросает взгляд на мужчину и вновь стискивает зубы, ведь тот улыбается, как и вчера. Лыбится, вызывая больше раздражения, после чего разворачивается и направляется к входной двери, хватая с вешалки свою куртку. О’Брайен не двигается, не сводит с него взгляда, пока мужчина не покидает дом, хлопая дверью и оставляя их одних.

Парень ждет несколько секунд и двигается к столу, вглядываясь в лицо Эви, выражение которого сложно прочесть. Девушка сидит хмурая, явно сама не своя, поникшая, и нервно кусает губы, рвя их тонкую оболочку.

И Дилан плюет на то, что ему хочется хорошенько проблеваться. Он касается пальцами края стола, немного нагнувшись:

— Эви? — это так странно — называть её по имени, парень делает это не так часто, но девушка не акцентирует на этом свое внимание, шепча:

— Ты можешь сделать мне одолжение? — немного покачивается назад-вперед, не отрывая взгляда от поверхности стола. Дилан хмурит брови, опешив, но не успевает ответить, как девушка продолжает, не изменившись в лице:

— Уходи, — Эви больше не может. Эви устала. Устала думать, искать пути решения проблемы, надеяться, что в один день всё кончится. Нет, нет, черт, этого не будет, ведь речь идет о реальности, а в реальности всё не как в книгах или в кино. Некоторые люди не играют главных ролей, они просто массовка, существующая для того, чтобы быть фоном. Их проблемы никого не интересуют, никого не касаются, да и в целом не решаются. Такие, как Эви, не играют роли, они терпят, редко предпринимая жалкие попытки что-то изменить, но и те оказываются в частности провальными. И ей надоела эта борьба. Все козыри у отчима. Он — главный герой.

Девушка медленно поднимается, совершенно не интересуясь реакцией парня на её слова. Тот смотрит в стену, скользя языком по внутренней стороне щеки, позволяет Эви спокойно обойти его, она направляется в коридор. Дилан поворачивает голову, отойдя от стола, наблюдает за тем, как девушка хромает на одну ногу, ускоряясь. Обнимает живот руками, спешит скрыться с его глаз, поэтому О’Брайен сует руки в карманы джинсов, щурит веки опухших глаз и спокойно следует за ней, громко шаркая ногами. Эви дергается, ускоряясь, хотя каждый шаг приносит ей непередаваемую боль, которую ей приходится держать в себе, проглатывая комками в горле. Одной рукой хватается за перила, еле поднимая ступни, чтобы встать на ступеньку выше. В данный момент она действительно борется с собой, чтобы поскорей уйти, вот только даже в таком состоянии, в каком сейчас Дилан, он уже топчется позади неё, ожидая, когда она сделает ещё шаг вверх. Эви сжимает губы, мыча, но продолжает подниматься, пытаясь избежать дыхания парня, которое касается её макушки, вызывая непонятную ответную реакцию в виде мурашек, что ровными строем покрыли бледную кожу. Ей не нравится присутствие кого-то позади, за спиной, поэтому выжимает из себя все силы, «добираясь» до второго этажа, хромая к двери ванной комнаты, хватаясь за ручку. Тянет на себя, но та не поддается, ведь О’Брайен давит на её поверхность ладонью, мешая. Эви сжимает губы, кусая свой язык до боли, и поднимает на него равнодушный взгляд:

— Мы с отчимом всё выяснили, так что иди, ты больше не нужен мне здесь, — рывком тянет на себя дверь, а Дилан больше не держит её, приоткрыв рот. Уставился на Эви, которая быстро скрывается в ванной комнате, хлопая дверью, у которой нет замка.

Кажется, девушка впервые совершила ошибку, не заметив этого. О’Брайен моргает, сложив руки на груди, задумчиво смотрит в пол, пытаясь построить в своей голове картинку из мозаики, но выходит пока не четко, поэтому оборачивается, бросая взгляд в сторону двери комнаты мужчины. Сколько бы раз Дилан не твердил, что не должен лезть в дела чужой семьи, так всё равно выходит наоборот. Стоит спиной к ванной комнате, слыша, как тишину ломает гул воды.

Вся эта ситуация до безумия знакома, но парень не думает об этом, не пытается больше сравнивать. Да, он уйдет, если ему сказали, но не сделает этого, пока кое-что не выяснит. Есть одна вещь, не дающая ему покоя, так что Дилан быстро идет к двери комнаты, как оказывается, отчима Эви, бегло оглядываясь по сторонам. Касается ручки, прижимаясь плечом к двери, и дергает — заперто. Прикусывает губу, не рассчитывая сдаваться, и делает шаг назад, прислушиваясь к шуму воды, после чего размахивается ногой, ударив ею по деревянной поверхности. Никакого эффекта, поэтому Дилан повторяет. Какая к черту разница? Всё равно он сразу же уйдет после этого, так что оплачивать никто его не заставит. Напрягается, пытаясь не останавливаться из-за легкого головокружения, и снова бьет, с треском вышибая дверь, которая не слетает с петель, но раскрывается. О’Брайен сгибается, опираясь руками на колени, чтобы перевести дух, и качает головой, ворча:

— Чертов дегенерат, — выпрямляется, не замявшись перед тем, как преступить порог комнаты мужчины. Правда, окна здесь зашторены, поэтому ничего толком не видно. Парень проходит дальше, осматриваясь: всё, вроде, как у людей — кровать, шкаф, стол, тумбы, правда, Дилана сразу привлекает большое количество настольных ламп. Парень подходит к столу, решив поискать кнопки, чтобы заставить работать хоть одну, — и находит, нажимая, и после тихого щелчка зажигается лампа стоящая с краю. Дилан слегка щурит веки от яркого света, после чего поднимает глаза на стенд, висящий на стене напротив него. Пальцы его руки дрогнули, касаясь поверхности стола, и, как бы парень ни сдерживался, его рот открылся от родившегося внутри отвращения.

На стенде висят фотографии на булавках. О’Брайену приходится реально присматриваться, чтобы понять, что именно изображено на них. Кто-то фотографировал отдельные части тела человека — руки, спина, ключицы, ноги, живот, но отталкивает то, что на коже четкие темные отметины то ли от побоев, то ли следы от зубов. Дилан немного мнется, прежде чем включить ещё одну лампу, затем следующую. И в итоге все лампы загораются, светя на стенд с фотографиями, парень опирается руками на стол, немного поддается вперед, всматриваясь в снимки. Сразу замечает, что на фотографиях, будто изображены разного возраста девушки, так как на одном снимке рука десятилетнего ребенка, на другом видно, что уже взрослой. Больше внимания привлекают те фотографии, на которых изображен живот с вырезанными на коже цифрами. Таких снимков шесть — шесть цифр. Десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать и последняя — шестнадцать. К тому же, такое создается впечатление, что все эти цифры вырезаны чем-то острым на одном и том же теле, ибо новые порезы наносились на еле заметные старые.

И О’Брайен окончательно потерял голову. Выпрямляется, смотрит на это, касаясь ладонями затылка шеи. Бегает взглядом по снимкам, думая, черт, действительно думая, мозговая деятельность в данный момент ни к черту.

Выдыхает тяжело, опустив глаза на фотоаппарат, что лежит на столе. Не долго стоит без движения, схватив его, и включает, сразу же переходя в галерею, листая фотографии. И тогда его собственное сердце начинает биться, как ненормальное.

Эви сидит на полу, прижав колени к груди, в самом углу, без одежды.