Привычной бури в домике рыбачьемНикто не слушал. Лишь веретеноКрутилось, да младенец с сонным плачемКачался в люльке. Я открыл окно.О, как металась глубина морская,Как разлетался вдребезги прибой,Как ветр, столбы песчаные вздымаяВдоль берега, их гнал перед собой!О, эта песнь неистовой свободы:Сюда, — я слышал, — на берег, скорей!Будь не рабом, не пасынком природы, —Безумным сыном матери своей.«Числа».
Париж. 1931. № 5
«Прозрачный строй летящих облаков…»
Прозрачный строй летящих облаковПологие еще тревожит теньюХолмы, — подобно быстрому движеньюПоследних образов, последних сновСтихов… Еще немного, — и вот-вотТот отдаленный холод воцарится:Сентябрьский вечер, синий небосвод,Над сжатым полем реющая птица.«Современные записки». Париж. 1931. № 45.
«Как ни был он стремителен и краток…»
Как ни был он стремителен и краток,Кружащийся полет сентябрьских дней, —В них солнце поздних сил своих остатокИзлить спешило… В памяти моейТех чистых дней и нежности твоейТаинственный хранится отпечаток.«Современные записки». Париж. 1931. № 45.
«Открылась дверь. Широкой полосой…»
Открылась дверь. Широкой полосойСвет охватил перила и ступениИ два-три дерева… Во мрак ночнойБежали нарастающие тени,И бабочкою черная листваВ пространство освещенное влетала,Металась по ветру и пропадала…Прощальный смех, прощальные слова, —И кто-то в сад сошел. «Спокойной ночи!»И вот уж снова: ветер, ночь и мрак…Куда бы ты ни шел, — спокойной ночи!Какая ночь, какой глубокий мрак!«Современные записки». Париж. 1932, № 50.
«Мы плачем над покойником; цветы…»
Мы плачем над покойником; цветы,Венки несем на свежую могилу,Закрыв глаза, с упрямой, жадной силойНазад зовем погибшие черты.К чему все это?.. Наступает срок:Лежит в глуши запущенная грядка,Размыт дождями вкруг нее песок,На нем ноги не видно отпечатка.И тот, кто плакать приходил сюда,Уже опять доволен и беспечен.Проходит боль, сменяются года,Над тем, кто был огнем ее отмечен.А счастие, как беззаконный вор,В чужом дому хозяином пируетИ сладостным забвеньем именуетБеспамятства бессмысленный позор.«Числа». Париж. 1933. № 9
«Так выступает на меди…»
Так выступает на мед иШтрих за штрихом, иглой холодной:Пастух и овцы позади,Иль женский профиль благородный,Иль дерево: под ним старикСидит в раздумии глубоком…— Что делать, если ты отвыкГлядеть спокойным зорким оком?Что делать, если всем почтиНевнятен холод расстоянья? —Мысль, перешедшую в молчанье,Молчаньем
бережным почти.И знай, что каждый ясный штрихТакой ценой добыт, быть может,Что обошелся он дорожеИных тревог и слез иных.«Числа». Париж. 1933. № 9
«Из распахнувшегося яркого окна…»
Из распахнувшегося яркого окна —Обрывки музыки, и снова: тишинаИ редких капель гулкое паденье…Так горького письма: «Мой бедный, бедный друг…», —Не в силах удержать внезапной дрожи рук, —Приостанавливаешь чтенье.«Современные записки». Париж. 1934, № 56.
«По краю неба проползла…»
По краю неба проползла,Гремя, блистая бесполезно,И на востоке залеглаГрядою иссиня-железной.Еще там бегают огниЕще недоброе творится,Как в лихорадочные дни,Когда готова разразитьсяНад миром буря новых бед:Восстания, пожары, войны…Лишь здесь — холодный звездный свет,Холодный, пристальный, спокойный.«Современные записки». Париж. 1934, № 56.
«Под легким ветром задрожавший лист…»
Под легким ветром задрожавший лист,Ночной звезды пустынное паденье,Удар волны, ее обратный плеск,И беззащитный голос человека…И если даже ни одна душаТебя не слышит, — я тебя услышалЗадолго до того, как ты сказал:«Я одинок!..»«Современные записки». Париж. 1934, № 56.
«Так, голову на милое плечо…»
Так, голову на милое плечо, —И грусть, и боль, и горе, и усталость, —Все отойдет — и многое еще…Так постепенно заменяет жалостьВсё, что когда-то страстью мы звали.Во сколько раз она благословенней!..Тому подняться легче от земли.Кто может опуститься на колени.Как сердцем мы становимся мудрей,Любимой спящей тихое дыханьеКак бережем, как благодарны ейЗа самое ее существованье.«Числа». Париж. 1934. № 10
«Сентябрь и май смешались: тонкий…»
Сентябрь и май смешались: тонкий,Полупрозрачный воздух пьем.Пронесся дождь. Струею звонкойВода сбегает в водоем.И, наклоняясь над водою,В прохладном золоте струиЯ вижу небо голубоеИ прямо в нем — черты твои:Твой лоб, девически округлый,И волосы в узлах тугих,И тонкий крест на шее смуглой,И синие глаза, — а в них —В озерах чистых и огромных —Всё вместе: осень и весна,И облаков полет бездомных.В них лучезарного винаСтруя звездящаяся блещетИ, ясный затемняя день,В них страсти будущей трепещетЕдва разбуженная тень.Альманах «Круг». Кн. 1. Берлин: Парабола, 1936.