Одинокий путник
Шрифт:
Дружники только и ждали команды, чтобы вскинуть топоры, но колдун выхватил из ножен меч и отступил на шаг, прикрывая собой Лешека.
– Уберите оружие, – велел он тихо, – сейчас не время выяснять, чьи боги лучше.
Колдун был так уверен в себе, что дружники заколебались.
– Вяжите его! – вскрикнул Варсофоний, – он хочет надругаться над нашей верой! Я не удивлюсь, если он сам наслал мор на деревню, нарочно, чтобы смущать неокрепшие в вере крестьянские души!
Колдун ударил мечом в древко топора, который занес над ним один из дружников, и оно громко треснуло, с лязгом металла о металл отразил второй удар, и плашмя
Колдун сломал еще один топор, и схватился врукопашную с двумя монахами сразу, а Лешек впился ногтями в горло своего противника – он хотел убить того, кто посмел поднять на колдуна руку, но тот был искушенным бойцом, легко перекинул Лешека через спину и припечатал об землю так, что на несколько минут вышиб из него дух.
– Остановитесь, христиане! – вышел вперед отец Варсофоний, – Колдун наслал на вас мор, чтобы надругаться над вашей верой! Остановитесь!
Но люди, которые бежали на помощь колдуну, не обратили на него никакого внимания, набрасываясь на дружников Дамиана.
– Стойте! Вы погубите свои души! – кричал иеромонах, а его молодой брат закрыл его своим телом, чтобы толпа не смела его со своего пути.
Дружников повязали в одну минуту, но и колдуну на всякий случай заломили руки за спину. Лешек с трудом сел на земле, потряхивая гудящей головой, и попросил крестьян, держащих колдуна за руки:
– Отпустите его, вы что, не видите, он же ранен...
Но его просто не услышали, потому что отец Варсофоний заговорил густым, хорошо поставленным басом, как привык говорить на проповедях:
– Кто родственника на краду положит, своими руками его в геенну огненную столкнет, ибо Диавол только и ждет, как загубить христианскую душу. Разве отец Феофан не говорил вам, как достигнуть царствия небесного? Разве преисподняя милей вашим сердцам, чем райские кущи? Зачем вы слушаете проклятого язычника, устами которого говорит враг рода человеческого, руками которого он творит зло на земле? Колдовством своим прогневил он Бога на небе, за его грехи вы теперь жизнями расплачиваетесь!
– Ты, отче, тут абсолютно прав, – выдохнул колдун, – мои боги мора на людей не насылают, только твой злой бог с людьми привык обращаться, как с нашкодившими щенками: чуть что не по нем – либо мор, либо костер, либо распятие!
– Наш Бог, единый и всемогущий, о вечной жизни для паствы своей заботится, а твои идолы – суть деревянные истуканы, и, поклоняясь им, ты свою душу губишь, и идущих за тобой в пропасть ада ввергаешь! Люди! Посмотрите! Адское пламя предлагает он вашим родным вместо райских садов! Адское пламя предлагает возжечь он прямо на земле! Зачем? Затем, что Сатане так угодно – не пустить христианские души к Господу! Это колдуны, ведуны да кощунники насылают на людей болезни, по злобности и от бессилия перед Божьим величием. Это они, сотворяя свои поганые действа...
К отцу Варсофонию сзади подошел седобородый немощный
старик, которого под руку вел мальчик, и похлопал иеромонаха по плечу:– Погоди кричать. Что-то не понял я, кто на нас мор-то наслал: бог твой за грехи наши или колдун по злобности и от бессилия?
– Спасибо, дедушка, – рассмеялся колдун.
– А ты не смейся. Лучше прямо скажи – насылал на нас мор колдовством или не насылал?
– Не насылал, – ответил колдун, – я тут только сегодня ночью появился, а монахи когда к вам пришли?
– А ведь верно, – сказал тот, что держал колдуна за руки, – как монахи пришли, так и началось...
– Врет он, – забасил отец Варсофоний, – врет, нарочно от себя подозрение отвести хочет, на невинных свой грех свалить. Да разве можно верить проклятому язычнику?
– Молчи, – оборвал старик, – ты нам все о вечной жизни поешь, а кто ее видел, твою вечную жизнь? А колдун сына моего на ноги поднял, ему больше веры.
– Отпустите колдуна, – снова затянул Лешек, – он же ранен, вы что, не видите?
И опять никто не обратил на его тихий голос никакого внимания.
– Колдун полдеревни спас, и остальных вылечить обещал, как только луна взойдет, – сказал кто-то, – а если колдуна обидеть, кто мою сестру лечить станет? А?
– Слово Божие, смирение и молитва – вот лучшие лекарства для души страждущей, – ответил иеромонах, – а волшба и чародейство – путь в адское пламя. Или вы этого не знаете?
– Что-то отцу Нифонту ни смирение, ни слово божье не помогли, – хмыкнул колдун, – или он недостаточно усердно молился?
– Отца Нифонта Господь милосердный к себе призвал, и не тебе, червяку, рассуждать о промысле Божьем! – возразил иеромонах.
– Это ты, отче, раб божий, червяку уподобляешься, а мои боги от меня унижений не просят, я перед ними на коленях не ползаю, я им, как родителям, в пояс кланяюсь.
– Эй, погоди! – оборвал их тот, кто интересовался судьбой своей сестры, – так значит, родственников наших, умерших, тоже господь к себе призвал? Так, что ли? Нам радоваться, что ли, надо?
– Надо смиренно принимать от Бога все, что он нам дает: и жизнь, и смерть, – с достоинством ответил отец Варсофоний, – и отец Нифонт умер, души ваши спасая, а вы ему как за подвиг его отплатить хотите? На краду поганую положить, в адское пламя?
– Ты, отче, только о смерти да о мертвых печешься, – сказал колдун, и Лешек заметил, как смертельно бледнеет его лицо, – а я – о жизни и о живых. И я говорю – тело отца Нифонта должно сгореть на краде, дабы яд от него не расползался по земле и не тревожил живущих.
– Колдун верно говорит, – согласился старик, – мои деды так же делали во времена поветрий. Огонь и дым останавливают мор.
– Да отпустите же его! – взмолился Лешек, – что же вы делаете!
– Отпустите колдуна, – наконец, услышал его старик, – колдун нам не враг. А тело священника несите на краду...
Колдун зажал рану на плече, едва ему освободили руки, но Лешек понимал, что это поздно – кровью пропитался весь рукав, и густой красный ручеек тек с ладони, тяжелыми каплями падая на землю.
– Остановитесь! – закричал отец Варсофоний, – не погубите душу христианскую, иноческим подвигом райскую обитель себе заслужившую!
Он кинулся защищать тело отца Нифонта, и вместе с ним на его защиту встал молчаливый молодой монах, но их оттащили в сторону, и четверо мужчин подняли носилки на плечи.