Одна ночь меняет все

– А… что это? – Скептично посмотрел я, параллельно наслаждаясь раскованностью Райли.

Будто вечер и темнота стёрли все преграды в нашем общении. Мы снова были самими собой под звёздами.

– Вот попробуешь и сам мне всё расскажешь, - подмигнула она.

Пробравшись ближе, я взял для нас два стакана, и мы быстро отошли от шумной компании, затем, не сговариваясь, повернули к воде.

– Ну, - подбодрила она, и я сделал глоток.

Вкус оказался определённо пряным и с узнаваемой кислинкой, кажется, я распознал ещё яблоки, корицу, гвоздику и даже апельсин, но основная нота у напитка всё же была.

– Эээ… это… клюквейн?

– нашёлся я.

Райли рассмеялась легко и невесомо.

– Клюквейн? Ну, надо же… Вероятно, можно и так назвать. А ещё чуть-чуть горячительного.

– Да ты что?
– Я уставился на стакан.

– Совсем чуть-чуть, - успокоила она, закусив губу.

Кажется, мы оба вспомнили: южная ночь, крыша, шампанское, лёгкая одежда.

Сейчас мы стояли у самой воды, одетые тепло и практично, с пластиковыми стаканчиками в руках под светом созвездий северного полушария. Соль, приносимая ветром в каплях с залива, оседала на губах. И холода не чувствовалось.

– Ты такая красивая, - вдруг вырвалось у меня.

Лунный свет сделал бледную кожу Райли ещё более прозрачной, будто мраморной или сотканной из бледного молочного шёлка. Да во мне просыпался поэт.

– Я? Хм… а… спасибо, - растерялась она.

– Да, ты ведь знаешь это. Мне… мне сложно.

– Что сложно?
– Райли запрокинула лицо, посмотрев на меня.

Выглядела она действительно завораживающе. И я был заворожён, потому что в тот момент из меня полились откровения, слова, которые я не собирался говорить, ведь считал, что им пока не время и не место в наших отношениях.

– Держаться на расстоянии. Мне сложно быть рядом и не быть с тобой. Так, как я этого хочу.

– Эйван, я… ох…

Вздох Райли был тяжёлым, наполненным сожалением. Мне тут же захотелось развеять его, стереть её сдержанность, раз уж я начал прощаться со своей.

– Не надо, не отворачивайся, не уходи.

Отбросив стаканчик, я схватил Райли за предплечья, легонько сжал и развернул к себе, чтобы уткнуться лбом ей в лоб, чтобы переместить ладони на её ледяные щёки, чтобы, наконец, наклониться и поцеловать её так глубоко и так долго, как мне этого хотелось, как ей это было бы нужно.

Молния проскочила между нами, короткий разряд, промчавшийся от кончиков пальцев, спиралью завернулся в центре живота. Долгожданный поцелуй пробудил желание. Мне казалось, я так давно уже не чувствовал этой тоски по близости. С Райли… К Райли… Я получил всего лишь поцелуй, а мне уже хотелось большего. И сила проснувшегося внутри желания испугала меня самого.

Я хочу её.

– Эй… - раздался голос извне.

Мы буквально отскочили друг от друга.

– Райли?

Выскочка пришёл в наш уютный мир на двоих. Я зло взглянул на него, а он ответил мне таким же взглядом.

– Я? Да?
– Райли, всё ещё дезориентированная, прижимала ладони к щекам.
– Что такое?

– Парни зовут, скоро начинать.

– Да-да, уже иду.

Кажется, она была рада сбежать. Из-за меня или Глена – я так и не понял.

Как только её фигура превратилась в маленькую точку у сцены, Глен обернулся ко мне.

– Мне не нравится, что ты постоянно ошиваешься рядом!
– отрезал он.

– Могу сказать то же самое. Мне уже осточертело, что ты постоянно крутишься возле Райли.

Слови-ка, парень, думаешь, один ты тут можешь выдвигать претензии.

– Я волнуюсь о её безопасности.

– Волнуешься? Тогда какого хрена помогаешь ей устроиться на работу?

– решил уже высказать всё, что накопилось.
– Рядом рыщет преступник, ты, вообще, каким местом думаешь?

Глен сжал кулаки в ответ на моё обвинение.

– Райли упрямая, если что-то решила, её не переубедить. Если б я не помогал с работой, она нашла бы что-нибудь сама. Где? У кого? Да без понятия. Нет, уж лучше я буду знать, чем она занимается, тогда смогу приглядеть за ней. Она же покой потеряла, когда этот урод тут объявился.

– С чего это ей покой терять?
– удивился я и заработал долгий внимательный взгляд от выскочки.

Со сцены раздались звуки настраиваемых инструментов, приготовления были почти закончены, кто-то уже проверял микрофон. Глен обернулся, коротко оценивая ситуацию, затем снова посмотрел на меня. Он будто колебался.

– Не уверен, что имею право об этом говорить, но… уж лучше так. Хм… Ты… знаешь, как именно Райли… эм… потеряла ребёнка?

Я задохнулся. Вообще, то, что он заговорил об этом, было ударом ниже пояса. Меня замутило, а привкус от напитка во рту превратился в кислоту.

– При чём здесь это?
– прорычал я.

Глен всё знал. И, кажется, лучше и дольше меня.

– Если ты решил… - Гнев поднимался во мне волной. Я проглотил много, очень много грубых слов, которые хотел ему сказать.
– Это касается меня и Райли.

– Ну так ты знаешь?
– настаивал он.

– Нет, - сквозь зубы выдохнул я, вдавливая пятки в песок.

Глен собирался что-то ещё произнести, но в этот момент его громко окликнули со сцены.

В конце концов, голос Райли - нежный, ласковый, но всё такой же меланхоличный - вывел меня из оцепенения.

Все в прошлом: счастье и мечты,

Та ночь и звездный небосклон.

Но верю, что вернешься ты,

На крышу в мой дождливый сон.

Почему мне казалось, что каждая её песня была словно про нас двоих? Она будто раз за разом в своих текстах рассказывала нашу историю. Каждый мог её услышать, но никто не знал, что она наша.

Никто. Только Райли. И я.

Мой гнев улёгся. В конце концов, в своём незнании был виноват я сам. Тема ребёнка, которую мы обоюдно определили как неудобную, по-прежнему не была закрыта нами окончательно. Я не задавал вопросов, Райли не давала ответов. А говорить стоило. Разве одна-две беседы считаются?

Я где-то в умной статье читал, что даже психологи советуют тем, кто пережил горе, постоянно рассказывать о случившемся родным и друзьям. Таким образом, происходит принятие ситуации через её проговаривание. Мы не можем сделать вид, что ребёнка не было. И в том, что Глену известно больше, был виноват я сам.

Вернувшись к сцене, я встал неподалёку. Райли видела меня. А я представил, что сейчас она пела мне одному. И будто бы так всё и было.

Не помню, сколько песен в итоге она исполнила; возможно, четыре или пять, но, попрощавшись со слушателями и поблагодарив их за внимание, она спустилась со сцены, подошла ко мне и очутилась прямо в моих объятьях. Словно заворожённый я подхватил её и поцеловал: крепко-крепко у всех на глазах.