Одна против зомбей
Шрифт:
– Дайте подумать... Учить китайский язык!
– На кой он нам с-сдался?
– Китайцы скоро захомутают весь мир. И тогда мы застрахуем всех их вместе с пандами на триллионы юаней.
– Не угадала ты, Лодзеева, насчет юаней. Запомни: наши с-сотрудники должны не работать, а с-совершать героические подвиги, для этого наш отдел и с-создавали. Отныне, Лодзеева, с-слово "подвиг" должно с-стать для тебя ключевым.
Я вскочила со стула и, глядя на Пал-Никодимыча преданным взглядом, ударила себя кулаком в грудь, уронив свою любимую белую папку на пол, и пафосно произнесла:
–
Я подняла свою папку и сунула ее под мышку, изображая готовность идти в бой за родную фирму.
– Врешь!
– недоверчиво покачал головой Пал-Никодимыч.
– Не вру! Клянусь в том здоровьем нашего босса - П.П. Прушкина! Чтоб он сдох, когда выцежу из себя хоть капелюшечку лжи!
– А почему ж тогда у тебя, Лодзеева, голяк? Знаешь, чем таковое чревато?
Я драматически, даже, можно сказать, трагически заломила руки. Плюхнулась на стул. Придала лицу выражение тягчайшей скорби. И развела руками, снова выронив папку на пол.
– Как доказали британские ученые, голяк в страховом деле - вещь довольно абстрактная, - я подняла папку и продолжила: - В нашем бизнесе бывает по-всякому. Вон у Кислицкой: полгода голяк был, а потом, бац, две строительные корпорации да еще с филиалами. Каково, а?
Пал-Никодимыч, разгневанно раздувая ноздри, поднялся с кресла. Достал с полки "Агентура" красную папку (вдесятеро более толстую, чем заведенная на меня) с надписью "Кислицкая Ш.Е.".
– У Кислицкой-то все путем, а тебя, Лодзеева, за весь с-срок трудового контракта - одна мелкота, - сказал Пал-Никодимыч, возмущенно потрясая этой папкой передо мной.
– Так ведь специфика работы такая. Москва трудный город. Кругом уйма страховых контор. И все друг у друга клиента из клюва вырвать норовят. Мне иногда даже кажется, будто за мной следит какая-то банда из конкурирующей фирмы.
– Да кому ты нужна!?
– А как иначе можно объяснить такой факт: стоит мне только найти крутого клиента и замутить с ним переговоры, тут же его перехватывает какая-нибудь шантрапа, предложив более выгодные условия?
Испытывая интерес к содержимому личного дела конкурентки, я попытается выдрать красную папку из пальцев Пал-Никодимыча.
Но сила пальцев Пал-Никодимыча настолько велика, что он без труда поднял меня - вцепившуюся, как кошка, обеими лапами, тьфу, то есть руками в папку с чужим досье дуру - и удержал ее на весу.
Я изумленно посмотрела вниз. Обнаружила, что мои задние лапы, тьфу, то есть ноги болтаются в полуметре от пола. Но продолжила оправдываться:
– Ко всему прочему в нашем городе самая высокая концентрация проходимцев и хапуг. Тут даже мэров постоянно гонят в шею за рвачество.
Пал-Никодимыч - то ли от удивления, то ли от негодования - ослабил хватку. И я упала на пол, сжимая заветную красную папку в руках.
– Захлебывающаяся от нефтедолларов Москва, - Пал-Никодимыч открыл жалюзи и указал пальцем на виднеющуюся в окне кремлевскую башню, - это для тебя "трудный город"?!
– Типа того, Пал-Никодимыч, - кивнула я, раскрыв красную папку.
– Кумовство, рейдеры, откаты, инсайды, недобросовестная конкуренция, липовые конторы и все
Бормоча эту чушь, я быстро листала личное дело Кислицкой.
Но Пал-Никоимыч вырвал оное из моих загребущих ручонок и вернул красную папку на прежнее место.
"Сейчас, как всегда, заорет что-нибудь вроде: "Как ты меня задолбала своей простотой, Лодзеева! Я тебе что, мальчик!? Мы тебе что, благотворительный фонд!?", - подумала я, поднимаясь на ноги.
Однако вопреки опасениям Ники Пал-Никодимыч спокойно сел в кресло и язвительно поинтересовался:
– А как бы ты тогда работала в каком-нибудь провинциальном Мухосранске, где физлица - одна голытьба, а юрлиц кот наплакал, да и те ходят под бандитами?
Пал-Никодимыч даже сквозь темные стекла очков ухитрился сверлить обвиняющим взглядом мой ни в чем ни повинный лобешник.
"Странно, почему он не стал, как обычно, изображать брачные игры какаду и махать крыльями?
– насторожилась я.
– Это, между прочим, хуже всего. Значит, задумал что-то нехорошее".
Я смущенно отвернулась от шефа, села на стул и сделала вид, что счищаю пятнышко с рукава кофточки.
– Чего молчишь?
– спросил шеф.
– А чо тут говорить-то?! И так все ясно, Пал-Никодимыч. В Мухосранске я бы, естественно, сразу подалась истопницей в мужскую баню. Работала бы в тепле, получала бы каждый день кучу чаевых и халявный стриптиз.
– Шутить изволим... Вот что я, шутница, тебе с-скажу. Меня нынче начальство пытало: кого из моего отдела можно с-сократить. Знаешь, чью я фамилию назвал?
– Конечно же, старика Оглы! Кого ж еще-то?! Тут и вопроса быть не может!
– Пхчх...
– запнулся озадаченный шеф.
– Почему Оглы?!
– Он старый и больной. К тому у него хронический понос. Он у нас все сортиры загадил. Сама слышала, на него уборщица жаловалась. Она разве Вам не говорила?
– Не-е-е-т, Лодзеева! Тут ты промахнулась. Со "с-старым и больным" Оглы я не с-собираюсь расставаться, даже если он... даже он у меня в кабинете все углы позасрет.
– Неужели все так серьезно?!
– я обвела взглядом чистенький и уютный кабинет Пал-Никодимыча и бросила на него недоверчивый взгляд.
– Мы через Оглы имеем с-строительные ярмарки, рестораны, рынки и кучу магазинов. Да я, с-скорее, с тобой, молодой и здоровой, распрощаюсь, чем со с-стариком Оглы. Тем более что с-срок твоего трудового контракта истекает.
– Помилосердствуйте, Пал Никодимович! Как можно меня увольнять!?
– Мы тебя не уволим, а только выведем за штат. Твой Парето наверняка это бы одобрил.
– В смысле?
– Побегаешь без ставки и кабинета. Деньгу будешь получать только с отстежки по страховкам.
– О, мой га-а-а-д!
– Что!?
– В смысле: ни фига себе!
– Зато никаких отчетов и планов писать не надо. Все по-честному: как потопаешь, так полопаешь.
У меня навернулись на глаза слезы.
– Вы не можете так со мной поступить!
– произнесла я дрожащим голосом.
– Это почему же? Юридическую штучку какую откопала?
– Кроме юридических, есть и другие законы. Они детально описаны Достоевским, Толстым и Чеховым, а также евангелистом Лукой.