Одна против зомбей
Шрифт:
То есть, ежели сосредоточится не на том, как и что делать, а на том, какую пользу извлечете из сделанного, то можно будет подобрать для себя такой набор действий, которые сократят объем лишней суеты и шаманских плясок на пустом месте до минимума, увеличив до максимума навар и пользу для душевного здоровья.
При этом (согласно графической Кривой успешности все того же Парето) из каждой ситуации можно снять сливки только до определенного уровня. А дальше - сколько не вкладывайся, эффекта не будет, хоть ты тресни.
Эх, если бы я знала про все это, то ни за что бы не стала постоянно цапаться с Толиком. Ибо
– и мы с ним расплевались. Видать, я выжала из ситуации все, что она могла дать, и дальнейшее повышение ставок было совершенно бессмысленно.
Ну ладно я, человечек контуженный кинематографом и обремененный сверхчувствительностью натуры. Пропащий, одним словом, человечек. Вычеркнутый из списка получателей сладких пряников от небесной инстанции.
Так ведь не во мне дело, сестрицы, а в вас. Вечно вам неймется довести ситуацию до предела.
Дали вам зарплату в штуку баксов в месяц, а вы: "Мало! Дай пять!" А потом, мыкаясь по кабинетам биржи труда, думаете: "Блин, надо было сначала новую работу присмотреть, а потом уже наезжать на начальство насчет прибавки жалования.
Дали вам мужика, так радуйтесь, а не гундите, мол, он для вас слишком небрутальный. А вот когда он по пьяни даст вашем милой мордочкой о стену, тогда только поймете, что лучше быть живой и здоровой с небруталом, чем мертвой и покалеченной с отморозком.
Поймите, все ваши стервозные заморочки - не ваши нутряные чувства, а навязанный с детства поведенческий стереотип. С ним вы - полуфабрикат для обработки повелителями зомби.
Ведь ясно и пьяному ежику, что захват повелителями зомби мозга человека успешнее всего идет тогда, когда у человека слишком много нерешенных проблем, большая часть из которых надумана, а остальная появляется из-за того, что человек тратит слишком много времени и сил на эти надуманные проблемы.
Будущие жертвы повелителей живут не по своей воле, хотя им-то как раз кажется, будто самостоятельней их нет никого на свете. Увы, они вечные исполнители чужой воли.
"Столько Толик одних только баблосов на меня потратил, - вздохнула я.
– А сколько я на него - времени и чувств? И что? Неужто все зря!? А может, это и были те 20% Парето, а остальное в моей жизни - бесполезная мутотень? Вдруг я себя будущее счастье поломала? И из-за чего? Из-за бабских амбиций. И из-за нервной работы. Так на фига мне такая работа?.. Но с другой стороны, я уже объявила пацанам о своем карьерном плане. И если с этим обосрусь, то опозорюсь на весь "Кольчужник". А Толик после такого сможет подкалывать меня целую вечность, вспоминая о моем несостоявшемся возвышении на страховом Олимпе. Нет, никакого увольнения! Любой ценой удержаться на работе! Любой ценой договориться с Пал-Никодимычем! Любой ценой..."
Вдруг появилось у меня внутри организм острое ощущение неминуемого приближения к катастрофе, к чему-то до ужаса страшному, намного более жуткому, чем разборки с Толико или увольнение. У меня аж испарина на лбу выступила от дрожи в правом колене.
3
Заметив, что портрет основателя ОВО "LАДИК" перевернут и П.П. Прушкин висит вверх ногами, как в 1945-м Бенито Муссолини на площади Милана, Пал-Никодимыч с подозрением посмотрел на меня.
"Блин!
– мысленно выругался я.
– Интересно,
Я с наигранной задумчивостью на лице развернулась и села на прежнее место, делая вид, что не имею к наглому надругательству над священным обликом П.П. Прушкина никакого отношения.
– А ведь мы, к твоему сведению, Лодзеева, не просто с-страховщики, а еще и с-сотрудники особого маневренного отдела, - проговорил Пал-Никодимыч, пытаясь вернуть портрету нормальное положение.
– А что в нем должны делать с-сотрудники?
Попытка Пал-Никодимыча придать изображению П.П. Прушкина соответствующее его рангу положение на стене привела к тому, что из нее вывалился вместе с дюбелем шуруп, на котором должен был висеть портрет главы ОВО "LАДИК".
– Любить своего начальника по три раза в день, - ответила я шефу и тут же уточнила: - В хорошем смысле любить. Платонически.
– Не угадала.
Пал-Никодимыч положил портрет П.П. Прушкина на стол. Полез в нижний ящик стола. Вытащил оттуда молоток и жестяную банку с гвоздями. Достал из нее самый крупный из них. И приготовился вбить его в стену.
– Не угадала насчет любви?
– полюбопытствовала я.
Права русская поговорка "Не говори под руку". После моих слов Пал-Никодимыч со всей силы ударил молотком, целя по шляпке гвоздя. И промахнулся.
По гвоздю шеф не попал. Зато попал по стене.
Выбитые из нее куски штукатурки и кирпича посыпались на пол. А сверху на Пал-Никодимыча упали детали потолочной облицовки.
Я с детским восторгом смотрела на происходящее. Затем сорвалась с места. Подскочила к покалеченной стене. И заворожено провела ладонями по краям внушительной вмятины, образовавшейся на месте удара.
"Откуда у шефа такая сила взялась?
– подумала я.
– Он же совсем недавно даже системник компа на своем столе не мог без чужой помощи передвинуть".
– Ну и силища у Вас, Пал-Никодимыч - таким ударом можно башку вдребезги раскурочить, - польстила я шефу.
– Уверена, Вы бы легко смогли бы проломить кулаком голову нашего охранника Никиты, которую, как известно не берет даже двухлитровая пивная кружка.
– Гм...
– И я бы теперь не рискнула на Масленицу выйти с Вами на речной лед помахаться на кулаках. Да и бороться вольным и академическим стилем тоже бы не стала с Вами - даже под угрозой лишения тринадцатой зарплаты.
Сконфузившись, Пал-Никодимыч мигом загородил вмятину в стене шкафом с документами. Затем снял со стены календарь с какими-то голыми телками и повесил на его место портрет П.П. Прушкина.
Если бы собственными глазами не увидела, как шеф одной рукой передвинул шкаф, никогда бы в такое не поверила.
Этот дубовый шкаф год назад сюда с трудом прикантовали четыре грузчика. А теперь его - ко всему прочему набитого доверху документацией - Пал-Никодимыч одной левой передвинул, не напрягаясь. Как такое может быть?!
Я вернулась на место, озадаченно глядя на Пал-Никодимыча.
– Повторяю: что должны делать с-сотрудники нашего маневренного отдела?
– продолжил допрос шеф, садясь в кресло.