Однажды в Манчинге

Вытащил оберег, трясущимися руками прижал к губам.

— Смотри-ка ты! Обрадовался! Очухался и обрадовался! — сразу приметили перемену эти, пришлые. — За хозяином не углядел, а сияет, словно в сточной канаве золотой нашел! — судя по голосу, первый, помоложе. Патрик. — Мы тебя покруче этого зверя обломаем, если все не расскажешь! Может, глаза ему выколоть за ненадобностью?

— Выколи, если пачкаться охота. Да зачем ему теперь глаза? — лениво и страшно отозвался второй.

— Расскажу я все, расскажу! — заторопился. Друзья хозяина те еще твари, порвут и не заметят. — Все, что видел! Попить бы…

— Да я тебе…

— Дай ему воды. Быстрее начнем, быстрее закончим. Не весь же день на него тратить.

К губе ткнулся край, он пил, не ощущая вкуса, проливая половину. И опять затрясло так, что зубы застучали о дерево.

— С-с-сначала все шло ка-а-ак обычно, — заикаясь, начал он.

Но все шло не как обычно.

***

— Псс! — тихий неожиданный звук привлек внимание узницы. Она подняла голову, но в полутьме увидела лишь нечеткий контур мужской фигуры. Это было странно, что кто-то зашел без факела. Странно было, что говорил шепотом.

Пришедший оглянулся — туда, откуда слышалось стуканье, смешки и стук игральных костей — где сидела охрана. Присел на корточки.

— Не соблаговолит ли прекрасная дама разрешить мне переступить порог ее Дома?

Голос был низок, и больше всего походил на песню. У «Прекрасной дамы» сразу снова заболел бок, заслезились глаза и очень захотелось кричать, выместить страх. Но кричать ей не давали, поэтому она решила отвернуться от очередного визитера, но тот произнес непонятное ругательство и добавил еще мягче:

— Жить хочешь?

И она опять ничего не ответила на его вопрос, зато кинулась к решетке, затрясла ее, запричитала: «выпусти, выпусти меня отсюда!» в слабой и совершенно безумной надежде на помощь. А стража, что обычно прибегала на малейший шорох, все также выпивала и ругалась, словно все, что творилось здесь, происходило под стеклянным колпаком.

— Куда пойдешь? Ты не местная. Тут на каждом шагу охрана, — приблизил он лицо к решетке. Бледное и столь красивое, что ее осенило:

— Ты — фейри?!

Он пожал плечами.

А ведь может помочь, может! Надо только попросить хорошо!

— Помоги мне, прошу, умоляю! Я не рабыня, нет! Я одна у родителей, они щедро заплатят…

— Тсс, — недовольно прошептал он. — Просто. Разреши. Мне. Войти.

Вот так. Каждое слово — отдельно. Как перестук камешков в чистой горной реке или звук капели по весне.

Она все еще сомневалась, слишком много страшных рассказов слышала в детстве — про подземных жителей, что уводят в свой прекрасный мир, а возвращают спустя сто лет, когда все близкие уже давно умерли.

Пригляделась с ужасом: глаза ее гостя сверкнули янтарным огнем. Не отраженным светом луны, а сами по себе, словно множество светлячков; в напряженной улыбке показались острые клыки. Он был страшнее ее похитителей, страшнее всего, что она видела за свою короткую жизнь. Это ее почему-то порадовало.

И она разрешила.

***

Перед дверью в господский дом эта девка, что из подвала вытащили, уперлась, словно ее в землю закопали.

— Ну что стоишь? Не обидят тебя, разве помнут немного.

— Да я не против… размяться. Не обижусь. Дяденька, а вы правда разрешаете мне перешагнуть порог этого дома? — и глазками стрельнула, ровно ее на черничный пирог в Лугнасад позвали. — Скажите, вдруг доброе слово вам жизнь спасет?

— Правда, правда. Мое слово, — буркнул, не думая, уж больно тащить не хотелось.

Хозяин натешится, может, и ему что перепадет. Девка малая, а фигура… Шлепнул по заднице — вернее, попытался, а поймал ладонью лишь воздух. Глупая девка сдвинулась легко, будто танцуя — сама от ласки ускользнула. Еще и прошипела что-то неразборчиво.

Тогда он к ней присмотрелся получше. Белая кожа, ровно молоком плеснули, серебрилась в свете полной луны, а волосы казались слишком темными. Вроде рыжими были. Да нет, помстилось. Просто ночь, вот и не разглядеть толком.

Втолкнул девку к хозяину, кивнул служивым, поболтал ни о чем, а потом отошел, решил глянуть, как там дела. Да, что там скрывать, потешить себя. Было у него окошечко потайное. И подивился — девка нетронутая, а сидит на хозяине, словно опытный верховой на жеребце.

— Порадовать, говоришь?

Вот тут, пожалуй, странное и началось. Но не этим же двоим рассказывать, все одно не поверят!

Черты лица девочки поплыли, фигура задрожала, увеличиваясь в размерах. Клетчатое платье пропало, а на хозяине, разведя его руки, сидел молодой мужчина в черной одежде. Кожа его и впрямь была чересчур белой, волосы — слишком черными, а глаза пылали яростным желтым.

Сотник не двинулся с места, он уже видел этого человека, вернее, не-человека. Тот не поднял бы руку на живое существо. Но — после смерти все меняется. Этот, судя по глазам, убьет хозяина быстрее, чем кто-то успеет ворваться в покои.

— Ты?! — пискнул хозяин. — Ты же…

— Мертвый? — оскалился призрак.

— Мы же убили тебя!

— Иногда смерть приходит, откуда не ждешь.

— Нет-нет! Ты не он!

— Говори. Кто отдал приказ. Кто был с тобой. Имена. Где живут. Быс-с-стро!

Говорил призрак тихо, монотонно, но очень четко.

— У меня есть деньги, — заторопился хозяин. — Есть деньги. Много, много денег! Прямо здесь и еще в тайнике закопаны, в лесу, подле камней приметных…

Сотник прислушался и аж пожалел, что прервали.

— Я. Просил. Имена.

И хозяин заговорил. Быстро, торопливо. Сотник прислушался — своего не услышал.