Одного поля ягоды
Шрифт:
Гермиона никогда не осознавала так, как сейчас, что, несмотря на все их сходства: их энтузиазм к чему-либо учебному, силу их убеждений, упорность в достижении их целей, — Том отличался от неё в других, необратимых аспектах.
Она верила в добросовестность в учёбе. Она считала, что было морально отвратительно жульничать или давать жульничать другим в своих работах. Если кому-то хотелось оценок получше, им следовало уделить время занятиям, больше времени, если им этого не хватало, или попросить помощи у одноклассников или учителей. Тома же её объяснения, почему он не должен помогать другим жульничать, не остановят, если продолжать это делать будет для него выгодно. Лезть к нему со словами типа «добросовестность» или «мораль» лишь
(Внезапно она поняла, откуда у него взялся комплект методических материалов к истории магии для экзаменов пятого курса. Он подарил ей его на её день рождения. Она была счастлива, потому что они были полезными, и это был идеальный подарок от кого-то, кто так хорошо её знал — или слышал, как она жаловалась на неинтересную структуру лекций профессора Биннса, — и так о ней позаботился.)
Это ни за что не сработает, если она скажет Тому открыто: «Не делай этого».
Том проявлял полное безразличие к тем, кто пытался показать свой авторитет над ним. В эту категорию попадало большинство взрослых, и у этих взрослых было несколько типичных аргументов, которые ничуть не убеждали его. Любой, кто полагался на них, полностью терял его уважение.
Из их прошлой переписки Гермиона выяснила, что Том считал, что спор окончен, когда противоположная сторона пыталась отговорить его от какого-то действия, используя любой из следующих контраргументов:
1. «Это неправильно».
2. «Мне это не нравится».
3. «Потому что я так сказал».
Если честно, Гермиона тоже считала такие ответы неудовлетворительными. С детства она знала, что всё вокруг было сложнее, чем «просто так устроено». Это и побуждало её искать ответы в книгах, а не изо рта учителей в начальной школе. Несмотря на это, многих взрослых, с которыми она встречалась в своей жизни, она считала разумными и здравомыслящими, а следовательно, достойными её уважения.
«Но если бы они были такими разумными, — однажды спорил Том, — они бы давали причины, а не оправдания».
Она не могла потребовать от Тома, чтобы он не жульничал для Эйвери, только потому, что это неправильно. (Или, как сказал бы Том, потому, что она думала, что это неправильно.) Том не послушает её, если её доводы не будут разумными и основательными. (И, как ей напомнит Том, он не слушает людей, потому что считает их глупыми, но он готов дать ей поблажку, если она тоже не будет глупой.)
Гермиону разрывали две противоборствующие стороны: её совесть против Тома Риддла.
И как бы сильно ей ни не хотелось этого делать, она могла пойти на компромисс.
Гермиона нахмурилась, оставляя закладку в учебнике, прежде чем закрыть его и отложить в сторону:
— Представь своё лицо, когда Эйвери подойдёт к своему отцу и скажет, что это из-за тебя у него сплошь «тролли» и «отвратительно».
Том наклонил голову. Локон его волнистых чёрных волос упал ему на глаза, выбившись из его аккуратной причёски с боковым пробором, которую он носил с их первой встречи почти три года назад. Озорной вид плохо смотрелся с холодной улыбкой на его лице.
— А почему лень Эйвери — это моя вина? Он сдаёт экзамены, он получает за них оценку.
— Твоя логика не будет для них важна, — сказала Гермиона. — Эйвери обвинит тебя, а его отец скорее поверит, что эта сиротская выскочка Риддл надул его сына, чем примет факт, что его сын не… эм, академически одарён. В качестве доказательства он покажет свои оценки за домашние работы по истории, оценённые на «удовлетворительно», которые ты же ему и писал, — Гермиона понизила голос и продолжила. — У людей, как они, здесь есть влияние — они точь-в-точь как итонские «старички»{?}[Итонский колледж — элитарная, частная школа. Там учились принцы Уэльские, и примерно вся британская элита. Выпускники образуют содружество
«старичков» (Old Boys), и остаются товарищами, помогая друг другу всю жизнь.] у нас дома, и его папа ходил в школу с остальными папами. Он может пойти в Попечительский совет и пожаловаться, и ты знаешь, что ему дадут сдать экзамены заново, в то время как людям вроде нас надо будет стоять на коленях и умолять неделями, даже если бы мы умирали от драконьей оспы.Когда она закончила, её лицо сильно порозовело от страсти, с которой она говорила. Несправедливость и неравенство были болезнями общества, которые её всегда возмущали, особенно когда они касались её напрямую. Она не понаслышке знакома с клубами «старичков» — у её отца тоже было своё общество выпускников, — и она видела, с какой снисходительностью они обращались с её матерью, когда она подавала им напитки на званых ужинах.
Её мамой! Мать Гермионы была такой же умной и политически подкованной, как они. Вообще-то говоря, её мама ходила на протесты вместе с суфражистками, чтобы отстаивать своё право голоса, когда Гермиона была совсем маленькой.
Со своим присущим усердием Гермиона изучила волшебные выпускные экзамены, чтобы вовремя подготовиться к С.О.В. и Ж.А.Б.А. Во время исследований она узнала о Попечительском совете Хогвартса, группе из двенадцати волшебников и ведьм, чья власть, когда их направляло единодушное видение, приравнивалась к директору школы. Они отвечали за то, чтобы плата за обучение всех учеников Хогвартса, независимо от их статуса крови, полностью оплачивалась Министерством магии.
(Родителям Гермионы пришлось бы платить ?200 в год за Даунуэльскую школу, и если Хогвартс стоил примерно столько же, то эта сумма составляла около сорока-пятидесяти галлеонов за ученика в год. Если зарплаты волшебников соответствовали среднему уровню магловского мира{?}[средняя зарплата Великобритании 1930х по всем сферам составляла около 150 фунтов, при этом для работников аграрного сектора — около 80 фунтов в год, а рабочих — около 100 фунтов в год. ], работающие семьи с двумя и более детьми, с «приемлемым» статусом крови или нет, разорились бы, чтобы позволить им обучение в школе, не говоря уже о покупке формы и учебников.)
Улыбка немного сползла с лица Тома, но не исчезла до конца. Его глаза блестели, дикие и тёмные.
— Я не собираюсь умирать ни от драконьей оспы, ни от чего-то ещё. Кроме того, я не собираюсь делать домашнюю работу за Эйвери до самых Ж.А.Б.А. Если он снова захочет моей помощи, ему придётся предложить больше, чем в предыдущий раз. Думаю, когда дойдёт до точки, что ему придётся обменять что-то, что он не может потерять, настанет идеальная возможность познакомить его с концепцией «взаимного гарантированного уничтожения». Обвинив меня, он лишь втянет себя в ещё бoльшие неприятности. Полагаю, к тому времени у меня будет перо, которое пишет его почерком, и копия его семейной печати.
— Мне не нравится идея «гарантированного уничтожения», — с опаской сказала Гермиона, — ни твоего, ни чьего бы то ни было. Тебе не следует подвергать себя риску. Том, это твоё будущее! Тебе надо быть осторожным, ты можешь потерять больше, чем он! Даже если Эйвери провалится в Ж.А.Б.А. во вторую попытку, с ним всё будет в порядке, папа даст ему разводить сов в родовом поместье. Но если у людей появится хоть малейшее подозрение, что ты где-то напортачил, у тебя будут неприятности, и никто не прибежит к тебе на помощь.
— Значит, чтобы этого достичь, мне надо быть уверенным, что никто и не задумается, что я не просто Хороший Мальчик, — сказал Том. — Здорово, что у меня были годы и годы практики именно в этом.
Он наклонил голову и невинно моргнул в её сторону, его чёрные ресницы отбрасывали тени на скулы под тёплым светом ламп в библиотеке. Они контрастировали с его бледным цветом лица. Гермиона заметила, что его кожа была гладкой и без следов от шрамов после ветрянки или кори, которые часто бывали у людей из его части Лондона.