Одного поля ягоды

— Том…

— Гермиона, ты можешь спокойно ждать до 1944-го, чтобы прочитать всё, что ты хочешь, — сказал Том своим лучшим сахарным голосом для дней усыновления. — Но тогда не проси меня поделиться, когда у меня будут записка от учителя и эта книга из библиотеки, и я буду читать её, наслаждаться ей — нет, смаковать её — прямо у тебя перед носом.

Гермиона зарылась лицом в свои руки.

Том всё смеялся и смеялся.

Комментарий к Глава 5. Звездочёт см. в комментариях пояснения автора к этой AU (им тут не хватило места)

====== Глава 6. Контрасты ======

1938

Казалось, Том простил Гермиону достаточно, чтобы снова с ней общаться, после того как целый месяц продержал её в тишине, длящейся бoльшую часть августа и начало сентября.

«Или, — сказал голос в дальней части её разума, который знал, что Том Риддл не был таким милым, как считали остальные, — он решил, что она отбыла своё наказание, и её грехи были отпущены».

Теперь, когда Гермиона и Том жили в Хогвартсе, у неё была возможность встречаться с ним вживую каждый день. Таким образом, она узнала ту его сторону, которую не видела в его изысканных письмах, прошедших через два черновика, которые он посылал ей последние два года. На бумаге Том был таким, каким Гермиона представляла себе идеального друга по переписке: разборчивым, вразумительным, точным и интеллигентным.

Она бессознательно подняла свои стандарты дружбы до этого уровня, и в последующие годы их приятельства было вполне естественно, что она не смогла найти в других людях альтернативы обеим ролям компаньона и близкого друга, которые предоставлял ей Том. Другие были слишком… слишком недальновидны. Им просто были безразличны вещи, интересовавшие Гермиону, социальные задачи, которые её занимали. Конечно, она знала, что и Тому они были безразличны, но он мог внятно сформулировать объяснение, почему.

Она обратила внимание, что он не забивал себе голову нелепыми приветствиями с ней: никаких «Как дела?» или «Доброе утро, как жаль, что идёт дождь» — коими она обменивалась с другими одноклассниками, пока они ждали снаружи кабинета, что профессор пустит их внутрь, и начнётся урок. Нет, он сразу выдавал: «Покажи мне отзыв на своё эссе» и «Мне нужен “Аптекарь” Шляйдена для домашнего задания по зельеварению, а ты его так и не вернула».

Оказалось, что, несмотря на то, что в жизни из Тома получался на редкость отвратительный друг, он был очень усердным учеником.

Это была одна из тех вещей в Томе, которые оставляли Гермиону неуверенной, нравится он ей или нет: он был, безусловно, гениален и талантлив, но это был скользкий путь — не обращать внимания на его недостатки в пользу достоинств. Но, в конце концов, было множество справедливых государственных деятелей, гениальных генералов и прогрессивных парламентариев, которые делали этот мир лучше, но в то же время в личной жизни были волокитами или курильщиками опиума или чем-то не менее ужасным.

А годы спустя учебники истории и простые мужчины и женщины на улицах говорили бы, что они были великими.

Однажды в субботу, вскоре после двенадцатого дня рождения Гермионы, они с Томом занимались в углу библиотеки, единолично владея столом. Большинство учеников были на улице, где проходила товарищеская игра в квиддич в качестве разминки перед началом сезона. Это была тренировка, чтобы старые игроки вернулись в форму после каникул, а новые игроки в запасных составах привыкали к тактике полноценной команды из семи игроков.

Поскольку это был выходной, Гермиона надела свою мантию поверх мягкой шерстяной кофты, которую мама ей прислала посылкой на день рождения, с простой юбкой и блузкой. Её остальными подарками на день рождения был мешочек галлеонов, обмененный с фунтов стерлингов, и банка «Мармайта»{?}[Паста из дрожжевого экстракта (исторически, жмых от производства эля), популярная среди англичан к утренним тостам], потому что Гермиона писала, что его не подают в Хогвартсе, — хотя на особые случаи им подавали необычные блюда, например, щуку, запечённую целиком, тушёного зайца и языки жаворонков. Волшебники были настолько поразительно традиционными, что у них даже был паровоз. Она размышляла, может, это из-за их долгой продолжительности жизни: директору Диппету было больше двухсот лет, поэтому он был уже пожилым человеком, когда такая еда была в моде на британских столах веком ранее.

Гермиона продолжила работу над эссе по зельеварению, пока Том игрался с показушным фиолетовым пером с серебряным наконечником с гравировкой, а у его локтя была раскрыта книга «Навыки экономии времени для учёбы». Она заметила, что Том был полностью одет в форму с идеально завязанным галстуком и прочими атрибутами, и со вспышкой вины она поняла, что у Тома, наверное, было немного одежды, кроме форм из приюта и магловской школы.

К своему позору, Гермиона помладше обязательно бы это прокомментировала. Она не только не обошлась бы без замечаний, но ещё бы спросила у него, почему, потом бы ответила за него, прежде чем он бы успел открыть рот, настолько бестактно, насколько бы это было возможно. (Она была благодарна, что её первые настоящие диалоги с Томом были на письме, где она могла себя сдерживать. В какой-то мере.) Гермиона настоящего это подметила, но оставила при себе, потратив время, чтобы подумать над причинами и всеми последствиями.

«Волшебная палочка от Олливандера стоила моим родителям четыре галлеона и восемь сиклей. Я не знаю точного обменного курса галлеона к фунту, но я знаю, что шестнадцати шиллингов, которые я давным-давно дала Тому, не хватило бы на палочку, а уж тем более учебники и форму, — подумала она. — Так откуда у него это перо?»

Проблема была в том, что, несмотря на разные уровни самоконтроля, и младшая, и настоящая Гермионы обладали всепоглощающей, неудержимой жаждой знаний.

— Что это за перо? — спросила Гермиона, пытаясь прозвучать скорее любопытной, чем осуждающей. — На уроках у тебя было простое коричневое перо. Я никогда не видела у тебя этого.

Том черкал по кусочку пергамента:

— Хм, самопишущее перо де люкс от Скривеншафта, мне кажется, — сказал он. — Ты не видела его у меня, потому что оно новое.

— А откуда ты его взял? Первокурсникам нельзя выходить из замка в магазин в деревне, — заметила Гермиона.

Он слегка ей улыбнулся:

— Тебе правда нужен ответ? Не уверен, что ты хочешь знать, потому что тебя это расстроит.

— Том, — вздохнула Гермиона, берясь за своё собственное перо, — ты должен быть осторожен! Даже если ты одалживаешь вещи и планируешь вернуть их на место, ты всё равно не узнаешь, наложен ли на них антиворовской сглаз.

— Я не «одолжил» его, — сказал Том со взмахом фиолетового пера. — Я обменял его у Эйвери. Я делал его домашнюю работу по заклинаниям и истории магии всю неделю, и он дал мне перо, чтобы надиктовывать ответы его почерком. Это просто потрясающе — он не только бесталанный, но сверх этого ещё ленивый и глупый. Просто чудо, что у таких семей, как его, столько денег, если их так легко уговорить отдать их.

Гермиона таращилась на него:

— Ты сделал его домашнюю работу? Ты сжульничал для него!

— Если ты будешь бросаться словом «сжульничал», — Том говорил уверенным голосом, — это Эйвери сжульничал. Я просто ему это позволил. И если мы продолжим показывать пальцем, то Эйвери здесь жертва. Он обманывает себя, лишаясь образования, что он поймёт, когда подойдёт к Ж.А.Б.А. и не сможет ответить ни на один вопрос. Представляешь его лицо, когда он получит письмо с оценками, а там сплошь «тролли» и «отвратительно»? — веки Тома опустились в приятных мечтаниях, а рот скривился в голодной гримасе. — Только представь выражение лица его отца, о-хо!