Огни в долине

— Вот спасибо, Егор Саввич, выручил ты нас. Только не передумай.

— Да ладно уж.

— Я ведь тоже могу благодарность оказать, ты не думай.

— Ладно, ладно. Не стоит благодарности за такие малости.

Очень довольный Санька ушел обрадовать брата. Но еще больше был доволен Сыромолотов. В Игумнове он приобрел человека, который ему теперь обязан, и все последствия задуманного дела в какой-то мере падут на того же Саньку и его брата, а он, Егор Саввич, будет в стороне.

В понедельник Петр Игумнов и Санька явились на конный двор. В повозку запрягли Пегаса и Пальму. Сыромолотов позволил набрать в короб сена, дал для коней овса и лично рассказал Петру, где надо встречать Тарасенко, с каким поездом он едет и как его опознать. Санька проводил брата версты две от поселка, а дальше Петр поехал один.

На другой день Сморчок, опять захватив корзину и удилища, отправился к Сухому болоту. Он пробирался задами дворов и огородами к реке, и никто не видел, как старик сел в лодку. Сыромолотов был уверен, что Сморчка не хватятся два-три дня — на такой срок ему случалось отлучаться и раньше. Работы весной у Сморчка в конторе мало, печи перестали топить.

Петр Игумнов благополучно приехал в Златогорск. Лошадей поставил у себя во дворе. Сходил на механический завод, где работал слесарем, доложил: из отпуска вернулся и завтра во вторую смену выходит. В среду утром, как ему было велено, Петр пришел на перрон. Поезд прибыл с небольшим опозданием. Петр не знал, в каком вагоне едет драгер, а потому неторопливо двинулся вдоль состава, приглядываясь к людям, которые выходили из вагонов с чемоданами, мешками и узлами. Остапа Игнатьевича он узнал сразу: и по длинным вислым усам, и по ребятам — мальчике лет восьми и девочке лет шести. Они помогали отцу вытаскивать из вагона вещи.

— Вы драгер с Зареченского прииска? — спросил Петр, подходя к Остапу Игнатьевичу.

— Я, — немного удивился Тарасенко. — А вы кто?

— Петр Игумнов. Брат Александр у меня живет в Зареченске, работает на конном дворе. Повозку для вас пригнал я.

— Оце гарно! — повеселел драгер. — А я-то все думал: как дальше добираться. Галю! За нами лошадей прислали, — крикнул он женщине в тамбуре. — Спасибо, позаботились хлопцы. Это Александр Васильич, наверное. А где кони?

— У меня во дворе. Я пойду запрягу и подъеду сюда. Здесь и подождите.

— Давай, хлопец, давай.

Игумнов ушел, и не прошло часа, как он подъехал в повозке на привокзальную площадь. Помог драгеру погрузить вещи.

— Дорогу-то знаете? — спросил Петр, прощаясь.

— Ездил тут, не заблужусь. Спасибо тебе, хлопец.

— Тогда счастливого пути, — Петр пожал крепкую руку драгера.

В телегу уселись жена и дети, Остап Игнатьевич взял вожжи и тронул лошадей. Повозка, постукивая колесами по сухой твердой земле, покатила к Зареченску, Ребятишкам поездка доставляла большое удовольствие, они смотрели по сторонам и не умолкали ни на минуту. Сначала дорога тянулась через обширное поле, потом повернула к лесу. Густой темный лес временами стискивал дорогу, и низко нависшие ветки почти касались людей и лошадей. Потом лес отступал, обнажая лужайки и прогалины.

День был теплый, пахло молодой зеленью, отовсюду неслось посвистывание птиц.

— Гляди, гляди, Христя, — восторженно кричал черноглазый Олеська, привставая в повозке. — Заяц, заяц вон побежал.

Девочка вертела головой во все стороны, вытягивала шею, но ничего не видела.

— Врешь ты, Олеська, нема зайца.

— Так он ждать будет? Тикал же.

— Остап, когда дома будем? — спросила жена драгера.

— Та завтра к обеду.

— А ночевать где? В лесу?

— А чего? Как стемнеет, отъедем в сторонку, где родничок, костер запалим, та и заночуем.

Часов через пять сделали остановку, поели, накормили лошадей и двинулись дальше. Ребята понемногу угомонились и, убаюканные мерной тряской, задремали. Жена Остапа Игнатьевича, прикрыв ребятишек одеялом, тоже подремывала. Только сам драгер все понукал лошадей, поглядывал на дорогу. Дела на драге беспокоили Тарасенко, и он спешил. Начинало смеркаться. На дорогу легли длинные тени, холодно светились лужи. Остап Игнатьевич смотрел по сторонам, подыскивая подходящее место для остановки недалеко от дороги. Внезапно лошади, захрапев, остановились и попятились. Тарасенко привстал и увидел сухую лесину, наискось перегородившую дорогу. В ту же секунду прогремел выстрел, озарив вспышкой длинного пламени ближний куст. Не вскрикнув, Остап Игнатьевич ткнулся головой в сено. Лошади затоптались на месте, путая постромки и выворачивая дышло.

— Остап! Остап! — испуганно позвала Галина. — Ты чего?

В темной глубине кустов опять сверкнул огонь, и гулко раскатился выстрел. Галина неловко откинулась на спину, и голова ее свесилась через край повозки. Пронзительно закричали перепуганные Христя и Олесь. А в лесу опять загремели выстрелы. Пегас и Пальма, всхрапывая, все пятились, толкая повозку к обочине дороги, наматывая на колеса вожжи. Пальма вывернулась из постромок и встала поперек дороги.

В повозке никто не двигался. Лошади понемногу успокоились, но все еще двигали ушами, ловя тревожные звуки леса.

На дорогу из-за кустов вышли два человека.

— Убери дерево! Быстро! — хрипло скомандовал Парамонов и, бросив на сено двуствольное ружье, направился к лошадям. Пегас и Пальма, увидев его, пронзительно заржали и отпрянули. Но Федор быстро и умело завел Пальму в постромки, поправил сбрую, подобрал вожжи и вскочил в повозку. Тем временем Сморчок оттащил с дороги сухую лесину и тоже взобрался в повозку. Парамонов стал нахлестывать лошадей, и они помчались во всю прыть. Отъехав с версту, Федор круто свернул в сторону, на старую, еле приметную дорогу. Она уходила в глубь хмурого густого ельника. Повозка запрыгала на кочках и камнях. Эти места Парамонов знал хорошо и уверенно погнал лошадей, нахлестывая их по спинам и бокам вожжами. Сморчок, еле живой от страха, забился в свободный угол повозки и все громче бормотал бессвязные слова.

Проехав верст десять, Федор свернул с дороги на маленькую лужайку и остановил взмыленных лошадей. Спрыгнув с повозки, повернулся к старику.

— Тащи сюда хворосту. Да побольше.

— Чего, чего? — заикаясь, переспросил тот.

— Хворосту давай. Уснул, что ли?

Сморчок мешком вывалился из повозки и, пошатываясь, побрел выполнять приказание. Тем временем Парамонов охотничьим ножом перерезал постромки, отвел в сторону лошадей и наскоро привязал их к березе. Потом вернулся к повозке, взял ружье, покопался в поклаже. Выхватил тяжелый узел, отнес в сторону. Покончив с этим, он тоже стал таскать сушняк и обкладывать им повозку. Они работали до тех пор, пока не завалили всю телегу валежником.

— Довольно, — сказал наконец Парамонов. Между ветками он натыкал пучки сена, достал спички и поджег. Пламя быстро охватывало сухое дерево, и посреди лужайки запылал гигантский костер. Клубы дыма, пронизанные рубиновыми искрами, потянулись навстречу безмолвным звездам.

Несколько минут Федор смотрел, как горит валежник, обошел костер кругом, проверяя, хорошо ли он принялся со всех сторон.

— Вот так, — Федор повернул к Сморчку угрюмое лицо. — И дело с концом. Чего раскис?

— А? А? — вздрогнул старик.

Парамонов грязно выругался и отстегнул от пояса флягу с водкой. Сделав несколько глотков, передал ее Сморчку. Тот вцепился во флягу трясущимися руками и жадно припал к горлышку.

— Будет, будет. Ишь, присосался. Поехали.

Федор помог старику взобраться на Пальму, передал ему узел, сам вскочил на Пегаса. Не оглядываясь на ярко, с треском горевший костер, они выехали на дорогу и погнали лошадей рысью. В полночь остановились в глухой балке.

— Дальше пойдем пешком. Бери узел и иди прямо. Я догоню.