Огола и Оголива

Сегодня мне на курсы библейского образования, но я решила отнестись к ним наплевательски. Я иду по сброшенным листьям американского клёна, чуть тронутым желтизной, а точнее…сединой, сединой ежегодной старости. Мне нужно положить Вике в ящик записку, потому что телефона у меня нет.

И опаздываю на четверть часа.

–А мы уже думали, что ты заболела и не придёшь, хотели уже расходиться, – сказала Света.

«Кто это «мы»?» – не поняла я.

–Крещение – это подданство! – гремит Огола в глубине квартиры. – И мы должны его иметь! От нас ничего больше не требуется, только иметь подданство! Сатана, который с детства стремится обратить ребёнка в какую-нибудь культовую религию! Надо крестить взрослых, которые осознают!

«Что это ещё за «крещение»? – поразилась я.– Если они станут к ним ко мне приставать, скажу, что мне – нельзя, что я – уже крещёная…»

Я всё никак не могла осознать, что существуют ещё какие-то враждебные православию течения.

Сегодня я подарила Злате коричневого зайца, которого кто-то сшил на уроке труда в младших классах. У нас лучшие работы выставляли в шкафу. А мы «проходили практику» у Раисы Ивановны, учителя начальных классов, и я попросила у неё этого зайца. И вот пригодился…

–Ты её балуешь,– замечает Света.

А мне просто хотелось сделать что-нибудь хорошее для моих новых,– как мне казалось, – подруг.

–Хочешь посмотреть нашу новую мебель? – шепчет Злата мне на ухо.

–Светочка, как же теперь у тебя уютно! – пищит Огола.

–Да, мы просто раньше думали, что куда-нибудь уедем, поэтому хорошей мебели и не покупали. А сейчас я просто не понимаю, ну зачем столько времени мы в этом себе отказывали?!

Старый диван, на котором Огола на первом уроке так приторно-противно пела «Пра-а-ви-ильно-о-о!» депортирован на кухню, на его место стал мягкий тёмно-зелёный, с валиками. Детская кроватка исчезла, на её место задвинули шкаф, а в освободившийся угол стал другой диван, поменьше. А ещё два кресла, и толстый «глазастый» палас в тон. И зачем я только делаю свои позорные, нищенские подарки?

На новом диване какая-то новая женщина, холёная, в каре мягких светлых волос, в красненьком костюмчике. Это – Саша, Александра из Ивантеевки, самая близкая подруга Оголы по собранию. И меня усаживают в серёдку: Огола – справа, Саша – слева. Какая-то технология НЛП?

–Ах, Аллочка, ты сегодня в юбочке пришла! – умиляется Огола, но рано. На мне просто широченная блузка моды прошлого года, коричневая, с крупным белым рисунком, похожая на короткое платье.

А юбку я принесла с собой, я носила её дома. В какие-то давно ушедшие года это было страшно модно,– индийские вещи и ткани. Огола и Саша по-матерински помогают мне натянуть её поверх моих нелепых, широких брюк, как будто я – немощная, и не могу сама переодеться.

–Алла посещает собрания? – осведомляется блондинка.

–Ещё нет, – говорит Огола.

«И посещать не собирается, – добавляю я мысленно. – А что это, интересно, такое?

–А родители твои! – восклицает Саша. – Будут конфликты из-за того, что мы – читаем!

–Да никто не знает! – раздражённо отмахиваюсь я.

Я только что пришла, а мне уже до смерти надоел этот разговор.

–Будут конфликты…– всё причитает Александра.– Есть ли тебе восемнадцать лет?

–Будет в ноябре,– отвечает Огола.

–Да,– Света расположилась в кресле у окна,– как говорится, человеку после восемнадцати лет уже никто не может указывать.

Но только не в моём случае. Я– бесправная рабыня. А мама, похоже, нарочно всё делает, чтобы у меня не было никаких связей с обществом, ничего своего.

–И, как сказано! – гремит Огола.– «Беззаконные будут истреблены с земли, а вероломные – искоренены из неё!» Когда родители не познают истины, то у человека нет шансов получить вечную жизнь! Вот, пожалуйста! – и она с гневом указала на меня перевёрнутой ладонью.

–А у ребёнка? – перебивает Света.

–Светочка, Злата твоя – деревце тоненькое, неокрепшее, она хоть как-то за тебя держится. А ты,– кричит мне Огола, – ты не виновата! Мы не живём под Моисеевым законом, и сейчас каждый отвечает только за себя! Ты не виновата, что они у тебя не познают истины, и тем самым подписали себе смертный приговор! А перед Иеговой за человека до восемнадцати лет отвечают его родители!

А вот в Англии и США совершеннолетие совсем позднее – в двадцать один год. А там как, а, Огола?

–Конечно, надо, – замечает Света, – чтобы и родители были в Господе.

–Алла, тебе просто больше надо просить у Иеговы! И он даст даром, ведь он– наш отец! Что ему нужно от нас? Да ничего! Света, тебе разве что-то нужно от Златы твоей? Да ничего! А после Армагеддона уже никто не будет звать мать матерью!

–Не будут называть мать матерью?! – поражается Света. – Да как же так!

Было видно, что это её задело.

–Светочка, мы все будем братьями и сёстрами, и звать друг друга по именам! Иегова даст всем нам новые имена! А родители наши – лишь проводники и няньки! Жизнь человеку даёт только Бог, а мать твоя – она просто половую потребность выполняла! И отцом-то никого называть нельзя, у нас один отец – Иегова. Титулы всё эти… Светочка, как там у тебя Злата? А ну давай её по Жёлтой книге⁶.

–Злата,– показывает на картинку Александра, – скажи нам, кто это?

–Принцесса, – хитро улыбаясь и склонив золотую головку на бок, отвечает девочка.

–А что она делает?

–Спасает малыша. Моисея.

Лучше бы русской истории с четырёх лет учили, а не еврейской! Рассказывали про Александра Невского, Дмитрия Донского, князя Владимира…

–Какая ты умница! Шура, возьми молитву.

Молитва– не нота.

–Иегова, прощай нам прегрешения наши, ибо знаешь ты: мы– несовершенны…

Обманчивое расслабление…всё так легко. Мы– несовершенны, вот и не приставай к нам! Всё скоро кончится!

–У Иеговы к нам – холодная любовь, – просвещает Александра.

–Довольно необычное сочетание,– задумчиво говорит Света. – Чтобы любовь, но холодная…

–Вечной жизни не достоин никто!– вскрикивает Огола. – Это– дар!

–Знаешь ли ты четыре вида любви?– таинственно шепчет Александра.

Я знала шесть «цветов любви»,– агапэ, эрос, людус, прагма, сторге, мания,– но сочла за лучшее промолчать.

–Агапэ, эрос, сторге, филие, – задумчиво играя очками в алой оправе, сказала Александра. – Агапэ – любовь Иеговы к нам. Филие – любовь к родителям. А сторге мы не разбирали…

–Да, Аллочка, – подхватывает Огола, – ты можешь это запомнить или записать. Много ценного рассказывается на наших конгрессах, – весенних, летних и осенних, – и ты, Аллочка, можешь быть на такой конгресс приглашена.

Все достали ручки, что-то пишут.

–Как же важно называть по имени! – волнуется Огола. – Господь – это господин, бог – власть, вон, сколько их, богов,– Николай, Мария! А тут – И-е-го-ва! Именем Иеговы нужно было клясться! А ведь как приятно, когда знают твоё имя! И когда мы к врачу идём, то всегда стараемся узнать, как обратиться,– Марь-Иванна! А попы имя Бога скрывают. Вот я, я – что? Да, я попа ненавижу за то, что он делает, как он грешит, но если поп будет слушать МЕНЯ! Я же не человека ненавижу, а его грех!