Огола и Оголива
Шрифт:
Я села в последний вагон напротив женщины в шерстяной шапочке и доверчиво спросила её:
–А когда будут Мытищи?
–Я вам сообщу,– очень любезно пообещала она.
Следом за мною вошёл высокий тёмноволосый мужчина с густой пышной бородой и чёрной шерстяной шапочке,– он был из тех, стоящих на платформе. Он кивнул мне и сказал от души:
–Удачи!
–Спасибо.
Бородач предлагал немногочисленным дневным пассажирам газету «Мир новостей», а я жадно уставилась в окно на совершенно новые для себя места. Вот уплыли два маленьких домика в жёлтых деревьях, церковь. Здесь было очень красиво, лиственно, лесисто. Мамонтовская, где училась в частной школе
–Следующая – ваша, – сказала мне женщина напротив.
–Спасибо.
Я ринулась в тамбур и, еле-еле дождавшись, выскочила на платформу у самого подножия знаменитого моста. Ух ты, Мытищи! Всё в фирменные алых тонах! Я кинулась к полному мужчине с усами, который здесь работал, -торговал али ещё что:
–Как до Воронка доехать?!!
–Иди вон туда, на первую платформу,– по-отечески показал он.
Только мне никто не сказал, что на Пушкино иногда тоже отправляют поезда с этой же платформы, а не с родной второй, а то было бы дело!
Но я доехала без приключений. Написала вечером в своём дневнике: «Вечная слава Мытищам! Да здравствуют Подлипки, Болшево! Благословляются ныне, присно и вовеки веков Валентиновка, Загорянка и Соколовка! Воронок!!!»
Я вернулась в половине пятого вечера и отчим, – трезвый, – с издёвкой спросил:
–Ты на работу, что ли, устроилась? Я ещё в двенадцать часов пришёл!
Но он меня не выдал.
***
Уж не бронхит ли у меня? В дождливые ночи, всегда в пять часов утра, нападает кашель. Хорошо, что мама ничего не слышит, иначе устроила бы скандал.
Да нет, это– фарингит. Горло может и не болеть, а кашель – утренний, затяжной, мучительный.
***
На следующее утро я была под таким впечатлением, будто побывала где-нибудь в Японии, у подножья горы Фудзияма. Я раскрыла «Малый атлас СССР», и, как очарованная, уставилась на карту «Окрестности Москвы». Меня заворожили названия городов и посёлков, очень хотелось везде побывать, но это было невозможно!
А уж как меня впечатлили «покупочки мои»,– «оппозиционная пресса»! «Молния» «Трудовой России» – ничего особенного, разве только смелый политический юмор. Зато «Завтра»…Я и не знала, что бывают такие газеты,– интеллектуальные, без грамма пошлости, в отличие от всеми любимого «Московского комсомольца»! Передовица Александра Проханова «Пётр Первый, Сталин и скоморох Бориска», карикатура Геннадия Животова, где чеченский чабан погонял баранов с мордами наших правителей. Он был так мастерски прорисован, что, казался живым со своими овечками, вот-вот соскочит со страницы!
Полоса «Символ веры» в честь семидесятилетия со дня рождения приснопамятного митрополита Иоанна, о котором знала из «Дикого поля» Невзорова, просто за сердце схватила, хотя я почти никогда не была в церкви.
Там была и литературная страничка «Круг чтения», и стихотворение Игоря Ляпина «Гимн Советского Союза». «В электричке полусонной», неприятно напомнило о той пустой, замусоренной, обшарпанной, на которой я попала в Заветы Ильича, но и нейтрализовало тягостные впечатления:
Кто-то спал, а кто-то слушал,
Кто-то слушал и дремал.
И тоже было солнечно, драгоценно и холодно, и утреннее солнце золотило верхушки наших старых тополей. Я написала записку Татьяне Ивановне, бывающую в Москве регулярно,– попросила покупать для меня газету «Завтра» (разумеется, с отдачей денег), но она мою просьбу проигнорировала,
как игнорировала всё, со мною связанное, такой надоедливой.Я отнесла записку рано утром, как в сентябре– открытку с поздравлением, и больше никуда в тот день не выходила, так как боялась маминого гнева, издёвок и доноса отчима. А он снова пришёл трезвым, и опять стал издеваться!
***
В субботу мама принесла газету «Русский порядок»:
–Понаехали фашисты в беретах, говорят мне: «Возьмите, девушка». Я взяла. А мальчишки,– лет двенадцати, – бегают по рынку, раздают. Заплатили им, наверное. Вот тебе бы такую работу!
Опять её странные мечты! Но, в то время за всякие партийные работы ничего не платили. Сейчас хоть стали, – копейки. То ли деньги появились, то ли совесть. Или всё сразу.
Это издание оставило тяжёлое впечатление. В детстве я очень любила Первомай с флажками и шариками, а там сообщалось, что наши канувшие в Лету демонстрации взяты от древних ацтеков, где жрец на ступеньках Мавзолея, подобному нашему на Красной площади, сдирала с человека кожу, надевал её на себя, и носил, пока она на нём не сгниёт.
***
Я сказала Оголе, что смогу встретиться с ними через две недели, потому что мой отчим на двадцать четыре дня уходил в отпуск. Пойти к Свете с раннего утра я не могла,– это подозрительно. Почему-то перенести на другой день, на послеобеденное время, мне и в голову не пришло.
Я, как всегда, тянула до последнего, и только в понедельник, уже во второй половине дня, написала записку:
«Дорогая Света! Передай, пожалуйста, мои извинения Раисе и Александре, но я не смогу прийти завтра на изучение Библии (по семейным обстоятельствам). Занятия не смогу посещать до 18 ноября. Алла».
У Светы была тамбурная дверь, и я сунула записку в щель. Почтовый ящик она проверяла регулярно, так как состояла в переписке. Но я подумала: вдруг сегодня она уже не станет? А с «тамбурными» соседями она дружит, ей всё отдадут.
Какой же я тогда была дикой, потому что по злой воле матери всё время сидела дома! Нет бы просто зайти, поговорить, – тем более, что мне очень нравилась Света, и я ходила на занятия… не совсем из-за неё, просто от тотального и фатального одиночества. Я же боялась столкнуться со Светой во дворе!
А всё облетело и будто вымерло.
А на следующий день случилось что-то странное. После обеда в дверь заколотили, затрезвонили. Отчим открыл, и какая-то бабка заголосила:
–А Барсукова Галина здесь живёт? Это – девятнадцатый дом?
–Он у речки,– сказал отчим.
Но никакого дома № 19 по нашей улице не было. Самый последний– это № 18\2, а по нечётной стороне -№ 17/3, а дальше, за железной дорогой– уже колхозные поля.
Как же я тогда испугалась! Я решила, что Огола выслала мне вослед разведку. Сейчас это смешно, а тогда было жутко. Но я боялась не их, а матери. Какой скандал она мне устроила бы! Я ещё не знала, что при всей своей навязчивости «свидетели Иеговы» ко всему и ко всем равнодушны. Не хочешь общаться с ними– не надо, никто тебя преследовать не станет.
В среду я стояла на площади у киоска, как вдруг услышала:
–Приветик! Не узнаёшь, что ли?
Зелёные глаза, сухое бледное лицо, розовая помада, волосы полностью убраны под модный чёрный беретик. Света! А внизу – Злата, «упакованная» в зелёный с малиновым космический скафандрик-комбинезон.
–А кто у меня на квартире занимался? Знаешь, а Раиса сама не пришла,– заболела, что ли? У неё– давление, да и возраст, конечно…
Эх, пропустить такую возможность, – пообщаться со Светой наедине, без этой ненормальной!