Охота на либерею

Они снова присели у воды. Взбаламученная вода уже успокоилась, и рыбки вновь начали подходить к берегу.

— Гляди, — сказал дед Кузьма, — видишь краснопёрка стоит — рукой дотянуться? Кажется, что просто, но это рыбка маленькая, легко промахнуться, а если и схватишь, скорее всего, она в ладошке извернётся и уйдёт. Лучше всего размером выбирать — как давешний голавль или чуть меньше.

— А крупнее?

— Крупнее можно. Только выбирай добычу по силам. Окуньков и ершей лучше не тронь. Они колючие, руку поранишь — долго потом нарывать будет. То же и щука. Она хоть не такая колючая, но чуть ошибёшься — цапнет за палец. Кожу снимет, а то и мясо. У ней зубы видел какие? Внутрь загнуты. Если что схватит — потом не вырвешь.

Дед Кузьма молниеносно опустил руку в воду и вытащил оттуда краснопёрку, которая тут же отправилась вслед за голавлем.

— Мелковата будет, — сказал он, — ну ничего. Поешь рыбки — будут ноги прытки. Это у меня просто навык добрый, иначе такую мелюзгу не поймал бы.

— А можно я попробую? — спросил Егорка.

— Что ж я — запрещать тебе буду? Лови.

Егорка присел у самой воды, дождался, пока успокоится поднявшаяся муть и, выбрав рыбку покрупнее, попытался схватить её. Но ткнулся пальцами в песок, даже не задев добычу. Дед Кузьма только посмеивался, глядя, как Егорка, пыхтя, выслеживает голавля, который был даже чуть крупнее, чем тот, первый.

— Стой, стой. Послушай меня.

Но Егорка опять попытался схватить рыбу, и опять у него ничего не получилось. Вода вокруг него стала мутной от поднятого со дна песка. Испуганные мальки разбежались в разные стороны, словно овечки при виде волка. Крупная рыба тоже не спешила приходить на взбаламученную отмель. Он повернул к деду Кузьме разочарованное лицо.

— Что, не ловится рыбка? — спросил тот. — Это тебе наука. Показалось, что у меня так просто да быстро получается? Так ведь и я не сразу этому делу научился. В воде ведь всё не так видится, как на берегу. Тебе кажется, что рыба в одном месте, а она чуть в стороне. Ты её, может, пальчиками-то заденешь, а в горсть не схватишь. Вот смотри.

Он дождался, пока уляжется песок во взбаламученной Егоркой воде, и одним ловким движением вытащил на берег зазевавшегося пескаря.

— Во! Рыбка невелика, а в уху сгодится.

— Я ещё попробую.

— Завтра попробуешь. Сейчас возвращаться надо. Скоро вечерню пробьют. А монахи не любят, когда трудники на службу не ходят.

Они отправились в монастырь, и когда проходили ворота, раздался первый удар колокола. За спиной послышался конский топот. Егорка оглянулся: к монастырской стене приближался небольшой отряд всадников в чёрных кафтанах. К лошадиной сбруе были приторочены собачьи головы. Впереди всех трясся на коне дородный боярин с важным видом в такой же, как у всех, одежде, только с золотыми пуговицами. И шапка на нём была не простая суконная, а с собольей опушкой. Сразу понятно, что главный здесь — он.

— Ишь ты, — только и сказал дед Кузьма, склоняясь перед ними.

Егорка чуть замешкался, но один из всадников стеганул его плёткой, и он поневоле скрючился в поклоне.

Когда отряд въехал в монастырь, дед Кузьма выпрямился и произнёс:

— Государевы люди [42] . Кусают, как собаки и выметают всё лишнее из державы. Вот и тебя куснули. Ну, чисто всадники преисподней, тьфу ты, прости господи!

Они вошли в ворота. Чёрные всадники уже спешились, а тот, что в дорогом кафтане и шапке с опушкой, о чём-то разговаривал с отцом Алексием, который как раз вышел из своей кельи. Егорка ещё подумал, что говорят они, как старые знакомые. Да и что удивляться-то? Наверняка же государевы люди не в первый раз в обитель наведываются.

42

При Иване Грозном опричников называли государевыми людьми. Термин "опричники" для их наименования введён историком Н.М. Карамзиным в начале ХГХ века.

Какой-то щуплый мужичок в изношенных лаптях тащил ведро с помоями — выливать за монастырскую стену.

Егорка на него и налетел, заглядевшись, как отец Алексий и старший над государевыми людьми хлопают друг друга по плечам. Помои выплеснулись из ведра, мужичонка заругался:

— Ах ты, шлында! Гляди, куда прёшь!

Егорка похолодел: по голосу он узнал, кто это. Голос из той, другой, жизни. Где Егорка был кабальным холопом боярина Бельского, и о которой ему хотелось поскорее забыть. Конечно же, это Иван по прозвищу Елдыга [43] — склочный, нехороший человек. Завидовал тем, кто лучше его живёт, и всё время норовил напакостить. Поговаривали, что это он и спалил валяльную избу, да только свидетелей нет, и никак ведь не докажешь, даже если это и правда. Выходит, сумел сбежать, когда татары деревню жгли. Лучше бы кто добрый спасся!

43

Елдыга — так называли любителя ругаться со всеми без причины.

Елдыга мельком взглянул на Егорку, но ничего не сказал, взгляд на нём не задержал и потащил ведро дальше. Тут задумаешься. Узнал или нет? Чего доброго, сболтнёт, что Егорка кабальный холоп, а он ведь свободным сказался. Что теперь делать? А может, всё же не узнал?

Егорка в ту ночь долго ворочался на лежанке. Рана от удара плётки набухла кровью и ныла, не давая заснуть. Да и мысли всякие нехорошие в голову лезли. Только когда уже стало светать, он закрыл глаза. И в тот же момент, как ему показалось, кто-то толкнул его в бок. Егорка с трудом поднял веки: перед ним стоял Ларион.

— Ступай-ка, отрок, к отцу Алексию. Зовёт он тебя. Да поспеши. Дело у него к тебе. Долго спишь. Солнце давно взошло.

Егорка подскочил. Было совсем светло. Видно, что уже давно прошли и заутреня, и завтрак. Деда Кузьмы нигде не было. "На колокольне, конечно", — подумал Егорка. Он протёр глаза и побежал к отцу Алексию.

В келье того не оказалось. Егорка почесал затылок: где же он мог быть? Потом решил, что будет спрашивать у всех встречных — авось кто и подскажет. Первой ему попалась Варя. Егорка обрадовался: девочка после того памятного путешествия стала ему почти родной.

— Здравствуй, Варя. Как вы там поживаете? Как сестрёнка?

— Здравствуй, Егор, — серьёзно, как взрослая, ответила Варя. — Работаем. Народу, сам знаешь, сколько бежало в Сергиеву обитель. Всех накормить надо. Дарья сейчас маме помогает, толокно варит. А я вот на огород иду щавелю нарвать для борща.

— А как…

— Да хорошо всё у сестрёнки твоей. Никто не обижает. Отец Алексий строгий, баловать никому не даёт. Он, кстати, в кузню пошёл, если ты его ищешь.

— Ага, его, — растерянно сказал Егорка, — а как ты…

— Ой, ладно, — перебила его Варя, — заболталась я тут с тобой, меня же со щавелем ждут.

Она помахала ему рукой и побежала в огород.

Где находится кузня, Егорка знал. Задерживаться ему не хотелось, ведь в Сергиевой обители не любят, когда распоряжения старших выполняются медленно. Поэтому он припустил бегом и вскоре увидел отца Алексия, который стоял возле кузни и негромко беседовал с тем самым боярином с золотыми пуговицами и в собольей шапке, что прибыл вчера во главе отряда. Егорка остановился поодаль, ожидая, когда они закончат разговор.

— …прибилось всякое отребье. Государь сильно надеялся, что помогут обуздать высокородную дурь да выявят врагов внутренних. А они как власть почуяли — и ну сводить счёты со своими недругами. Сами ложный донос делают, сами же и суд беззаконный творят, и расправу. Да что говорить! Вокруг тебя много народу крутится, и сам не хуже меня знаешь, что творится.

Отец Алексий согласно кивал головой, лукаво щурясь:

— Так ведь и сам ты, Михайло, из людей государевых будешь.

— Верно, отец Алексий. Только ведь я не о собственном благе пекусь, а о державе. Но мало таких как я, мало. Вон, как татары к Москве подошли, из государевых людей только один полк и набрали. Остальные — кто хворью отговорился, кто просто без отговорок не пришёл. А из земских уездов — пять полков! Сразу видно, кто за отечество больше радеет. Привыкли, нелюди, привыкли беззащитных людей мордовать, а как почуяли, что сабли татарские близко — испугались, попрятались, как тараканы запечные. Вот государь сейчас и подумывает — может, разогнать эту шайку?