Охота на охотника

– Что случилось?
– Анна Павловна провела по прядям ладонью, те слабо вспыхнули и погасли.

– Ничего, просто время... пришло вдруг.

Ее императорское величество не без труда подняло косу на ладони.

– Я все-таки змеиной крови... будь добра, пригласи...

Его императорское величество на зов супруги явились незамедлительно. И пусть пахло от него брагой и еще кровью, но запахи лгали.

Люди лгали.

И...

...может, ошиблась она тогда, много лет назад, доверившись человеку? Зачем было уходить, осталась бы в тихом мире камня, на берегу чудесного озера, в котором плавали безглазые рыбины, а на дне дремали белые цветы.

– Плохо?
– он понял без слов, обнял крепко.
– Хочешь, увезу? Посажу на корабль и... море огромно, ни берегов, ни краев не видать.

Его шепот унимал страхи.

– Мы поплывем к солнцу... когда оно садится в воды, те окрашиваются золотом, а на поверхность выплывают удивительные существа...

Анна Павловна вышла.

– Почему теперь?
– спросила императрица, сама зная, что ответа нет.
– Ведь не было признаков... ни одного... в прошлый раз, помнишь, кожа начала шелушиться, чесалась жутко, а теперь вот... ничего... и...

– Сколько времени у тебя осталось?
– он перебирал железные пряди.

– Не знаю... может, день, а может, два... я не понимаю...
– она никогда-то не любила быть слабой, но рядом с ним позволяла себе. Она уткнулась в его плечо, вздохнула, ощутив на затылке теплую ладонь. И пальцы, которые пробежались по мягким пока чешуйкам.

Превращение шло быстро.

Стремительно даже.

И она не верила, будто бы это было случайностью... не могло быть... а значит... яд? Нет, яд на змеевых детей не действует, во всяком случае ей не известно ни одного такого, который бы был опасен... дар крови здесь защищал надежно.

А если не яд?

Вчера обновили букеты. Их меняют раз в три дня, старые уносят, свежие ставят... что было? Розы? Все знают, что императрица предпочитает именно розы, а лилии вот не любит, больно тяжел душен аромат их...

– Погоди, - Ее императорское величество высвободились из объятий мужа. Два шага к вазе дались с трудом... розы... и опять же розы... колючие стебли переплелись, а цветы, подпоенные магией, раскрылись душистыми шапками. В них и не видать крохотных белых звездочек змеиной травы.

Она потянула тонюсенький, что нить, стебелек.

Кто-то ведь...

Не случайность. Пахнет она пылью и еще сеном, но запах этот убаюкивает, а чешуя расползается по пальцам, старая, блеклая.

– Это... вчера принесли... я и не услышала, - она раздраженно дернула за косу.
– И кто-то знал... кто-то знал слишком много.

Император хмурится.

Он тоже понимает, что это все...

...неспроста.

– Я могу погодить, - императрица размяла в руках несчастный цветок, и кожа отозвалась знакомым зудом.
– Есть настои, есть яды... если взять мышьяк и корень веретенихи...

– Никаких корней, - император провел пальцами по чешуе.

Ровная.

Гладкая. И уже темнеть начала. К вечеру станет бурой, сыпкой, будто ржавчиною поточенной. И главное, кожу покроет плотно, что кокон.

А после и вправду коконом станет.

Змеевны все ж от змей отличны.

– Тебе надо вниз.

В пещеру, выложенную сырыми глыбинами малахита, которые добывали в далеких Тархейских горах и везли подводами, укутавши в медвежьи шубы, чтобы не застыл камень.

А после купали в молоке.

И ставили, дивясь императрицыной прихоти. Кому надобно подземную пещеру камнем драгоценным убирать? А она говорила с этими глыбинами, гладила их, сращивала одну с другой, пока вся-то пещера до последнего закуточка не обзавелась дорогим убранством.

Люди же...

Нет, он не столь жесток, чтобы убить, но вот подправить кое-что в памяти пришлось. И наградить. И отпустить. А теперь вот неспокойно, а ну как тот, другой, который, как оказывается, талантлив безмерно, нашел? И людей, и память их.

И пещеру.

Ведь неспроста прислали эти треклятые цветы... и поди-ка, пойми, чего хотели. Ладно бы просто спровадить Ее императорское Величество, зная, что линька займет не один день. А если ждут там?

Если...

– Все будет хорошо, - она кривовато улыбнулась застывающим лицом.
– Я вернусь. А ты меня дождешься. Ты ведь обещал когда-то.

Обещал.

Только...

– Может, - Его императорское Величество умели принимать неприятные решения, - тебе стоит переждать в другом месте?

– Это... будет дольше. Неприятней, - она тронула струны волос, которые вяло зазвенели.
– Но... быть может... ты прав.

Конечно, он прав.

Император он или так.

– А на балу...

– Анну попросишь, - императрица подняла со столика брошь с крупным адамантом.
– Ей не впервой.

Авдотья крутила бумажку, мяла, нюхала и вздыхала, и прятала в ридикюль, чтобы спустя минуту извлечь. И вновь крутила, нюхала, мяла...

– Да иди уже ты, - Таровицкая устроилась на подоконнике с пилочкою для ногтей. Та порхала, казалось, едва-едва касаясь розоватых коготков.
– Чего маешься?

Одовецкая перебирала травки, которых вдруг стало слишком уж много. Сухие ломкие пучки заняли весь стол, потеснивши и стопку Дарьиных романов, и тетради Таровицкой, и собственную Лизаветы шкатулку.

– Не знаю, - вздохнула Авдотья.
– Как-то оно... не знаю... папенька не одобрит.

– Ну если папенька не одобрит...
– Одовецкая оторвала пару хрупких головок песчаного цмина, кинула в стопку, добавила лист багульника и еще что-то, по виду напоминавшее кусок сухой паутины.
– Тогда да, аргумент...

Пилочка Таровицкой на мгновенье замерла.

– Да что бы вы понимали, - Авдотья смяла записочку, правда, не выкинула, а тут же расправила.
– Он же ж... он же ж не просто бабник... он идейный...

– Хочешь, настоечку сделаю одну?
– Одовецкая травки растирала деловито, сосредоточенно. И на Авдотью не смотрела, как и на Лизавету, которая сидела в уголочке тихо, стараясь притвориться, будто бы ее вовсе тут нет.

А сердце екало.

И вскачь летело. И останавливалось, чтобы вновь пуститься шальным галопом. И кровь приливала к щекам, выдавая. И казалось, все-то здесь знали, а если и не знали, то всяко догадывались, сколь низко она пала. Подумать только, по кустам целоваться...