Охота на ведьм

— К чему это ты клонишь?

— Как, к чему? Очевидно же, что раз Человек подобен Богу, то он тоже Творец, и значит все, что сотворено Человеком — это его дети, подобно тому, как человек — дитя Бога. Пусть и не совершенны пока творения Человека, но и сам Человек пока не достиг Божественного совершенства.

— А душа здесь при чем?

— Как при чем? Создав Адама, Бог вдохнул в него Душу. Без Божественной Души Адам был всего лишь глиняной куклой. А ты помнишь, сколько души папа вложил в эту машину? Он же ее сам ремонтировал, он же с ней разговаривал. Как же она может быть бездушной тварью? Вот и ты, увидев ее, пошла с ней здороваться.

— Ой, Ксюха, фантазерка, — засмеялась тетя Вера.

— Да. А вот у обоих моих «мерсов» души нет. Поэтому с ними и расставаться не жаль.

* * *

Тетя Вера ушла по своим делам, а Оксана опять осталась в тюремной келье одна. Она села на жесткую постель, скрестила ноги и отправилась в свой генетический лабиринт искать Ксеньку со старой Ведьмой. Она догнала их в лесу и преградила им путь. Старуха остановилась, глядя на Оксану без малейшего удивления. Ксенька же, наоборот, глядела испуганно. Глаза ее были красны от слез.

— Скажите мне, пожалуйста! — строгим голосом без всяких предисловий начала Оксана. — Как так случилось, что ваш ребенок оказался в церковном приюте?

— О чем ты говоришь?! — нахмурилась старуха. — С чего ты это взяла?

— Из записи в церковной книге! И из элементарной логики. Если бы Ксенька не подбросила свою дочь на порог этой церкви, то мои предки жили бы не в этом городе, а где-нибудь на Лысой горе. Вы ведь туда сейчас направляетесь?

Ксенька растерянно поглядела на бабушку и спросила дрожащим голосом:

— Это кто?

Старуха не ответила и снова обратилась к Оксане:

— У тебя множество родовых корней. Почему ты решила, что тот ребенок именно наш?

На этот вопрос Оксана не нашла, что ответить, кроме как «чувствую». Старуха усмехнулась в ответ, но все-таки достала из вещевого мешка мешочек для гадания. Сев на землю и расстелив широкую юбку, она высыпала руны и полностью погрузилась в созерцание выпавшей картины.

Ксенька, увидев это, толкнула Оксану локтем и сказала:

— Это надолго. Пойдем хоть ягод пособираем пока.

Они оставили ведьму и пошли собирать бруснику. Увидев россыпь ягод, Оксана потянулась к ним рукой, и вдруг осознала, что опять вселилась в Ксеньку. Вспомнилось, как легко она нырнула в дыру подземного хода вслед за бабкой и выбралась из горящего дома самостоятельно, не повредив ни своего рассудка, ни своего будущего ребенка.

Но грудь давила тяжелая удушливая тоска. «Ну, как он мог? Как он мог позволить сжечь нас? И почему не предупредил? Может быть, сам не знал?» Ксенька изо всех сил пыталась найти для Семена оправдание. Но память неумолимо возвращала ее в тот момент, когда они с бабушкой вышли на пригорок, откуда был виден пожар. Ксенька сразу увидела его высокую фигуру. Он стоял в толпе ротозеев и спокойно смотрел, как полыхает дом, в котором, как он думал, горит она.

— Я говорила, что напрасны твои старания, — проворчала старуха. — Темные они люди, нет в них воли Божественной. Потому и нужны им храмы да попы, чтобы хоть как-то душу свою от тьмы удерживать. Только на семя такой мужик и годен!

И старуха утащила ревущую Ксеньку с пригорка.

— Ты плачь, плачь! — приговаривала она, ведя внучку по лесным тропам. — Со слезами боль выйдет. Не держи в себе. Тут ведь, кроме как слезами, больше ничем душе не поможешь.

И вот, наконец, слезы закончились. Ксенька ела ягоды и ждала, когда ведьма наглядится на свои дощечки. Оксана осторожно вышла из ее тела и, вселившись в старуху, заглянула вместе с ней в будущее.

Руны выпали так, что были видны несколько путей, по которым может пойти история. Один из них вел Ксеньку обратно в обезумевшую деревню, но его вероятность была намного слабее других.

— Этот путь закрывается, — сказала ведьма. — Если бы внучка повредилась рассудком или ребенок родился больным, то этот вариант был бы возможен. Ксеньку пристроили бы в монастырь, а ребенка в монастырский приют. Так им было бы лучше, ведь в ведовской общине они чувствовали бы себя неполноценными. Но сейчас этот вариант маловероятен, — развела руками старуха. — Даже и не знаю, что могло бы привести к такому исходу. Видимо, все-таки подвело тебя твое «чутье», девочка. Не наша это ветвь, другая какая-то. — И ведьма начала собирать руны в мешочек.

— Постой! — попыталась остановить ее Оксана. — Скажи тогда, какой дальнейший путь самый вероятный.

Старуха строго глянула на нее.

— Это еще зачем?

— Как зачем? Выбери самый лучший и проговори его, чтобы сбылся.

Ведьма ухмыльнулась и поглядела на Оксану с иронией.

— Да кто ж ведает, какой из них лучший? Может ты? За каждым вариантом новое разветвление. Одна дорога, может быть, и не самая легкая, но потом выведет на счастье большое. А иной путь кажется самым прекрасным, а глянешь дальше, там болото беспросветное. Всего не просчитаешь. Наша задача — принимать решения у развилок, а далее все в руках Божьих.

Старуха встала, окликнула Ксеньку, и они пошли своей дорогой. Оксана поглядела им в след и полетела на поиски Семена.

Она нашла его пьяным, в обнимку с бутылкой самогона. Он сидел во дворе и выцветшим, безумным взглядом наблюдал, как его молодая жена вместе с матерью и тещей убирали остатки свадебного пира. Вокруг валялись объедки, битая посуда и другие результаты человеческого чревоугодия. Голые ветви деревьев, пожухлая трава и тяжелое серое небо усугубляли мрачность картины.

Похоже, что последнее время Семен провел в запоях. Из красавца-жеребца он превратился в сутулого меланхолика с опухшим лицом и красными глазами. Женщины с презрением косились на него, а невеста нервно покусывала губу, глядя на когда-то такого вожделенного жениха.

— Видимо, действует все-таки проклятье ведьмы, — заворчала мать Семена. — Такая погода была отличная, а на свадьбу гляди, каких туч натянуло. Всю гулянку испоганило.

Оксана с брезгливостью глядела на эту отвратительную картину. Как можно сетовать о погоде, когда у нее сын спивается? Неужели в угоду своим религиозным амбициям можно поломать жизнь человеку и даже ничуть не почувствовать угрызений своей христианской совести?!

— Надо бы пригласить батюшку, — ответила мать невесты. — Пусть бы пепелище освятил, да заодно Семена бы образумил. Что-то много пьет он в последнее время.

Оксана захлебнулась волной тошнотворной ненависти к этим жалким квочкам. Сжав зубы и зажмурившись, как от сильной боли, она мысленно закричала:

— Ну, как?! Как можно любить этих уродов?! Скажи мне, старец Серафим! Как можно видеть вот эти вот самодовольные рожи, которые даже не понимают, что они натворили?! Да еще и любить их при этом? Как?!

Она упала на кровать, прижав коленки к животу, и из глаз ее брызнули горючие слезы. Она увидела, как в приступе ярости встал пьяный Семен, схватил бутыль самогона и со всего маху ударил свою новоиспеченную тещу по виску. Та рухнула наземь. Потом он замахнулся на мать, но, услышав ее душераздирающий визг, опомнился, разбил бутыль об стол, развернулся и пошел со двора.