Окрестности сорока

Замуж мне уже пора. Годы мои уходят, все мужики здесь за мной волочатся, а замуж никто не берёт. Так и останусь в старых девках. Может и принять предложение этого доброго старика? А там - стерпится-слюбится. Что ты мне посоветуешь, Венерка? У меня, по-видимому, нет другого выхода.

Обними от меня всех школьных друзей, - кого увидишь.

Твоя Луна-Яичница".

Несмотря на то, что Свин догадывался, что Луна-Яичница не любит его, он, всё же, был несколько ошарашен. Хотя повариха и называла его в письме "хорошим и добрым человеком", но было очевидно, что весь-то интерес её выйти за Свина замуж держался только на том, что никто другой не брал её!

И, успокоившиеся, было, мысли нашего героя после прочтения этого письма стали снова всё более и более распаляться и закрутились в голове с новой силой.

– Всё хуйня и блядство!
– думал он, аккуратно положив письмо в конверт, а конверт - на прежнее место на ковёр.
– Значит Луна-Яичница, блядь, не любит меня. А только потешается надо мной. Вот - блядь!. А почему, собственно, она должна меня любить? Не могу же я всем нравиться. Иначе стану, как правильно говорил когда-то Пень, человеком без индивидуальности, без стержня. Но почему же, блядь, она тогда переехала жить ко мне и согласилась выйти за меня замуж? Ни хуя не понимаю. Ах да, наверное, из-за того, что её замуж-то никто не берёт. Совсем уж я запутался. Ведь она так и пишет в письме к Венерке: "У меня, по-видимому, нет теперь другого выхода". Вот блядь лицемерная! Ведь я-то люблю её! Убью её на хуй! И себя тоже!

С этими словами Свин вскочил с дивана и подбежал к письменному столу, в ящике которого хранил своё табельное оружие. Он схватил холодный, увесистый пистолет, и первая шальная мысль, проскочившая у него в мозгу, была - застрелиться немедленно! Хрен с ней, с Луной-Яичницей, - пусть гуляет.

Свин раскрыл рот и сунул туда ствол пистолета, - и тут же почувствовал пересохшим, разгорячённым языком жгучий холод и мерзко-ржавый привкус оружейного металла, и ему стало страшно стреляться.

Он с отвращением кинул пистолет на пол, а сам, вдруг потеряв силы, снова плюхнулся на диван.

IX

Свин, как это ни странно, крепко спал в эту ночь. И, проснувшись рано утром, решил пойти прогуляться. Он быстро собрался - не хотелось ему встречаться дома с могущей скоро прийти Луной-Яичницей. Надевая пальто, Свин как-то машинально подобрал с пола пистолет и сунул его в карман.

Он вышел из тёплого дома в прохладу, на улицу. Там было солнечно и морозно. Воздух, казалось, весь пропитался парами свежести. Стояла блаженная тишина, которая всегда бывает в населённых пунктах только поздно ночью или рано утром, в выходной день. А был как раз выходной - воскресенье. Тишина эта, однако, никак не действовала на нашего героя. Он находился в состоянии какого-то туповатого оцепенения. Свин шёл по улице и считал свои шаги, и мысли никак не шли в его пустую голову.

Он на минуту задержался около автобусной остановки и стал рассматривать прикреплённую там пёструю рекламу сигарет.

В эту минуту к остановке на другой стороне улицы, с глуховатым скрипом по грязному дорожному снегу, подъехал автобус. Двери его с хлопком растворились, и из них стали спускаться пассажиры.

Свин подумал, что на этом автобусе может приехать Луна-Яичница. Он спрятался за своей автобусной остановкой и оттуда стал разглядывать выходящих из автобуса на противоположной стороне улицы людей.

Вываливающаяся из автобуса публика была одета весьма разношёрстно, - кто в шубах, кто в пальто, кто в тулупах. Некоторые тащили увесистые сумки, некоторые вели за руку детей.

И вдруг на Свина стал накатывать гнев. Расслабленное до того, сердце нашего героя сжалось в сухой камень, рука его полезла в карман пальто и стиснула до боли в кисти рукоятку пистолета. Из автобуса спускалась Луна-Яичница. Он отчётливо её увидел.

Повариха подобрала полы дублёнки, чтобы не запачкать их, и ступила легонько своими модными, лаковыми сапожками на талый снег. Она замешкалась, что-то, около автобуса и дала плотной массе народа, сошедшего до неё, несколько отдалиться.

– Ах, блядь, - возвращается с блядок от Хвостенко!
– резко всплыло в голове у Свина.
– Ну, ничего, сейчас всё встанет на свои места! Бог помогает мне. Это момент! Сейчас или никогда!

И Свин решительным, быстрым шагом перешёл улицу и приблизился к Луне-Яичнице.

Увидев нашего героя, Луна-Яичница сначала немного удивилась. Но её лицо практически мгновенно расплылось в приветливой улыбке, выражающей удовольствие от появления жениха.

– Ах, Свинчик, ты здесь в такую рань?! Как я рада тебя видеть!
– воскликнула повариха.

– Не ври! Совсем ты мне не рада, - вскипел Свин.
– Отвечай быстро - забросишь ли ты всех своих любовников и пойдёшь за меня замуж, - прямо сейчас, сегодня, распишемся, - или будешь продолжать гулять?!

– Да что это на тебя нашло, Свин, какие любовники? И почему такая спешка с женитьбой?

– Значит, не хочешь сознаваться, и будешь гулять!
– Заключил наш герой.
– Ну, тогда, раз ты не будешь моей, - никому ты не достанешься!

С этими словами он быстрой молнией отскочил от своей невесты на несколько шагов, рванул из кармана пистолет, прицелился, не долго, и выстрелил в Луну-Яичницу.

Она вздрогнула, замерла на месте, - как будто задумалась, - потом шагнула вперёд, покачнулась и упала с глухим стуком в сугроб.

– Всё, - промелькнуло в голове у Свина, - прощай жизнь! И он приставил холодное дуло пистолета к виску. И откуда-то из глубины его подсознания выскочила вдруг на поверхность фраза из слышанной когда-то в далёком детстве латиноамериканской песенки: "Adi'os, amiga cara del mi vida!"*.

Последнее, что он видел, было, как толпа вышедших из автобуса людей разделилась вдруг на две группы. Одна подбежала к лежащей на грязном снегу Луне-Яичнице и окружила её плотным кольцом, а другая бросилась к нему, протягивая десятки пытающихся схватить его цепких рук.

Свин нажал курок. В голове грохнуло, ослепительно вспыхнуло, затем потемнело до черноты, а потом эта чернота стала наступать на него и ускоряться, и, наконец, полетела в лицо тяжёлой, горячей массой всё быстрее и быстрее, раскалываясь на тысячи, миллионы искрящихся синих звёзд.

X

В комнате плыл неяркий, синий свет. И с ним всё, что было вокруг, тоже плыло, - медленно и неуклонно, - и закручивалось в бесконечную спираль.

__________________________________________

* "Прощай, дорогая подруга моей жизни!" (исп.).

Над ним склонились два лица, - мужчины и женщины, - в белых медицинских шапочках. И лица эти постепенно расплывались и тоже сливались в уносящую всё на её пути голубую спираль.

Он чувствовал себя маленьким, беспомощным и бессильным. И это потому, что он только что вышел из живота своей матери.

А потом его везли в старомодной медицинской машине-фургоне, по ухабистой дороге, в больницу, и вязкий, тяжёлый бред проникал в его крохотное тело. Он был болен корью.