Омут

Кир отмахивается и разминает шею пальцами. Прячет за этими движениями усталость и напряжение в мышцах.

Ему уже не привыкать проводить ночи без сна. Не привыкать пялиться в тёмный потолок, запрещая себе включать ту самую фотографию в телефоне, что скрыта под паролем, который всплывает в сознании в каком бы состоянии Авдеев не находится. Фотографию той, кто, наверное, никогда не напишет ему по собственной воле.

Он тянет губы в улыбке, когда тётя, будто почувствовав смену настроения, гладит его по плечу и обеспокоенно заглядывает в глаза.

– Ты точно в порядке?

– Конечно. Лучше не бывает.

Женщина вздыхает, принимая ответ, но не верит. Он сам бы не стал этого делать, но всё же надеялся, что это не так очевидно внешне.

– Чего вы там шепчетесь? – спрашивает Иван, осматривая парковку в поисках своего водителя.

– О тебе сплетничаем, конечно же, - не сдержавшись, ехидничает Эмма и игриво подмигивает мужу.

Мужчина фыркает и закатывает глаза. Кир видит в этих действиях своего отца, когда у того ещё не было седины на висках и хронической усталости в глазах. Когда он мог спокойно встречать взгляды своих детей и не жил лишь работой. Кажется, это было так давно, будто и вовсе не случалось.

– Ты к нам надолго, милый?

Эмма садится на переднее пассажирское сидение, потому что на заднем её укачивает, и теперь оборачивается к нему всем корпусом.

– На пару дней. Потом нужно будет возвращаться обратно. Учёбу никто не отменял.

Женщина кивает и отворачивается, явно недовольная ответом, но возразить не смеет. Знает, что через несколько недель он вернётся вновь и не один, как сегодня, а с братом и родителями.

– Эмма, пристегнись, - просит Иван, заглядывая жене за плечо и наблюдая за тем, как она послушно щёлкает ремнём безопасности. Только после этого кивает водителю и откидывается на спинку сидения.

37. Кир

Мужчина отворачивается от племянника, но Кир всё равно знает, о чём тот думает, какое воспоминание постоянно прокручивает в голове и отчего искренняя улыбка становится натянутой. Ненастоящей. А потом и вовсе исчезает, потому что иногда случаются ситуации, в которых ремень и многочисленные подушки безопасности бесполезны. Потому что иногда начинаешь до постыдной дрожи в коленях бояться обыкновенных вещей, которые раньше принимал как должное. Которых не замечал и уж точно не думал, что когда-то будешь пересиливать себя раз за разом, садясь в автомобиль. Или просыпаться в поту из-за кошмаров и тихо выть в подушку, боясь разбудить резко постаревшую на несколько лет за одну ночь маму. Потому что иногда успеваешь спасти родного брата от непоправимого в самый последний момент, когда тот не выдерживает груза потери и решает шагнуть вниз с десятого этажа.

Конечно, можно было во всём случившемся винить осень. За дождь, за ночные заморозки, за корку льда на дороге. Водителя такси, который увидел мчащуюся навстречу машину слишком поздно, чтобы избежать столкновения. Или даже Алека за то, что отказал сестре сесть на заднее сидение с пассажирской стороны, а не с водительской, когда она его об этом просила и сел туда сам, благодаря чему и выжил.

Кир безуспешно искал виновных на протяжении всех этих четырёх лет в надежде, что, может, отыскав их, станет легче. Если не ему, то хотя бы брату, который первое время после аварии пытался объяснить ему каково это. Когда открываешь утром глаза и знаешь, что больше не услышишь привычное «просыпайся, соня!" или "съем последнюю конфету и тебе не достанется!». Когда сидишь за столом, а по правую руку – пусто, словно там Алисы и не было никогда. Когда окружающие, привыкнув к тому, что вас всегда двое, машинально спрашивают про твою копию, а потом испуганно замолкают и сочувствующе поджимают губы, потому что вспоминают, что теперь ты, Алек Авдеев, остался один. Или, когда вдруг внезапно осознаешь, что твоя сестра-близнец похоронена на кладбище в чужой стране, которую когда-то очень любила и считала своим вторым домом.

Кир старался понять. Вслушивался в каждое слово, в каждый судорожный всхлип и рваные выдохи. Но улавливал лишь жалкие отголоски того, что брат чувствует. Злился из-за этого и, как в детстве, не хотел засыпать, потому что во снах всё та же дорога в сумерках, уставшие после позднего киносеанса на заднем сидении брат с сестрой и яркая вспышка откуда-то справа,а после – резкий удар, от которого он обычно сразу же просыпался. Открывал глаза, всматривался в тёмный потолок до цветных всполохов перед глазами и ждал наступления утра, чтобы хотя бы на несколько часов перестать раз за разом воспроизводить по минутам тот переломный вечер.

Получалось так себе. Потому что оказалось, что он не так силён духом, как думал раньше. И даже сейчас ему не хватает дыхания, когда они проезжают мимо знакомого поворота, ведущего к старому дому дяди, до которого они тогда так и не сумели доехать четыре года назад. И он просто отворачивается от окна и смотрит на свои пальцы, игнорируя взгляд Ивана, сидящего справа.

Да, дядя. Твой любимый племянник слаб настолько, что один лишь вид дороги в этой местности лишает его кислорода.

– Милый, как дела в университете? – Эмма шлёт тёплую улыбку через зеркало заднего вида.

Кир в ответ криво усмехается и трёт глаза, собираясь с мыслями, потому что в них сразу же возникают карие глаза с длинными ресницами, тёмные волосы и хрупкие запястья, которые он ещё вчера сжимал своими пальцами.

В универе Отрадная, тётя. И в голове. И во снах.

Даже здесь, в Лондоне, снова она, понимаешь?

– Всё хорошо, Эмма.

– Очень этому рада. Заканчивай быстрее с учёбой и переезжай уже к нам. Мы тебя очень ждём, милый. Даже квартиру тебе присмотрели поближе к университету, а то от нас сам знаешь, как далеко добираться до… - женщина обрывает себя на полуслове и хмурится, не заметив воодушевления на лице племянника. – Ты же не передумал?

Авдеев вздыхает. Раньше переезд в Лондон казался спасением. Возможностью. Шансом перестать любить Алёну Отрадную. Забыть и просто жить дальше, списав это выворачивающее на изнанку помешательство на пошатнувшуюся после аварии психику. Сейчас же хотелось смеяться и достать сигарету из пачки, лежащую в заднем кармане джинсов, потому что в последние две недели жизнь ему чётко дала понять, что ему от своей любви убежать не получится.

– Не передумал, Эмма. Просто ещё не факт, что получится поступить. Не хочу загадывать заранее.

– Не смеши меня, милый. Ты же знаешь, что у тебя всё получится.

Парень кивает, соглашаясь, лишь бы больше не обсуждать тему переезда, и бросает взгляд на окно, щурясь от солнечного света. Впереди показалась знакомая улица, на которой ему пришлось побывать лишь однажды, помогая Денису с поиском квартиры.

– А можно я здесь выйду? – спрашивает Кир, поворачиваясь к дяде. – Не обидитесь, если приеду домой позже? Через пару часов.

– Можно, конечно, но зачем тебе? – хмурится Николай, давая отмашку водителю.

– Здесь Денис Романов живёт. Хотел к нему заскочить.

– Раз так, то иди, но мы ждём тебя дома через два часа, милый, хорошо? – Эмма, обернувшись и протянув руку, ласково мажет ладонью по его щеке. – Не приедешь в назначенное время – обижусь, разозлюсь и…

– Я всё понял, - Кир улыбается и поднимает ладони вверх, признавая поражение. – Можешь дальше не продолжать.

Солнечный свет ослепляет, а шум города на миг оглушает, когда он выходит на улицу. До нужного дома доходит быстро, только стоит какое-то время перед дверью, нажимая на звонок, а когда та открывается, не может удержаться от раздражённого вздоха.